большими претензиями. Но я мечтаю о подлинных открытиях в будущем. И...
Нет. Мне за пять лет не попадается и пяти студентов, которые понимали бы,
что значит мастерство и точность, плюс смелое воображение в гипотезах. У
вас, мне думается, это есть. Если я могу вам помочь... Так!
неплохо, есть среди них подлинные художники, но их ремесло не для нас,
лабораторных затворников. Однажды я было нацепил на себя ярлычок Д.М. Это
было в Гейдельберге... дай бог памяти!.. в тысяча восемьсот семьдесят
пятом году! Но я не мог по-настоящему увлечься бинтованием лодыжек и
разглядыванием языков. Я был последователем Гельмгольца - вот был человек!
Веселый, отчаянный!.. Я пробовал делать изыскания в акустике, - работал я
скверно, невероятно скверно, но одно я узнал, - что в этой юдоли слез нет
ничего верного, кроме количественного метода. Взялся я за химию, был
последним пачкуном. От химии перешел к биологии - хлопотливая оказалась
штука. Но поработал не зря. Я кое-что открыл. И хотя временами я чувствую
себя изгнанником, чувствую холод... мне, знаете, пришлось в свое время
оставить Германию за отказ петь "Die Wacht am Rhein" ["Стража на Рейне" -
немецкий националистический гимн] и за попытку убить одного кавалерийского
офицера... Здоровенный был - и я его чуть не задушил... Вот как я
расхвастался! Но тридцать лет назад я был крепкий парень! Н-да! Так!
чему нам уничтожать эти милые патогенные микроорганизмы? Уверены ли мы,
когда смотрим на этих весьма непривлекательных молодых студентов, из тех,
что примыкают к ХАМЛу и поют нудные псалмы и носят шляпы с выжженными на
подкладке инициалами, - уверены ли мы, что стоит тратить время на охрану
их от какой-нибудь блестяще работающей тифозной бациллы с ее прелестными
жгутиками? Знаете, я однажды спросил декана Сильву, не лучше ли было бы
напустить на мир патогенные бактерии и разрешить таким путем все
экономические проблемы. Но ему не понравился мой метод. Правда, он старше
меня; и он, я слышал, дает иногда званые обеды, где присутствуют епископы
и судьи, прекрасно все одетые. Он, конечно, больше смыслит, чем немецкий
еврей, который любит старого Ницше, и старого Шопенгауера (хотя у
Шопенгауера - черт возьми - был телеологический уклон), и старого Коха, и
старого Пастера, и нестарых Жака Леба [Леб Жак (1859-1924) - американский
физиолог, работал главным образом в области физиологии протоплазмы], и
Аррениуса [Аррениус Сванте Август (1859-1927) - шведский физик, работал в
области физической химии]. Да! Однако я несу вздор! Пойдем посмотрим на
ваши стеклышки и... пожелаем друг другу спокойной ночи!
прощанье в его лицо, такое замкнутое, точно полуночного ужина и бессвязной
беседы никогда и не было, Мартин побежал домой совсем пьяный.
считалось, что он изучает еще и патологию, гигиену, топографическую
анатомию и множество других предметов, в которых увяз бы и гений.
грудами грязного платья, железными кроватями и плевательницами. Они сами
готовили себе завтрак; обедали наспех в передвижной "Столовой пилигрима"
или в закусочной "Капля росы". Клиф временами действовал Мартину на нервы;
он ненавидел открытые окна; разговаривал о грязных носках; пел "Умрете ль
вы от диабета", когда Мартин занимался, и был абсолютно не способен хоть
слово молвить в простоте. Обязательно должен был говорить "с юмором". Он
спрашивал: "Как ваше просвещенное мнение, не пора ли нам подкрепить нашу
бренную плоть и заткнуть дырку в рыле?", или: "Что скажете - не опрокинуть
ли нам несколько калорий?" Но для Мартина в нем было обаяние, которое
нельзя было вполне объяснить веселостью Клифа, живостью его ума, его
безотчетной отвагой. В целом Клиф был нечто большее, чем сумма его
отдельных качеств.
своих недавних товарищах по Дигамме Пи. Он заявлял при случае, что
преподобный Айра Хинкли - деревенский полисмен, а Эрвинг Уотерс -
лудильщик, что Ангус Дьюер на пути к успеху перешагнул бы через труп своей
бабушки и что такому идиоту, как Пфафф Толстяк, практиковаться на
беззащитных пациентах - сущее преступление; но по большей части он их
игнорировал и перестал изводить их. Когда же он пережил свои первые
триумфы в бактериологии и открыл, как он еще ничтожно мало знает, он стал
до странности скромен.
стал в аудитории. Он перенял у Готлиба слово "контроль", употребляемое
применительно к человеку, к животному или химическому препарату, которые
во время опыта в целях проверки не подвергаются никакому воздействию; это
слово доводило людей до исступления. Когда какой-нибудь врач хвастался
успехом, достигнутым после применения такого-то лекарства или такого-то
электроаппарата, Готлиб всегда фыркал в ответ: "А где у вас контроль?
Сколько пациентов наблюдали вы в тожественных условиях, и сколько из них
не получило того же лечения?" И вот Мартин стал твердить за ним:
"Контроль, контроль, контроль, где у вас контроль? Где контроль?" - так
что под конец большинство его товарищей и многие преподаватели готовы были
его линчевать.
лавочник. Он был очень популярен. Будущий врач мог научиться у него самому
важному: какие лекарства прописывать больному, в особенности, когда вы не
можете выяснить, что с ним. Студенты усердно слушали его курс и выучивали
наизусть священные сто пятьдесят рецептов (доктор Ллойд Дэвидсон гордился,
что дает их на пятьдесят штук больше, чем его предшественник).
воспалениях? Ведь он не что иное, как окаменелая рыба - чем это лучше
толченых мощей или куриного желудка, которыми лечили в доброе старое
время?
пользовались ихтиолом и убеждались, что пациенты от него поправляются. Вот
откуда это известно!
кроется ли здесь обычное post hoc, propter hoc ["после этого - значит,
вследствие этого" (лат.) - формула, обозначающая истолкование
последовательности фактов наличием между ними причинной связи]. Ставился
ли когда-нибудь широкий опыт на множестве пациентов сразу - опыт с
контролем?
поставлен, пока какому-нибудь гению, вроде вас, Эроусмит, не удастся
собрать в одно стадо несколько сот человек с абсолютно тожественным
случаем рожи. А до тех пор, я надеюсь, все вы, господа, не обладая, может
быть, глубокими научными познаниями мистера Эроусмита и его сноровкой в
обращении с техническими терминами вроде "контроля", будете по моему
скромному совету пользоваться по старинке ихтиолом.
заучивать наизусть все эти рецепты? Большинство из них мы позабудем, а
кроме того, всегда можно Заглянуть в справочник.
возраста, как с трехлетним мальчиком, но, очевидно, придется. Итак,
извольте заучивать свойства лекарств и запись рецептов, _потому что я
этого требую!_ Если бы мне не жалко было впустую занимать время остальной
аудитории, я попробовал бы убедить вас, что мои предписания можно принять
не только в силу моего скромного авторитета, но и потому, что они
представляют собою итоги, подведенные за много веков умными людьми, -
умнее и уж во всяком случае немного постарше вас, мой друг. Но так как у
меня нет желания пускаться в риторику и красноречие, я скажу вам только,
что вы будете следовать моим предписаниям и будете учить рецепты и
запоминать их наизусть, потому что я этого требую!
специализироваться по бактериологии. Он попробовал излиться перед Клифом,
но Клифу наскучили его терзания, и Мартин опять обратился к энергичной,
гибкой Маделине Фокс.
окончить медицинский факультет? Потом виднее будет, что делать.
Университетского драматического общества. Мать Маделины, вдова, приехала к
дочке и сняла с нею крошечную квартирку под крышей многоэтажного доходного
дома - из тех, что стали вытеснять просторные старые деревянные дома
Могалиса. Квартирка была полна литературы и украшений: бронзовый Будда из
Чикаго, репродукция эпитафии Шекспира, собрание сочинений Анатоля Франса
на английском языке, фотография Кельнского собора, плетеный чайный столик
и на нем самовар, устройства которого не понимал никто в университете,
альбом с открытками. Мать Маделины была вдовствующей герцогиней с Главной
улицы - статная, с белыми волосами, однако ходила она в методистскую
церковь. В Могалисе студенческий жаргон приводил ее в смущение. Она
скучала по родному городу, по церковным собраниям и по заседаниям женского
клуба. Дамы в этом году занялись там вопросами педагогики, и ей обидно
было, что она упускает такую возможность познакомиться с университетской