вот, этот румын стал таким счастливым, что шапку драл с головы за сто
метров, едва только нас замечал... Каждому свое... Он был счастлив, что не
нужно копать ямы и таскать камни, а хлеба получал столько же, сколько и
раньше, и такую же миску супа. И он верил, что лучше быть не может. Не
надо ему лучше, только б сохранить то, что он получил...
в косяк платяного шкафа. Дверца скрипуче и медленно открылась, Уго
усмехнулся:
плутократ. Мы, истинные национал-социалисты, довольствовались формой и
одним пиджаком...
боюсь, большевики все же залезут на крышу, тогда - конец.
приказал превратить в неприступную крепость каждый немецкий дом, не то что
такой город, как Бреслау. Я видел тебя в деле, поэтому верю тебе, но не
вздумай так сказать при других - сразу донесут, и я же первый буду
вынужден тебя казнить.
отправят в лагерь и будут кашей кормить, а нас всех к стенке, вот в чем
дело-то...
как никогда! Мы пружина, понимаешь ты это? Речь идет о жизни и смерти
нации! Мы сейчас сражаемся не за французов или румын, неблагодарных
свиней, а за немцев! Разве нацию можно победить? Что может быть на свете
сильнее национального духа?! Да ничего! Когда мы победим, я женюсь и
нарожаю множество детишек - чтоб в прихожей стояли ботиночки моих девчушек
и сыновей. Знаешь, какое это счастье?! Нация должна быть большой, иначе ее
сомнут и разжижат чужой кровью.
своя... Мы поможем вашим женщинам, - вдруг рассмеялся Уго, - иначе нельзя,
мы обязаны отдать вам часть своей крови, чтобы как-то организовать вас,
приблизить к нам...
близкие люди. Мы их уничтожили, и теперь вы получили оружие. Теперь вам
только и воевать за освобождение России от большевиков, а ты говоришь про
плен - разве можно?
угодили в верхний этаж, там кто-то тонко закричал: "Ой-ой, черт, сука!"
Они хотели выкурить русских мерзавцев, а ненароком попали в нас...
русским...
запахло штукатуркой, нос заложило; унтершарфюрера отбросило в сторону, он
широко открыл рот, видимо, оглушило. Потом, словно ящерица, снова подполз
к батарее, так, чтоб не было видно из окон дома, где засели красные.
он теперь уперся взглядом в открытый шкаф, где висели костюмы и пальто, а
на верхней полке - аккуратно сложенные простыни и полотенца.
ребята, опыта еще нет. Если б русские - "ура" стали кричать, и танки б
пошли... Мы их не пустим сюда, они сюда придут, только перешагнув через
наши трупы...
туда, он считал, не уместится столько, сколько в мешок; легко развязал
толстую веревку, завязанную парашютным узлом, положил рядом с собою две
гранаты и вытащил из-за голенища нож.
фокусник в цирке.
Вот, берешь нож, - он достал из ножен остро отточенный тесак, - пробуешь
сталь о ноготь, видишь?
видите...
наступившей темноте следы от тесака на плоском ногте власовца.
горло унтершарфюрера; кровь брызнула, словно кабана бил - не человека...
к шкафу, сорвал пальто и костюм, они обрушились на него; он замер,
испугавшись шума, хотя по-прежнему в городе шла стрельба, но он сейчас
ничего вокруг не слышал, он только себя слышал, свое сердце, которое
клокотало во рту. Ухватив все, он вновь отполз к окну; там, где не
простреливалось, и начал лихорадочно быстро натягивать на себя штатский
костюм. Был он ему велик, но не очень, не сразу определишь, что с чужого
плеча, можно даже сказать, вон, мол, как оголодал у немца на каторжных
работах. Влез кое-как в пальто. Надел шляпу - на уши надвинул, взял
наволочку, сунул в карман, сойдет за белый флаг, и медленно пополз к
двери, волоча за собою вещмешок. Однако, вернулся к окну, раскрыл
вещмешок, достал все документы, порвал их, спичку побоялся зажигать,
фотографию свою - во власовской форме - сжевал и проглотил, снова пополз к
выходу; оказавшись в коридоре, поднялся, тут не простреливалось; пошел в
туалет: несмотря на уличные бои, канализация работала; спустив все
бумажки, он взбросил вещмешок на плечо и только тут подумал:
"Переодеваться можно было здесь, вот что страх с человеком делает..."
бомбоубежища была раскрыта, прислушался - голосов нет, пусто; поднял
голову, долго смотрел на небо, затянутое горклым дымом пожарищ, стараясь
определить, где запад, где восток; перестрелка кончилась; с реки дул
студеный, чистый ветер; он, наконец, определился и, крадучись, зажав в
руке белую наволочку, пошел дворами туда, где было тихо, подальше от
вокзала и центра...
РАБОТА-III (Москва)
__________________________________________________________________________
выходных днях. Иные ведь уже в понедельник начинают планировать вечер
пятницы, самый сладкий вечер, когда можно выпить, не думая о том, какой
будет голова наутро; впереди еще два дня - гуляй, не хочу.
если не зависть, то раздражение. Тадава замечал, что ритм, который он сам
себе задал после срочного вылета Костенко в Магаран, не всем по душе: если
заместитель, оставшийся "на хозяйстве", сидит в кабинете до ночи, приходит
в восемь утра, это, понятно, обязывает и подчиненных к подобному же.
Поэтому он, зная отношение к себе Костенко, пошел на хитрость: уходил
вместе с другими, в семь, но к восьми возвращался, садился на телефоны,
беседовал по ВЧ, делал быстрые записи на маленьких листочках бумаги, а
потом - переняв манеру Костенко - наговаривал разного рода версии на
диктофон, чтобы утром заново прослушать себя, отбросить ненужное, а то,
что покажется интересным, разбить по костенковским "секторам" и начать
отрабатывать каждую деталь.
искали - как казалось Тадаве - невероятно долго, хотя ушло на это всего
четыре дня.
вышел вместе со всеми сотрудниками из угрозыска, заехал домой - Саша,
жена, уже вернулась из клиники, сделала лобио и хачапури; двоюродный брат
Нодар, лесник в Боржоми, прислал ящик вина.
армянской брынзы. Я ее вымачиваю.
армянскую брынзу соленой и крошащейся. Поняла? Выше знамя
интернационализма, дурашка!