трав, жаровню, бутылки и склянки. судя по выражению лица,
увиденное, несомненно, ее заинтересовало, однако она ничуть не
была заворожена ни этими таинственными предметами, ни самим их
владельцем.
промышляет ткачеством -- так уж повелось. Муж мой был ткачом, и
отец его, и дед, и даже кличут их Виверы, что на нашем
саксонском наречии и значит -- ткачи. Потому и меня зовут Элис
Вивер, и нынче я тружусь в мастерской покойного мужа точно так
же, как раньше он. Ну а сестрица моя младшая -- я ее уже
поминала -- сбежала с тем непутевым валлийцем, да оба они и
преставились. Я как прознала про это, тут же послала за
детишками -- пусть, думаю, со мной живут, как-никак родня.
таршенькой нынче уж восемнадцать -- девушка славная, работящая,
и я, брат, так тебе скажу: все сделаю, чтобы подыскать ей
доброго жениха, хотя и то правда, что жаль будет лишиться такой
помощницы. Уж больно она ловкая, сноровистая, ну и понятное
дело, крепкая да здоровая -- не то что парнишка. Всем хороша
девчонка, только вот окрестили ее в честь какой-то никому
неведомой валлийской святой -- Мелангель. Слыхал ты
когда-нибудь хоть что-то подобное?
Кадфаэль, -- и знаю, что вам, англичанам, непросто выговорить
наши имена.
-- Рун, вот как его назвали. Ему сейчас шестнадцать лет, на два
годочка моложе сестры, да здоровья ему Бог не дал. И
росточку-то он подходящего, и с лица пригож, но вот беда: еще с
малолетства не заладилось у него что-то с правой ногой. Ступня
у него скрючена, да и вся нога такая слабая, что он не то что
ходить, но и стоять на ней не может. Чуть обопрется на ступню,
она и подворачивается -- вот он и волочит ногу. Приходится
ходить на костылях. Я привела его к вам в надежде, что добрая
святая что-нибудь для него сделает. Но ему стоило больших
трудов добраться досюда, хоть мы и пустились в дорогу три
недели назад и то и дело останавливались на отдых.
больше одной лошади, а та, что есть, нужна дома в хозяйстве.
Слава Богу, по пути попадались добрые люди, пару раз возчики
его подвозили, ну а остальной путь пришлось парнишке тащиться
на костылях. Но что поделаешь, брат, верно, и другим калекам не
легче было добираться до вашей обители. Теперь-то, слава Богу,
он здесь, благополучно устроен в странноприимном доме и, ежели
моя молитва будет услышана, вернется домой на своих ногах. Но
пока здесь он страдает не меньше, чем дома.
Нужно выяснить, в чем причина его боли. Больно ли ему только
приходьбе или в покое тоже? Кости у него ноют, суставы или что
другое?
как он стонет от боли, правда, тихонько, потому как старается
нас не тревожить. Спит он плохо, а бывает, что всю ночь
промается, да так глаз и не сомкнет. Кости у него ноют -- это
верно, но беда в том, что в икре-то ну ровно узлы завязаны.
Они-то вроде бы и болят больше всего.
можно как-то помочь. Попробовать стоит, хуже-то не будет. И на
худой конец у меня есть питье, которое приглушает боль и
помогает заснуть.
забеспокоилась госпожа Вивер, -- но ведь парнишка совсем
изведется, пока будет дожидаться от нее чуда. Я так скажу:
почему болезному пареньку, пока суд да дело, не попросить
помощи у простого смертного, ежели тот, как, к примеру, ты,
добрый христианин, у которого и знания есть, и вера?
Самый малый из нас по воле Божьей может снискать благодать,
даже если не достоин такой милости. А парнишке скажи: пусть
придет ко мне. Нам надо с ним потолковать с глазу на глаз. В
странноприимном доме, известное дело, шум да толкотня, а здесь
нам никто не помешает.
собираясь уходить, однако, как видно, она еще не наговорилась,
а потому завела разговор о трудном путешествии, добрых
попутчиках и о нагонявших их по дороге паломниках.
изгородью стену странноприимного дома, -- не одному Руну
потребуется твоя помощь. Несколько дней назад мы повстречались
с двумя молодыми людьми и дальше добирались вместе, потому как
шли они так же медленно, как и мы. И вот ведь какое дело: один
из этих парней вполне бодр и здоров, но не мог обогнать своего
приятеля, а тот, бедолага, отшагал босиком, почитай, еще больше
миль, чем мой Рун на костылях. А уж ноги-то разбил -- глянешь,
и жалость берет. Нет бы ему хоть тряпицами обвязать. Но куда
там -- ни в какую! Я, говорит, принес обет пройти босым весь
путь паломничества. И, мало того, на шее у него висит
здоровенный железный крест, такой тяжелый, что и шею, и грудь
бедняге натерло до крови, но он и его никогда не снимает,
потому что это тоже часть данного обета. Я-то, грешным делом,
никак в толк не возьму, зачем приличному с виду юноше эдак себя
мучать, но сам знаешь, брат, люди порой и не такое способны
учудить. Небось этот парень рассчитывает таким образом
заслужить себе великую милость. Ну а пока он здесь, в обители,
ты мог бы дать ему какую-нибудь мазь для ног -- уж это-то,
наверное, обет не запрещает. Может, послать его к тебе, а?
Дружок-то его, Мэтью, выручил мою девочку, когда каке-то
сумасродные всадники, что неслись по дороге сломя голову, чуть
не сшибли в канаву, а потом всю дорогу тащил ее узлы, а она
была здорово нагружена, потому как я помогала идти Руну.
приглянулась наша Мелангель: уж больно он был внимателен к ней,
пока мы шли вместе. Пожалуй, что не меньше, чем к своему другу,
хотя, надо признать, от того все же не отходил ни на шаг. Обет
есть обет -- тут уж ничего не попишешь, и, ежели кому
втмяшилось истерзать себя по доброй воле, разве другой может
ему помешать? Этот Мэтью -- верный друг и надежный спутник и
приятеля своего никогда не покидает.
аромат напоенных солнцем трав, но тут обернулась и добавила:
называют себя паломниками и корчат из себя святош, но я бы им
нипочем не доверилась -- от таких лучше держаться подальше.
Правда, мошенники куда угодно пролезут, хоть в святую обитель.
обителях не переведутся деньжата или другие ценности, какие
можно прибрать к рукам, от мошенников никуда не деться.
попутчиком или нет, но не прошло и получаса после ее ухода, как
Мэтью и его друг пришли в садик брата Кадфаэля, оказавшись там
даже раньше, чем ее племянник Рун.
нему пожаловали гости. Гравий тропинки поскрипывал в такт
медленным, осторожным шагам одного. Второй шел почти бесшумно,
с опаской ступая израненными ногами по прохладной траве. Если
какие-то звуки и выдавали его приближение, это были долгие
тяжкие вздохи, говорившие о боли и страдании. Еще не успев
распрямится и повернуть голову, Кадфаэль уже понял, ко к нему
пришел.
одного возраста -- лет двадцати пяти -- двадцати шести,
сходного телосложения, выше среднего роста, хотя один из них
горбился оттого, что ему было тяжело идти, и, несомненно,
походили друг на друга, правда, не до такой степени, чтобы их
можно было принять за братьев или близких родственников. Один
из них загорел сильнее, как будто больше времени проводил под
открытым небом. У него были широкие скулы, волевой подбородок и
на удивление непроницаемое лицо человека, умеющего скрывать
свои чувства. У другого -- добровольного страдальца -- лицо
было продолговатым, подвижным и выразительным, с высокими
скулами и впалыми щеками. Губы его были плотно сжаты то ли от
боли, которая сейчас его донимала, то ли от какой-то постоянно
сжигавшей его страсти. Похоже, что он не отличался
сдержанностью и нередко давал волю гневу. Мэтью молча шел рядом
с другом, не сводя с него заботливого взгляда.
Вивер, Кадфаэль глянул на распухшие, потрескавшиеся босые ноги
молодого человека, а потом на его шею. Она была обмотана
полотняной тряпицей, но то ли он не сразу догадался ею
Доставалов Александр
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер
Афанасьев Роман