стекавшие с одежды Рубенса на палубу, вид полурасстегнутой рубашки,
прилипшей к его мускулистой груди - все это, объединившись, кружило ей
голову. Ее грудь напряглась, их кончики обожгла резкая боль, и Дайна со всей
отчетливостью осознала приближение неизбежной, почти с самого начала
предопределенной, развязки этой длинной ночи. Она непроизвольно провела
языком по верхней губе, смачивая ее слюной. Рот ее пересох, так словно она
долго брела по раскаленной пустыне.
времени бросая мгновенный взгляд на вырез ее мокрой блузки, раскрывшейся
достаточно широко, чтобы обнажить глубокую впадину между грудей, и тут же
вновь переводя глаза на ее влажное, блестящее лицо. Ее ресницы набухли от
воды, а волосы, потемневшие и вьющиеся над высоким лбом, спутанными прядями
спадали на уши и плечи. Она и впрямь почувствовала себя русалкой.
настолько тихо прозвучал его шепот, такой же нежный и вместе с тем грубый,
как сама ночь, полная дразнящих, влекущих тайн и намеков, принесенных ветром
из далеких земель, лежащих по другую сторону океана: Таити, Фиджи и даже
Японии.
когда ее едва прикрытая тонким слоем материи грудь прикоснулась к его коже.
Через мгновение их открытые губы встретились. Она ощутила прикосновение его
языка к своему и, повинуясь движениям сильных рук, скользивших вниз по ее
спине, встала на цыпочки. Слегка прогнувшись назад, Дайна едва не потеряла
равновесие, но он крепко держал ее, все крепче прижимая к себе и
одновременно лаская пальцами ее бедра.
ладонями вдоль его крепкой и упругой спины, она вытащила рубашку у него
из-за пояса и запустила под нее руки. Даже несмотря на то, что ее ногти были
коротко острижены, их прикосновение заставило Рубенса поежиться.
накидку, вроде тех, какие носят женщины в восточных гаремах. Наконец она
очутилась лежащей у ног Дайны, похожая на прекрасный цветок, из которого та
появилась на свет. Он прижал ее бедра к своим, и она чуть не вскрикнула,
почувствовав его напряжение через тонкую материю.
перекатываются под кожей клубки его крепких мускулов, пока Рубенс трудился
над ее блузкой. Распахнув ее, он заключил груди девушки в свои ладони. Она
услышала его стон, когда он увидел, как они напряжены, и, наклонив голову,
потянулся горячими губами к одной из них.
происходящего, но на сей раз эффект оказался противоположный.
силой оторвала жадный рот от своей груди.
она отвернулась, подставляя лицо свежему ветерку. Дайна чувствовала себя
растерянной, утратившей контроль над собственными действиями, словно эта
неизбежность перестала быть тем, что она хотела, оказавшись просто
случайным, независящим от ее воли стечением обстоятельства. Внезапно страх
железным обручем сдавил ее сердце, и она вздрогнула. Почувствовав на локте и
груди прикосновение его руки, она, не говоря ни слова, стряхнула ее.
о Марке, вновь мысленно обругала его последними словами: она все еще хотела
его, и огонь прежней страсти в ее душе угасал медленно, неохотно.
облегчение. Но она не могла. Дважды она открывала рот, но так и не сумела
выдавить из себя ни звука. Она знала, что никогда не вернется к Марку - ее
любовь получила смертельную рану, - и все же старое чувство не отпускало ее.
оставшись без одежды, она чувствовала ночную прохладу, но от тихо плещущихся
волн веяло теплом. Вдруг Дайна подумала о том, что древние мореплаватели не
ошиблись, назвав этот океан Тихим. Подобно Лос-Анджелесу он выглядел
ленивым, сонным и самодовольным, никогда не выходя за некогда очерченные им
самим границы. Ничто не могло расшевелить его, как ничто не могло
преобразить город, на всем протяжении своего существования высасывающим соки
из самой жизни, превращая ее в солнечные ванны и смог, пальмы и ?Мерседесы?,
в воздух, насквозь пропитанный запахом денег, надышавшись которым жители
впадали в спячку, подобно спутникам Улисса, обкуренным дымом горящего
лотоса...
изваяние, наблюдая за ней. Она осознала, что стоит перед выбором: либо жить
только для себя, следуя примеру тех, кто окружал ее здесь, либо растаять,
словно облачко сигаретного дыма в мареве Лос-Анджелеса. Рубенс давал ей
шанс: только он с его силой и энергией мог спасти ее этой ночью.
тяжело вздымалась. В тот миг, когда их тела соприкоснулись, Дайна притянула
его голову к себе, и их губы слились в поцелуе. Она ощутила нервную дрожь от
возбуждения и пугающего предчувствия, зародившегося где-то в самых глубинах
ее естества, что, возможно, ей предстоит сгореть в огне его чудовищной
страсти, подобно мотыльку, сгорающего в пламени свечи.
вокруг нее. Пальцы Рубенса скользнули вдоль ее обнаженного тела, нежно
приподнимая груди навстречу его открытому рту.
затрепетали, когда искра электрического возбуждения пробежала по низу ее
живота. Ее бедра раздвинулись сами собой и начали совершать волнообразное
движение вверх и вниз, при виде которых у Рубенса перехватило дыхание.
от слюны и пота, а кончики ее - похожими на два ярко-красных шрама. Дайне
казалось, что температура ее тела достигла критической отметки, а воздух
вокруг превратился в чистый мускус.
несколько мгновений он уже освободился от своих легких летних брюк, и они
принялись ласкать друг друга руками, приходя во все большее возбуждение.
мгновение Рубенс овладел ею. Их стоны смешались. Казалось, прошла целая
вечность. Дайна испытывала такое ощущение, будто где-то внутри нее горит
огромный факел. Ее бедра дрожали, грудь трепетала по мере того, как эмоции
все больше переполняли ее.
объятиях. Она чувствовала, что оргазм стремительно приближается к ней,
словно из ниоткуда. В бессознательном порыве она укусила Рубенса за плечо и
ощутила на языке и губах вкус соли. Вдруг ее внутренние мышцы свела
судорога, а последовавший за ней гигантский взрыв отдался в каждой клеточке
ее тела. Из горла девушки вырвался громкий хриплый крик.
за борт и кувыркались в волнах, беспечные и сумасшедшие, время от времени
задевая друг друга ладонями и пятками. Когда их бедра случайно
соприкасались, Дайна испытывала острые, почти невыносимые приступы еще не
угасшего наслаждения, как будто ее плоть стала настолько чувствительной, что
любое раздражение граничило с болью.
иллюминаторы и зажег тусклые светильники. Глазам Дайны предстало небольшое
помещение, в котором находились гальюн, крошечный камбуз с утварью из
нержавеющей стали и крошечная столовая, занятая столиком и двумя сидениями,
с легкостью превращавшимися в двуспальную кровать.
и готовя кофе. Вокруг было очень тихо, и Дайна, напрягая слух, различила
отдаленные, протяжные звуки, которые, как ни старалась, не могла услышать
раньше, плавая в море: низкие, трубные звуки голосов ?переговаривающихся?
китов, гулким эхом бродившие вдоль призрачных стен бесконечных коридоров
Тихого океана. Не хлопки черных плавников, не журчание высоких фонтанчиков,
не громкий плеск воды, расступающейся перед появляющимися на поверхности
блестящими горбатыми спинами в тот миг, когда эти огромные существа
выплывают на свет за очередной порцией свежего воздуха. Нет, то были
таинственные, неземные звуки, посредством которых киты общаются друг с
другом во время прогулок по ведомым только им путям в бездонных океанских
глубинах.
Она жадно впитывала эти звуки, чувствуя, что ее глаза наполняются слезами
при воспоминании о ясных, жарких днях последнего лета, проведенного вместе с
отцом, незадолго до того, как он умер.
как и голоса китов, возвращали ее назад в те счастливые дни и ночи на мысе
Кейп-Код, словно восстанавливая в ее памяти картинки из детского
калейдоскопа - нечто большее, чем просто кучки ярких кусочков стекла,
расцвеченных временем.
ногти впиваются в ладони, и только на следующий день, обнаружив линии
полукруглых рубцов, удивленно спрашивала себя, откуда они могли взяться.
Теперь же она вытирала глаза смуглыми запястьями, шмыгая носом и сдерживая
готовые прорваться рыдания.
стоявший у противоположной стены маленькой каюты, ничего не видел и не
слышал. Когда же он повернулся и направился к Дайне, с гордым видом неся в
руках две тарелки с дымящейся едой, она уже снова стала женщиной, с которой
он всего лишь четверть часа назад занимался любовью.
Мережковский Дмитрий
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Корнев Павел