тебя срочно надо изолировать от коллектива...
сюда мне сделали в Америке все прививки.
элемент, был из лагеря изгнан и передан в руки приехавшей по
старухиному вызову тетки - сестры отца.
развитого социализма, уголовной ответственности за спекуляцию и
частное предпринимательство. Помимо прочего, вожатые, перетряхнув
мое имущество, конфисковали всю сумму прибыли от злосчастного
"Аладдина" за исключением предусмотрительно спрятанной мной в
трусы пятидесятирублевой купюры и, согласно составленному списку,
раздали - именем, так сказать, коммунистической справедливости -
мои кровные финансы бывшим покупателям жвачки, безмерно и
естественно ликовавшим от такого решения администрации.
родственницы я шагал по пыльной теплой дороге к электричке, с
позором изгнанный из пионерского рая.
тете буквально следующее:
букетом капиталистического порока. Как член выездной комиссии при
парткоме я получила серьезный урок.
брел по белесой утрамбованной пыли проселка, наступая на пятки
своей долговязой тени, чувствуя себя униженным и ограбленным, и
на глупую нотацию тети не реагировал.
чтобы рядом оказался Джон. Уж он-то наверняка бы мне
посочувствовал и логику сумасшедшей карги также наверняка бы не
уяснил, но вот увижу ли я когда-нибудь дружка Джона? Вырвусь ли
когда-либо к нему?
Пожалуйста! Ничего не говори папе и маме! Пожалуйста!
в голосе моем сквозило такое отчаяние и искренность, что она
хмуро пообещала:
бы вот по другим каналам...
несущественным для своей глубины и ширины, а потому уже через
пару недель об ужасах советских детских лагерей я рассказывал,
сидя верхом на баскетбольном мяче на краю любимой спортплощадки,
дружку Джону, недоверчиво щуря глаз, на меня взирающему.
в итоге Джон.
делать. Таков закон.
задумчиво.
богатую страну повторно не жажду.
практически полностью развеяны лживыми посулами родителей о
скором и неизбежном возвращении в Америку, и скорее всего звучали
такие уверения из-за боязни, как бы я не выкинул какой-либо
фортель, ибо папа Джона, полицейский офицер, доходчиво объяснил
мне, что Штаты - моя родина, из них меня никто пушкой не вышибет,
и, если будет на то моя добрая воля, он мгновенно возьмет на себя
оформление опекунства.
чаем, отчего папаню едва не хватил кондратий. Он поперхнулся
своим джином и долго рыгал в ванной, а моя непьющая мамочка, чье
лицо приобрело оттенок сирени, судорожно папин стакан опорожнила
и понесла такую истерико-патриотическую галиматью, подкрепляемую
для пущей убедительности подзатыльниками, что истину "язык мой -
враг мой" я усвоил в тот вечер как пожизненную прививку от
пустой болтовни.
посольства маман притащила книжки про разных мальчишей-
кибальчишей и павликов морозовых, заставив меня штудировать всю
эту литературу с такой же дотошностью, с какой в монастырской
школе зубрят текст вечерней молитвы.
коммунистической пропаганды.
льдом, папаня, окутанный капиталистическим дымом сигареты "Филип
Моррис", вел со мной душещипательные разговоры о самом
замечательном в мире государстве трудящихся, о грядущей эре
коммунистического процветания и о моей неминуемо блестящей
карьере, которую я, обладая безукоризненным английским, способен
построить в своей дальнейшей жизни на благодатной земле США.
земного коммунистического рая расценивалось папой в качестве моей
главной жизненной цели, а потому меня немало озадачивал вопрос о
целесообразности такого возвращения, однако внутреннее чувство
подзатыльника категорически не стоит.
но зато намертво отпечатался в памяти тот рубеж, когда,
проснувшись зимним утром в нашей московской квартире, я прильнул
к холодному стеклу окна и увидел чужой морозный город, дымящий
сотнями труб, украшенный не рекламой кока-колы, а призывами
побыстрее достроить коммунизм; заполненный одинаково серыми
людьми на грязных улицах. И тут сердце мое замерло, наполнившись
какой-то горькой тревогой, и я сквозь навернувшиеся слезы,
чувствуя себя подло и жестоко обманутым, обреченно понял: это
надолго, а может быть, навсегда.
Американец, секция бокса, после - самбо; затем я увлекся
кикбоксингом и айкидо, целиком посвятив себя спорту и, может,
данное мое увлечение, отнимавшее все свободное время, позволило
мне относительно легко перенести развод родителей и, самое
главное, их последующие браки.
Генерального штаба, а отец, изгнанный за прогулы и пьянство из
своего внешнеторгового министерства, на удивление проворно
подыскал себе какую-то английскую корреспондентку и без особенных
мытарств получил разрешение на выезд с новой супругой в
превосходно ему известный город Лондон.
маман, а вернее, протекция ее прошлого кавалера из гэбэшного
руководства. Протекция, ежу понятно, была оказана папане отнюдь
не в плане компенсации за моральный ущерб, прости меня Бог за
цинизм, хотя, с другой стороны, цинизм - зачастую лишь
бесстрастная формулировка очевидных фактов бытия.
иностранных языков, хотя при поступлении не обошлось без
скандала: на экзамене по моему родному английскому экзаменатор
поставил мне двойку, сказав, что у меня дичайшее произношение и
речь моя - каша звуков, на что я отвесил ему комплимент, заявив,
что его акцент напоминает акцент эскимоса, долго проживавшего
среди китайцев, после чего отправился к проректору с жалобой.
американист побагровел, забрал мою карточку абитуриента и, хотя
экзамен по-английскому был лишь первым в череде последуюших,
сказал, что я свободен до первого сентября, дня начала занятий, и
что в получении мною диплома с отличием он не сомневается.
института, я, глядя на его фальшивую индифферентность, тщетно
маскирующую досаду, уяснил железное правило: дилетант,
претендующий на профессионализм, неизменно обречен на попадание в
глубочайшее дерьмо. А что же касается истинных профессионалов, то
их девиз во избежание глупых поражений, должен быть следующим:
нет пределов совершенству. Другими словами: будь всегда
настороже, даже при самых благоприятных обстоятельствах, и не
допускай недооценки противника.
самым суровым образом: в нашу секцию кикбоксинга пожаловал
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Панов Вадим
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Андреев Николай