то надо придумать маленький праздник и отметить его, а иначе жить совсем
невмоготу, - с фейерверком: в бутылку наливается чуть-чуть бензина,
бутылка затыкается пробкой, ставится в костер, пробку вышибает - ура, ура,
ура! Да здравствует наша самая лучшая в мире жизнь! И так далее - до
самого утра. С перекурами на пересып. Такова программа-минимум. Бензин
есть, бутылки тоже есть, большей частью полные, но это временное
явление...
девушками на пляже. Он выбирал самую красивую, подходил и просил - с самой
милой улыбочкой - полотенце. Девушка не могла, разумеется, отказать. Боб
тут же, рядом с ней, обматывал чресла полотенцем, снимал плавки, выжимал
их, надевал снова и, рассыпаясь в благодарностях, возвращал полотенце.
Действовало это безотказно.
Получается что?.. Получается, что это действительно двери в какие-то иные
миры. Тогда сходится все: и золотые монеты, которых не чеканило ни одно
государство, и женщины в странной одежде... вообще все. Я медленно встал и
подошел к тому зеркалу, в которое вошел Боб. В зеркале стояла бесконечная
череда зеркал, бесконечный черный коридор - и бесконечность эта дышала...
не могу сказать как, но я чувствовал, что она становится то больше, то
меньше, пульсирует, дышит - бесконечность... Мне стало жутко, но я сдержал
себя. В помещении было довольно темно, и видно было только зеркала три,
ну, пять - дальше шла сплошная непроницаемая плотная темень - поле для
игры воображения... Я зачем-то глубоко вдохнул, задержал дыхание и
просунул голову сквозь зеркало. Знакомый звон резанул по ушам, и вообще
было какое-то странное ощущение непонятно чего - будто я безболезненно, но
с усилием продавился через много маленьких дырочек... а потом я увидел
Зазеркалье. Зазеркалье было неинтересным: это был простой коридор, узкий и
сравнительно высокий, с панелями, неровно покрашенными темно-зеленой
матовой краской. На потолке горели вполнакала голые лампочки. Метрах в
сорока отсюда коридор начинал плавно изгибаться вправо, и дальше уже
ничего не было видно. Стояла полная тишина. Я подождал немного и вернулся
- вытащил голову. Наверное, там я совсем не дышал - потому что в груди
сперло, пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, только после этого
дыхание восстановилось. Так, подумал я, а напротив?.. Я подошел к другому
зеркалу - тому, что светилось красным.
зеркалом, было градусов сорок. Я опять набрал полную грудь воздуха,
зажмурил глаза и осторожно - гораздо осторожнее - просунул голову. Там был
еще и ветер - мороз, ветер и яркое солнце, - я открыл глаза и чуть не
заорал: я висел на высоте пятого этажа и смотрел вниз, и глаза еще не
привыкли, никак не могли привыкнуть к ослепительному свету, потому что
солнце било прямо в лицо, и до горизонта лежал сверкающий снег, и только
подо мной - наискосок - шла темная лента дороги, и по дороге брели,
держась, хватаясь друг за дружку, чтобы не упасть, - молча, только шорох
множества бессильных шагов, - люди в странном сером тряпье, и двое рядом с
дорогой - в белых тулупах и с огромными собаками на поводках; а направо -
я высунулся по плечи и смог посмотреть, откуда они шли - стояли - лежали -
черные, припорошенные снегом руины, и местами поднимался дым, и пахло
горелым - горелым и еще чем-то неясным, но тяжелым... Ресницы смерзлись, и
я не мог ничего больше видеть, но слышать еще мог: шарканье ног, собачий
лай, доносящийся волнами далекий неровный гул, гудение и время от времени
- содрогание воздуха, которое и звуком-то не назовешь, - а потом
прозвучало несколько выстрелов, но я не видел, кто и в кого стреляет...
горячими руками - оледеневшее лицо. Заломили зубы и уши. Потом вдруг
почему-то вернулся, как эхо, запах, вернулся стократно усиленным - гари и
гниения, - меня чуть не вывернуло. Так я сидел и постепенно приходил в
себя, и вдруг какой-то сторож во мне ударил в рельсу - я вскочил на ноги и
схватил ружье - что-то было не так. Что? - я огляделся. Потом дошло:
замолчали птицы. До этого сороки трещали без передышки, а тут настала
тишина.
метров на двести - никого. Но что-то тревожило и давило, именно давило
что-то такое... не знаю: так бывает при звуке сирены, и на этот раз
ощущения были те же, только звука не было. Совершенно точно - металась,
вибрировала какая-то мерзость в воздухе, и вскоре я кожей лица
почувствовал это: невыносимо пронзительную вибрацию, как от бормашины,
только растянуто и размыто, не в одном каком-то зубе, а во всем теле, -
началась от лица и дошла до ног, икры заломило так, что я присел, держась
за косяк двери, чтобы не упасть. Наверное, я даже отключился на сколько-то
секунд, потому что тех двоих я увидел, когда они были уже в сотне метров
от меня - это надвигалось, как повторный кошмар, именно повторный, потому
что мне казалось, что это продолжается непрерывно: началось вчера вечером
и продолжается до сих пор, не прекращаясь; двое угрожающе подходят, один
чуть впереди, другой сзади и сбоку - не знаю я, почему мне так казалось,
наваждение какое-то... Я повалился назад и крепко стукнулся затылком, и от
боли пришел в себя - то есть завывание, неслышное, сверлящее,
продолжалось, но уже не проникало глубоко в меня, задерживаясь где-то
сразу под кожей; главное, что вернулась способность соображать, и сразу
мелькнуло: то! То самое, о чем предупреждал Боб! Враги! Мне по-прежнему
мерещилось, что это вчерашние парни, но что-то в них было не так - я,
отодвинувшись от двери, всматривался в них - что-то было не так, не так,
как... непонятно. Один был в защитного цвета штормовке, черных штанах и
сапогах, второй - в коричневой болониевой куртке, голубых спортивных
брюках и вибрамах, на голове вязаная шапочка; я успел рассмотреть их до
того момента, когда они увидели мотоцикл.
оказалось по пистолету, и зигзагами, пригибаясь, они метнулись к дому -
один вправо, другой влево, я никак не мог уследить сразу за обоими - я уже
сидел на корточках или стоял на коленях, прячась за косяком двери, и
выцеливал кого-то из них, я все еще не мог поверить себе, что это всерьез,
что я буду сейчас стрелять в людей - это была какая-то затянувшаяся шутка;
но один из них поднял руку и выстрелил, чуть не попав в меня, - пуля
врезалась в косяк. Этот звук я не забуду до конца жизни, и выстрелил в
ответ, сорвав спуск, и видел, как картечь хлестанула по траве. Они
залегли. Один в канаве, другой за бочками. Потом они стали по очереди
выскакивать, как чертики из коробочек, обстреливая дверь. Их выстрелы
звучали очень тихо - или мне казалось так после грохота моей пушки? Они
били очень кучно и все время в косяк - ни одна пуля не влетела в проем
двери, и я догадался, что они боятся попасть в зеркала. И, вспомнив про
зеркала, я вспомнил про Боба, ушедшего в зеркало, и что я прикрываю его с
тыла, и что, если я пропущу этих к зеркалам, они убьют его. И с этой
секунды я действовал очень четко: во мне будто включилось что-то, какая-то
боевая система - не та, что при драке, не было ни ярости, ни азарта,
эмоции вообще отключились начисто - только голый расчет и абсолютная
холодность.
только истратить патрон, и спрятался за косяк, держа ружье вертикально:
расчет был на то, что они решат, что у меня двустволка и что я ее сейчас
перезаряжаю. Еще две пули врезались в стену, потом наступила короткая
пауза, и тогда я развернулся всем корпусом и выстрелил в бегущего ко мне
парня в коричневой куртке, - выстрелил в упор, метров с десяти, и понял,
что попал, - и тут же бросился на пол и скрылся за противоположным косяком
- и слышал, как пуля рванула воздух: тот, второй, в штормовке,
выстрелил-таки в проем двери, нервы не выдержали - пуля ударила в чугунную
печь, и звон был такой, как если бы там висел колокол. Теперь мне стрелять
было не с руки, а повторять этот трюк было бы безумием, он срезал бы меня
влет - я отступил по стенке, а потом бросился к этой самой печке и залег
за нее. Такая позиция была лучше старой: там бы он меня застрелил, рано
или поздно. Здесь же ему придется сначала меня увидеть - войдя со света в
темноту. Я же его буду видеть прекрасно.
внутри, от горла и ниже, было совершенно пусто и тупо и что-то там
трепыхалось, как тряпка на ветру; я чувствовал, что рот у меня не
закрывается, потому что я им дышу, а когда я поднял руку, чтобы протереть
глаза, то никак не мог дотянуться до лица. Я страшно боялся, но страх этот
был как боль под новокаином - был, а не чувствовался. Но был. Не просто
страх - ужас. И внутренний, настоящий, и накачанный этой проклятой
вибрацией, этим воем - черный ужас, и умом я его чувствовал, но что-то
сработало у меня внутри и отключало его от восприятия...
обход; мне чудилось, что я слышу какие-то стуки в стену и шали наверху.
Оказалось - нет. Он подобрался к двери. Чуть-чуть показывался краешек
головы и скрывался. Я взял на прицел это место, готовясь стрелять, но он
обхитрил меня: махнул чем-то на уровне лица, и я не сдержался - выстрелил
- щепки так и брызнули, а сам он появился над порогом, рука с пистолетом и
голова, и успел выстрелить трижды; печка моя загудела от ударов. Я
выстрелил в него, но не попал - он уже исчез. И тут меня страх все-таки
достал - какой-то прогностический страх: я понял, что проиграю ему.
Позиция моя была лучше и оружие мощнее, но своим он владел - превосходно.
Еще одна, две, три такие дуэли - и он зацепит меня. По сути, до сих пор
мне просто везло. А теперь результат зависел только от умения...
на спине, ногами к зеркалу, и лихорадочно дергал затвор своего обреза,
одновременно пытаясь отползти назад, но сзади стояло другое зеркало, и Боб
упирался в него плечами, в смысле - в ящик-подставку. А из того зеркала,
из которого он выпал, перло что-то непонятное, и я до сих пор не уверен,
что мне это не померещилось: будто бы извивающиеся змеи, только вместо
голов у них были кисти рук с тонкими и тоже извивающимися пальцами; и