Чтение 10–й страницы книги ~Майор "Вихрь" (1944-1945)~

границу и привезешь мне тогда егерское белье. Преотличнейшим образом его
делают в Германии. Болезнь враз снимает. А из свободной штанины я перчатки
сошью..."
Проснувшись, я сразу же вспомнил отцовские слова. Лежу и пытаюсь
сообразить - почему я вспомнил именно эти его слова? Не его самого -
безногого и седого человека, не его голос - хрипловатый, усмешливый, а
слова, сказанные им.
Потом я слышу детский голос. Какой-то мальчишка поет песню по-немецки.
Поворачиваюсь, раздвигаю кустарник и вижу, как по лесной дорожке на
велосипеде едет мальчуган. Это он поет песенку.
Мне сейчас велосипед был бы очень кстати. Одет я нормально, как немец,
и мог бы поскорее уехать на велосипеде от этого места, но мне становится
стыдно этой мысли: отобрать велосипед у мальчишки? Мальчишки в нашу "игру"
не играют, они тут ни при чем, мальчишки в коротких штанишках, - пускай
ездят на велосипедах и поют песенки, а я и пешком смогу уйти.
Дорога кажется каучуковой. Это опавшие листья легли на тропинку, и она
теперь пружиниста, как мягкая резина. Идти по такой дороге - одно
удовольствие. Ноги не устают, дыхание держится ровное и спокойное. Мне
тепло идти, даже, скорее, жарко.
"Черт, вот почему утром я вспомнил про егерское белье, о котором
говорил отец, - догадываюсь я. - Оно очень теплое и легкое, недаром же так
жарко..."
Тишина. В отчаянно светлом небе - осеннее солнце. Слышно, как с
деревьев опадают листья. Это всегда очень грустно. Наверное, оттого, что в
детстве листопад связывался у нас с началом занятий в школе.
Я даже засмеялся этой мысли. И - сразу же замер, испугавшись. Я сошел с
тропинки в чащобу и постоял там минут десять, пережидая.
У реки я остановился на отдых. Достав из карманов колбасу, поел. Мучила
жажда, я часто опускался на колени и пил из реки. Вода была чистая,
прозрачная и очень холодная.
Сытый человек делается беспечным. Я наелся колбасы, напился студеной
воды и, забравшись в кусты, уснул.
...Были сумерки. Тишина по-прежнему стояла в морозном воздухе. Листья с
деревьев уже не облетали, потому что совсем не было ветра.
Я поднялся с земли, снова начал есть колбасу, и вдруг острая и длинная
боль резанула в животе. Скрючившись, я лег на бок.
Три дня я пролежал в кустах у реки, потому что не мог идти. Я
чувствовал, как кожа все больше и больше обтягивает скулы. Я ощущал это
физически. Дизентерия - гадкая штука. Меня беспрерывно трясло противной
дрожью, и все время резало в животе. И еще тошнило. Я понял, что мне
нельзя есть. И воду из реки тоже нельзя пить. Но меня все время тянуло к
проклятой жирной колбасе. Тогда я закрыл глаза и выбросил ее в реку. А
потом долго ругался. Я ругал себя, проклятую колбасу, небо и опадающие
листья. А потом впал в забытье - тяжелое и липкое, как грязь...
В конце третьего дня я смог идти. Мне было очень легко идти, даже
слишком легко идти, потому что я себя совсем не чувствовал. Меня здорово
шатало, иногда мутило, но боли в желудке прошли, и поэтому я шел не
отдыхая. Я должен был выйти в каком-нибудь месте на шоссе, чтобы
посмотреть по указателям, где я и куда идти дальше.
На перекрестке бетонной дороги ночью, при луне, я увидел указатели:
"Берлин - 197 км. Дрезден - 219 км". Я сел на обочину и пальцем нарисовал
карту Германии. Я понял, что нахожусь в самом центре страны.
Мне стало страшно. Впервые я подумал: "А ведь не дойду..." Но я одернул
себя. Я не смел так думать. Отчаяние - сестра трусости...

Богданов замолчал. Вдали, на костеле, большие часы прозвонили три раза.
- Утро, - сказал Коля. - Скоро солнце взойдет.
- Спать хочешь?
- Нет.
- Спички дай, мои отсырели. Может, соснем? А? Сволочи, они на допросы
выдергивают с шести часов, аккуратисты проклятые...

"Строго секретно!
11 июня 1944 года.
Вавель, тел. А. 7. флора 0607.
Весьма срочно!
Документ государственной важности!
Напечатано 4 экземпляра.
Экземпляр 2.

Замок Вавель в Кракове
Рейхсфюреру СС Гиммлеру
Рейхсфюрер!
Я посылаю Вам стенограмму совещания у генерал-полковника Нойбута,
посвященного вопросам, связанным с решением проблемы очагов славизма в
Европе.
_Нойбут_. Господа, существо вопроса, по-видимому, знакомо всем
присутствующим. Поэтому я освобожу себя от тяжкой обязанности обосновывать
и теоретически подкреплять, как это любит делать наша официальная
пропаганда, необходимость тех акций, которые запланированы. Прошу
докладывать соображения.
_Миллер_. Я поручил практические работы полковникам Дорнфельду и
Крауху. Нойбут. На какой стадии работа? Миллер. Дорнфельд и Краух вызваны
мной. Они готовы к докладу. Пригласить?
_Нойбут_. Нет смысла. Видимо, вы, как руководитель инженерной службы,
сможете объяснить нам все тонкости. Частные вопросы, которые, вероятно,
возникнут, вы решите позже.
_Миллер_. Я готов.
_Нойбут_. Пожалуйста.
_Миллер_. Форт ПастЕрник, что в девяти километрах от города, вот он
здесь, на карте, оборудован нами как штаб по выполнению акции. Сюда будут
проведены электрокабельные прожилины. Старый город, крепость, храм. Старый
рынок, университет и все остальные здания, представляющие собой
сколько-нибудь значительную ценность, будут заминированы.
_Нойбут_. Нет, нет, Миллер. Такую формулировку наверняка отвергнут в
ставке рейхсфюрера. Речь идет обо всех зданиях, всех, я подчеркиваю. Мы
солдаты, а не исследователи, и не нам определять ценность исторических
памятников. Акция только в том случае станет действенной, когда будет
уничтожено все, а не выборочные объекты. Да и потом, в случае уничтожения
выборочным порядком наиболее ценных памятников потомки обвинят нас в
вандализме. Полное уничтожение оправдывается логикой войны.
_Биргоф_. Господин генерал, думаю, что вопрос оправдания наших действий
не должен занимать умы солдат. Наш удел - выполнение приказов.
_Нойбут_. После окончания первой мировой войны вам было лет десять?
_Биргоф_. Мне было тринадцать, господин генерал, но я живу будущим, а
не прошедших.
_Нойбут_. Вам следовало бы родиться язычником, а не партийным деятелем
нашей армии.
_Биргоф_. Я высказал свою точку зрения.
_Нойбут_. Их у вас две? Или больше? Продолжайте, Миллер.
_Миллер_. Мы внесем коррективы. Все здания будут заминированы. Центр в
Пастернике, охрану которого должны нести войска СС, может в любую
необходимую минуту поднять Краков на воздух. В целях маскировки главного
кабеля мы прокопаем несколько рвов - якобы в целях ремонта водопровода и
канализации. Это позволит нам ввести в заблуждение возможных красных
агентов, а также местное националистическое подполье.
_Нойбут_. Между прочим, Биргоф, я плакал от восторга в Лувре. Я бы
возражал против этой акции, если бы не отдавал себе отчета в том, что она
необходима - как военное мероприятие.
_Биргоф_. Какие мины вы думаете употребить? Не может ли случиться так,
что Краков взлетит на воздух в то время, когда наши солдаты будут спать?
Поляки могут пойти и на такую садистскую акцию.
_Миллер_. Вы считаете, что поляки пойдут на самоуничтожение?
_Биргоф_. Вы плохо знаете поляков.
_Миллер_. Если поляки столь безумны, то мы не гарантированы от любых
случайностей.
_Биргоф_. Вы забываете, что в нашей стране существует такая
организация, как гестапо.
_Нойбут_. И армейская контрразведка.
_Биргоф_. Военная контрразведка - довольно аморфный институт.
_Нойбут_. Вы забываетесь, Биргоф.
_Биргоф_. Простите, генерал, но партия меня учит правде. Я не намерен
лгать даже вам.
_Миллер_. Вы против того, чтобы операцию курировала армейская
контрразведка?
_Биргоф_. Да. Я убежден, что курировать эту акцию должны гестапо и
войска СС.
_Нойбут_. Гестапо работает в контакте с инженерным ведомством?
_Миллер_. Да, наши друзья из тайной полиции получают информацию
ежедневно и оказывают нам немаловажную помощь.
_Нойбут_. Как будут охраняться те девять километров, что идут от города
к форту?
_Миллер_. От города к форту пойдет семь каналов с проводами: пять - в
качестве маскировки, один канал - связь и один, в бронированном футляре, -
канал взрыва.
_Нойбут_. Разумно, хотя и обидно: страховаться с такой тщательностью,
будто речь идет о вражеском тыле, а не о нашем. Что еще?
_Миллер_. Вот графическое решение вопроса - схемы, карты, выкладки и