Чтение 10–й страницы книги ~Исповедальня~

гантелями. Не хотелось ничего, разве что не думать больше ни об этой
встрече, ни о том, что она могла означать.

В чем-то он винил и Франсину: если бы не она, ему и в голову не приш-
ло бы идти на улицу Вольтера, о которой в половине шестого в четверг он
даже не знал.

И вот к чему это привело! Все рухнуло. Андре прислушался. Хлопнула
входная дверь. Вернулся отец. Щелкнул выключатель. Ноэми уже давно под-
нялась к себе и, должно быть, спала, по привычке с грелкой на животе.

Отец на секунду зажег свет в гостиной и медленно, тяжело пошел на-
верх. Постоял в нерешительности на площадке второго этажа, потом поднял-
ся еще на три-четыре ступеньки.

Андре не хватило духу увидеть его, услышать, заговорить с ним сегод-
ня. Он в раздражении погасил лампу, чтобы из-под двери не пробивался
свет: так отец подумает, что он уже спит.

Хитрость оказалась излишней. Шаги стихли. Может быть, и у Люсьена Ба-
ра не хватило духу. Или застенчивость не позволила ему заходить к сыну
два вечера подряд. Он повернулся и пошел в свою комнату, потом в ванную,
откуда вскоре послышался плеск воды. Сегодня был трудный день.

Прошло добрых четверть часа, прежде чем Андре протянул руку и снова
зажег свет.

Глава IV

В субботу настал черед мужчин обедать с глазу на глаз в столовой с
тремя приборами. Оба чувствовали себя смущенно и старались не смотреть
друг на друга.

- Мама еще не спускалась?

- Не знаю. Я только что пришел.

- Пойду проверю.

Встревоженный, отец направился к лестнице, а Андре поплелся на кухню,
где для виду стал поднимать крышки кастрюль.

- Фаршированная капуста, Ноэми?

- Вы же сами просили ее позавчера.

- Мама будет обедать?

- Похоже, она и днем-то не спустится. Все утро ее тошнило, а к один-
надцати ей стало так плохо, что я - даже вызвала бы врача, если бы не
знала причину недомогания.

Он строго взглянул на служанку. О своих родителях он может думать
все, что угодно, но не потерпит ничьих замечаний по их адресу. Грубый
цинизм Ноэми приводил его в ярость.

Он вышел из кухни, прогулялся по саду; на лужайке, в метре от него,
прыгали два ее завсегдатая-скворца. Дверь он оставил открытой, и когда
услышал на лестнице шаги отца, быстро возвратился в дом.

- Сегодня она вернулась поздно и очень устала. Отец был бледен, пря-
тал глаза. Когда с матерью случалось такое, она не церемонилась в выра-
жениях.

- К столу, сын.

Они молча передавали друг другу тарелки с закусками, но Люсьен Бар,
казалось, все время порывался что-то сказать.

- Как подготовка к экзаменам? Волнуешься?

- Я, видишь ли, никогда не переживаю по этому поводу.

Порой отец мельком, чуть ли не украдкой поглядывал на него. - Не сер-
дись на маму, Андре.

- Я и не сержусь.

- Я знаю, некоторые ее поступки раздражают тебя.

- Это даже не раздражение. Мне не нравится, когда она, словно разыг-
рывая спектакль, начинает говорить о чем угодно. А уж эту Наташу я прос-
то ненавижу.

- Постарайся понять, что жизнь твоей матери не всегда была легкой.

- Понимаю.

Ему хотелось сменить тему разговора, но он не решался. Отец редко пе-
реходил на доверительный тон, обычно предпочитая нейтральный, даже без-
различный.

- У меня много работы и совсем не остается времени для нее. Раньше,
когда ей хотелось куда-нибудь ходить, развлекаться, у нас не хватало де-
нег. Да еще ты маленький, хозяйство.

- Знаю.

- А теперь она вбила себе в голову, что стареет и скоро будет поздно.
Период нелегкий и для мужчины.

Конец фразы удивил его: он никогда не думал, что отец чувствует приб-
лижение старости и может от этого страдать.

- Я тоже не люблю Наташу, но...

Он не закончил. Вероятно, удержался, чтобы не добавить:

- Но это единственное, что она нашла и за что держится.

Он нажал под столом кнопку звонка, и пока Ноэми меняла приборы и по-
давала фаршированную капусту, оба молчали.

- Не знаю, уместно ли говорить об этом сейчас, когда ты готовишься к
экзаменам, однако, поверь, нет никаких причин для беспокойства. Сегодня
утром мне на работу звонил доктор Пелегрен.

- Бабушка заболела?

- Она не хотела, чтобы мне сообщали. Ты же знаешь ее. Она терпеть не
может, когда пекутся о ней, а уж тем более о ее здоровье.

И если она согласилась пойти на осмотр к Пелегрену, то лишь потому,
что тот лет сорок живет этажом ниже. Они почти одного возраста и, должно
быть, самые старые жильцы в доме.

Андре представил себе старый дом на улице Фоссе Сен-Бернар, возле
Винного рынка, и даже почувствовал специфический запах квартиры с низким
потолком. - Вполне вероятно, что у нее камни в желчном пузыре. В поне-
дельник будет рентген, и, видимо, придется делать операцию.

- Это опасно?

- Довольно опасно, но не страшно. Бабушка никогда не болела да и сло-
жения крепкого. Ей ведь только шестьдесят семь, нет, уже шестьдесят во-
семь.

- Ты поедешь в Париж?

- Пелегрен не советует. Во-первых, он позвонил без ведома бабушки,
которая разозлится, если узнает. А во-вторых, мой внезапный приезд наве-
дет ее на мысль, что болезнь серьезнее, чем кажется. Она ведь женщина со
странностями.

Андре очень любил бабушку, хотя, в общем, толком не знал. Три раза
вместе с родителями он ездил к ней в ту самую квартиру, которую она за-
нимала со дня свадьбы и где после смерти ее мужа ничего не изменилось.

Она приезжала к ним в Канн дважды. Первый раз, когда еще был жив де-
душка, и Андре запомнил главным образом его рыжеватую бороду и взгляд,
печальный и исполненный достойноиства. Они предпочли осгановигься в се-
мейном пансионе, и их почти не видели.

Во второй ее приезд ему было двенадцать. Дедушка умер. Они уже перее-
хали на виллу, и две комнаты всегда оставались свободными. Одну отвели
бабушке, которая собиралась провести у них целый месяц. В то время Андре
смотрел на бабушку с восхищением, поскольку она была самой удивительной
личностью в семье.

Родилась она в бельгийской Фландрии, в Сгенкерке, возле Фюрна, и ког-
да на каникулах дедушка встретил ее в Мало-ле-Бен, она работала в ресто-
ране официанткой и еле-еле говорила по-французски.

Рыжеволосая, пухленькая, но крепко сбитая, она смеялась кстати и нек-
стати и не стеснялась говорить правду в глаза.

Эмиль Бар только что закончил юридический факультет. Он женился на
ней, и несколько месяцев спустя они обосновались на улице Фоссе-Сен-Бер-
Нар, где так и остались.

Бабушка - ее звали Анной - сохранила акцент, который становился еще
сильнее, когда она сердилась; когда она начинала всем "тыкать".

Вместо месяца она провела у них всего неделю.

- Каждый человек, дети мои, устраивает свою жизнь гак, как хочет.
Здесь я не чувствую себя дома и постоянно сдерживаюсь, чтобы кого-нибудь
не отчитать. Тем не менее она не упускала случая все критиковать, осо-
бенно слова и поступки невестки, ее манеру разговаривать, одеваться,
краситься, содержать дом.

Было ясно: она ненавидит невестку и будет злиться на нее всю жизнь за
то, что та отобрала у нее сына. Не меньше сердилась она и на него - по
ее мнению, он сделал ужасно неудачный выбор; поэтому на быт их она смот-
рела осуждающе и саркастически.

В то время один-два раза в неделю в доме бывали гости. Приходили
друзья, допоздна танцевали. С шести утра она бродила по дому, подсчиты-
вая пустые бутылки и разбитые бокалы.

Дедушка умер от цирроза печени. Почему и когда он начал пить? Во вся-
ком случае, не раньше тридцати пяти лет, насколько мог заключить Андре
из подслушанных разговоров.

До этого он был стажером у весьма известного адвоката - ныне члена
Французской Академии, потом стал его компаньоном. Затем, все там же, на
улице Фосее Сен-Бернар, открыл свою собственную контору.

В присутствии Андре никто и никогда не намекал на то, как все нача-
лось. Сам же Андре вопросов не задавал.

- Бедняга пьет, - шептали вокруг, словно речь шла о постыдной болезни
или семейном пороке.

Андре очень тревожился. Как-то, еще в шестом или пятом классе, препо-
даватель естествознания схематично изложил им проблему генов и нас-
ледственности. Примерно тогда же, по воле случая, он прочитал в одном
журнале статью о наследственности алкоголизма.

- Мама, дедушка был алкоголиком?

- Да, он много пил.