аккордеонист, вконец простуженный, то и дело шмыгал носом и покашливал,
опустив голову к перламутровой деке.
- какое счастье близко видеть тебя и чувствовать твое цветенье и бояться,
что скоро все это кончится...
исполнит песню лам-вонг в честь нашего друга.
вместе с ней. Лицо ее было сейчас неулыбчивым, строгим, громадноглазым.
пещеры. Млечный Путь запрокинул свои руки, словно в плаче по этой скорбной
земле. Ночь была безмолвной и холодной. Черные скалы вокруг были особенно
рельефны и близки из-за алюминиевого надменного света луны.
звучат по-разному.
к тому месту, где шумел ручей. В густой темноте плавали зеленые точки
светлячков. Вход в пещеру был низеньким - Степанов ударился лбом, и
Кемлонг испуганно спросила его:
иначе.
близко-близко.
кто сильнее.
чувствуешь.
разнозвучащим эхом:
своя скорость. Так вот, наши скорости, как выяснилось, не совпали.
говорю с ней так? Ведь она - единственный человек на земле, который меня
любит. Она знала меня вывернутым наизнанку и все равно любит меня. Она
знала про всех моих баб и все равно любила меня. У меня у самого комплекс
неудовлетворенности - при чем здесь она?"
пряталась за мою спину: "Эд все знает, он что-нибудь придумает!". А как
быть с Уолтом? Как быть с нашим мальчиком?
с отчимом - в конце концов.
запрещенный прием?
здесь ни при чем: ни Уолт, ни я. Ты же все время ищешь! Себя, свою
литературу, правду, ложь! А главное - ты ищешь ту, которая тебе нужна,
которая вернет вдохновение, съеденное твоим безденежьем и моими
скандалами. Ты же сам сказал мне, что у каждого мужчины есть своя
женщина-мечта. Вот ты и ищешь эту мечту, а из-за того, что их нет на
свете, этих женщин, ты мечешься, а я схожу с ума и старею, разрываясь
между собой, Уолтом и тобою. Это так жестоко и нечестно, Эд. Я ни о чем
тебя не прошу. Я хочу правды. Понимаешь? Правды и определенности. Я же
обыкновенный человек, Эд... Я не могу как ты... Я хочу обыкновенного
маленького счастья, а оно всегда маленькое - это настоящее счастье.
Большим бывает только горе.
так запутался в простых сложностях этого мира, что решил поехать к тому
знаменитому писателю, который жил безвыездно у себя на ферме: издатели
сами приезжали к нему по первому же вызову.
- говорил тот, расхаживая по громадному холлу, отделанному мореным дубом,
вывезенным из старинного британского замка. - И не лезьте на стенку. Не
ищите ничего в сфере чувствований. Мир определяют формы собственности. Я
сделал обрезание этой мудрой марксистской догме. Мы отменили рабство, это
было непопулярным по форме, но суть рабства царствует в мире: из каждых
двух один мечтает быть собственником другого. Это повсеместное явление: в
любви, стоматологии, ядерной физике, сельском хозяйстве. Это справедливо.
Стюарт, это справедливо, как ни грустно мне это говорить. Иначе и не может
быть, потому что тогда начнется хаос. Что будет с деревьями, если они
перестанут принадлежать земле? Или с вашими руками, если они перестанут
принадлежать туловищу? Наша демократия - это хаос, но при этом же -
преддверие научно продуманного, демократичного по форме рабства. Мы все на
грани рабства, Стюарт. Нам говорят, что мы свободны, и нам лгут, но если
нам скажут правду, если нам скажут, что мы - рабы, - о, вы поглядите,
какая тогда начнется потасовка!