прошлой жизни помнилось лишь одно: что там, на флоте, он дал себе клятву
обязательно стать юристом и посвятить правосудию всю свою жизнь. Когда-то,
много лет назад, он вглядывался с палубы эсминца в почти невидимый за
туманом берег и с волнением думал о том, как сложится дальше его жизнь.
Теперь он подолгу стоял на разогретом солнцем берегу, всматриваясь в
уходящую за горизонт морскую ширь, и тот же вопрос мучил его четверть века
спустя.
легкие пластиковые столы. Амирхан Даутович даже облюбовал одно такое --
"Восток" и заглядывал туда сразу после обеда. Народу было немного, и вскоре
ему уже привычно ставили на стол бутылку минеральной воды и стакан красной
крымской "Алушты", что предписали курортные врачи после тяжелой пневмонии.
Он сидел тут, греясь на солнышке, не спеша выпивал свой стакан вина,
разбавляя его минеральной водой, чем вызывал удивление малочисленных
посетителей. Изредка перебрасывался с соседом фразой-другой, но
предпочитал одиночество. Что-то стариковское было в этих долгих часах
раздумий на открытой веранде "Востока", напротив главного причала порта, и
человеку, знавшему прокурора раньше, бросилось бы в глаза, как резко
постарел он за эти последние полгода.
вовсе не силуэты уходящих к Босфору кораблей. Может быть, он блуждал по тем
кладбищенским холмам, где сейчас братья Григоряны трудились над памятником
его жене. Нет, ни о районном суде, ни о "свидетеле" Анваре Бекходжаеве
прокурор не забывал, но он старательно гнал сейчас от себя эти мысли,
понимая, как еще физически слаб для борьбы. С трудом выкарабкавшись из двух
подряд инфарктов, он боялся не третьего, он должен был укрепить сердце,
чтобы оттянуть третий, хотя бы ровно на столько, сколько ему потребуется
времени для схватки с кланом Бекходжаевых. Он помнил, как милостива
оказалась к нему судьба там, на залитом дождем осеннем кладбище, и верил,
что она предоставит ему еще один шанс, -- других желаний и просьб у него не
было.
Амирхан Даутович неожиданно получил письмо от капитана Джураева. Что и
говорить, грустное и тревожное письмо. Писал капитан о том, что полковник
Иргашев, начальник той районной милиции, откуда впервые сообщили областному
прокурору о смерти жены, получил неожиданное повышение, возглавляет теперь
областную милицию и стал его, Джураева, непосредственным начальником.
Одновременно получил повышение и районный прокурор Исмаилов,
контролировавший дело об убийстве Ларисы Павловны Тургановой, -- он тоже
занял немалый пост в городской прокуратуре. Хотя капитан и не комментировал
свое сообщение, прокурор понимал: клан Бекходжаевых щедро оплачивал
выданные полгода назад векселя. Остался на месте лишь судья, двадцать лет
бессменно сидевший в районе, был он преклонного возраста и вряд ли хотел
искушать и без того благополучную судьбу, -- служебная карьера, конечно, уже
не интересовала его. Но и тут, наверное, были свои варианты, в результате
которых выигрывали дети и внуки покладистого судьи.
него, и было послано письмо. Писал капитан, что новый его начальник задался
целью не только выжить его из милиции, но подвести при случае под статью, а
уж с опытом Иргашева, мол, проделать такое ничего не стоит. И капитан просил
Азларханова по возможности посодействовать его переводу в другую область
или в Ташкент.
знает гораздо больше, чем стало известно суду, и оттого спешил
дискредитировать его, пользуясь отсутствием самого Азларханова в области. И
если уж капитан Джураев открытым текстом просил о помощи, значит, положение
действительно серьезное. В тот же день Азларханов заказал телефонный
разговор с Ташкентом, и через неделю вопрос о переводе капитана Джураева в
столицу был решен.
Даутовичу как бы сигналом, он понял: есть ли, нет ли здоровья, выдержит ли
сердце еще одно испытание или разорвется окончательно, пора действовать...
оставлял запущенный дом, заснеженный сад и тревожился, перезимуют ли
деревья; но в середине зимы что-то предпринимать казалось поздно, да и не
было у него на это ни сил, ни здоровья, ни желания. Каково же было его
удивление, когда он распахнул сейчас калитку своего дома. Сад выжил!
Покрылись листвой все до одного карликовые деревца, любовно собранные
Ларисой; зацвел розовым миндаль; в дальнем углу двора, под старым платаном,
словно дожидаясь его, одиноко тянулся к свету тюльпан; у кустов персидской
сирени отцветали последние крокусы. Давно не стриженые кусты живой
изгороди, омытые весенними дождями, дружно пошли в рост и поднялись выше
виноградника, тоже вроде перезимовавшего без потерь, -- густая зелень его
уже отбрасывала на дорожках тень. Выжил сад, порадовал хозяина, поддержал,
словно пример показывая.
предупреждения, никого заранее не оповещая, хотя о том, что Азларханов
вернулся из санатория, многие, видимо, знали. Амирхана Даутовича неприятно
поразило, что его служебный кабинет, который он считал опечатанным, занимал
человек, временно исполнявший обязанности областного прокурора. Прежний
кабинет заместителя, копия азлархановского, находился тут же, через
приемную, -- никаких видимых причин для переселения не было.
не выходил из него, даже ночевал тут не раз. За десять лет в строгом
официальном помещении накопилось немало личных предметов, и сейчас
Азларханову неприятно было, что его книги брали в руки незнакомые люди,
пользовались в душевой китайскими полотенцами, подаренными Ларисой, брали в
руки электрическую бритву "Филипс", тоже подарок Ларисы после одной из
зарубежных поездок. Никому Амирхан Даутович, понятно, высказывать претензий
не стал, хотя и не скрывал своего неудовольствия. И на предложение своего
заместителя позволить досидеть хотя бы до конца дня ответил отказом. Когда
обескураженный заместитель перебрался к себе, Амирхан Даутович распахнул
окна и попросил вызвать уборщицу, прибиравшую у него в кабинете все десять
лет, пока он был тут прокурором. С ней он проговорил гораздо больше, чем с
коллегами; заодно попросил тщательнейшим образом убрать и проветрить
помещение, а также сменить всю посуду. Оглядев внимательно сейф,
вмурованный в стену, который он накануне того злополучного дня в спешке не
опечатал, как поступал всякий раз, когда уезжал куда-то, он отправился в
обком, чтобы доложить, что приступает к своим обязанностям, и больше уже в
тот день в прокуратуре не появлялся.
амбарные книги, на каждый район в отдельности. В том, что они на месте, он
не сомневался, но вот касались ли их чужие руки, как касались все эти месяцы
его чайников, пиал, стаканов, полотенец, утверждать однозначно он не мог,
потому что знал по крайней мере трех человек в городе, кому по силам был и
более серьезный шифр сейфа, а если бы кто и поостерегся привлекать местного
человека, мастеров подобных дел немало имелось в исправительно-трудовых
лагерях -- их в области было несколько, и полковник Иргашев, конечно, мог
доставить оттуда любого.
соболезнований по поводу безвременной смерти жены -- со многими с того
злополучного дня в конце августа прошлого года он виделся впервые.
Соболезновали искренне: знали Ларису Павловну, знали отношение Амирхана
Даутовича к ней, да и сама жизнь Азларханова после гибели жены -- из
больницы в больницу, из инфаркта в инфаркт, из реанимации в реанимацию --
не могла не вызвать сочувствия. Даже внешний вид прокурора, поседевшего,
постаревшего на много лет, поникшего от болезней, напоминал о трагедии,
перенесенной этим человеком. Никто, с кем он общался в эти дни, ни разу не
обмолвился ни о суде, ни об обстоятельствах смерти Ларисы, и прокурор
уяснил для себя, что скорый и решительный суд успокоил общественное мнение.
О чем и говорить, если преступник пойман, в содеянном сознался и получил
суровое наказание?
встретился с полковником Иргашевым и с бывшим прокурором того района, где
произошло убийство, ныне работающим в городской прокуратуре. Оба они подошли
к Азларханову, справились о состоянии его здоровья и сказали, что свой долг
по отношению к Ларисе Павловне они, мол, выполнили и сожалеют об одном, что
случилось это на их территории. Прокурор сдержанно поблагодарил, но
расспрашивать ни о суде, ни о следствии не стал, потому что дело это лежало
у него в столе и он знал, что осужденный Азат Худайкулов находится в
исправительно-трудовой колонии у них же в республике, недалеко, в соседней
области, где некогда работал полковник Иргашев.
о смерти его жены. Конечно, явно зацепиться за что-то повода не было, все
чин чином, протокол к протоколу; только уж очень заинтересованного человека
могла насторожить такая гладкость следствия и суда, легкость и
скоротечность процесса -- ведь убийство все-таки. Амирхан Даутович понимал:
не случись с ним самим беды в ночь задержания, в чем бы ни признался Азат
Худайкулов, наутро провели бы тщательнейший следственный эксперимент, затем
по свежим следам попросили бы обоих по минутам расписать время после
убийства, и вряд ли Анвар Бекходжаев долго продержался бы в определенной ему
советчиками роли свидетеля. Сгодились бы тут и показания матери Азата
Худайкулова, сообщившей капитану Джураеву, что за сыном к вечеру, затемно,
специально приезжал пригласить в гости на черного барана Анвар Бекходжаев на
своей красавице "Яве", а не сам он отправился, глядя на ночь, на двор
Бекходжаевых, чтобы пригрозить убийством своему дружку. Да не отстрани