шали их вытаращив глаза. Была там одна дама, of course20 в розовом
платье, она непрерывно озиралась, будто надеялась увидеть стаю ласточек
посреди станции "Лестер-сквер", которая, наверно, находится под землей
метров на тридцать.
коль, очищая кисточку.
являются ли млекопитающими, вот в таком роде.
ния. А по-испански они тоже говорят о ласточках? Надо бы спросить у мое-
го соседа, в Аргентине, наверно, полно ласточек, и это прекрасная тема
для разговора.
среди нас представлена.
кисточку; с каждым разом все хуже, с каждым разом мы все больше прибли-
жаемся к той точке, где надо весьма осторожно плясать вокруг этого име-
ни, стараясь его не произносить, прибегая к намекам или перечислениям,
никогда не называя прямо. Но когда она сказала "мой сосед", кого же она
имела в виду? Зачем надо было мне произносить это имя? Однако, если мы
его больше не будем упоминать, как быть с этим черным колодцем, с этим
жутким омутом? До сих пор нас спасали вежливость и привязанность. А те-
перь не будет ничего, кроме ласточек?
диться всякий, понимающий наречие дикарей.
ете бурдаком, но видно, что сами-то никогда не глядели на свою рожу в
зеркало.
из кармана мелок и пишет на полу "дурак".
пятся.
нос Калаку, который и бровью не ведет.
рит Калак.
лак.
вытащил ножик с шестью лезвиями.
взглядом. - Никто не сумеет стирать моего "дурака" и обзывать меня бур-
даком.
но, обозвал в ответ, а вы мне стерли "дурака" и еще обругали бурдаком.
себя финтихлюпиком, хоть бы и тыкали мне ножик под нос.
зоружению в Женеве, говорю как очевидец.
торый любит делать вид, что во всем разбирается.
заржавеет, а приводить его в порядок ох как трудно. Оружие - вещь неж-
ная, че.
говорит Калак. - Давай убери ее обратно в карман, там, в тряпье, ему
место.
как вспомнишь о своей квартирке в Париже, обставленной за пятнадцать лет
по моему вкусу, с холостяцкими причудами, чего левая моя нога захочет, и
удовольствиями для всех пяти чувств, пластинками и книгами и бутылками,
все покорно находится всегда на своем месте, по средам и субботам молча-
ливое усердие мадам Жермен с метелочкой, жизнь без денежных забот, внизу
под окнами - Люксембургский сад, но, чтобы все это сохранить, я, подчи-
няясь злобному парадоксу, должен был каждые три недели вылетать на кон-
ференции, где хлопок, мирное сосуществование, техническая помощь и ЮНИ-
СЕФ выясняют свои проблемы на разных языках, электронными путями прони-
кающих в кабины переводчиков, чтобы превращаться - еще один алхимический
фокус слова - в шестьдесят долларов в день. Но зачем жаловаться? Чем-то
отели мне не нравились, а чем-то и привлекали, они были нейтральной тер-
риторией, откуда, между прочим, мне всегда казалось легче перенестись в
город и где я в любую минуту ощущал его зыбкое противостояние. В конце
концов я обнаружил, что в любом из отелей, где проходилось останавли-
ваться, мне чаще случалось входить в отель города, чтобы снова и снова
бесконечно идти по его номерам со светлыми обоями в поисках кого-то, ко-
го я в этот момент не мог назвать; я пришел к убеждению, что отели, где
я в те годы поселялся, были в какой-то мере посредниками, и, во всяком
случае, стоит мне остановиться в новом отеле, как, например, тогда в
венском "Козероге", и ощущение физического отвращения к иному расположе-
нию кранов, выключателей, вешалок и подушек отрывает меня от парижских
навыков и переносит, так сказать, к вратам города, снова к пределам то-
го, что начинается улицами-галереями, что открывается на площади с трам-
ваями и что заканчивается, как заметил мой сосед, стеклянными дома-
ми-башнями и каналом на севере, по которому скользят баржи.
с фрау Мартой и девушкой-англичанкой, но особенно из-за куклы месье Окса
и способности Телль устраивать бури в стакане воды, что обычно очень ве-
селило дикарей, когда по возвращении из поездок и приключений об этом
говорили в "зоне". Первый знак безумная датчанка, сама-то не часто отп-
равлявшаяся в город, подала, когда вдруг удивила Хуана описанием улиц с
высокими тротуарами, по которым, мол, гуляла, удивила родной, ни с чем
не схожей топографией, Николь или мой сосед были бы потрясены, слыша,
как она звучит в насмешливых устах Телль в какой-нибудь из вечеров в
"Клюни". Телль была уверена, что видела там издали Николь и, возможно,
Марраста, они бродили по торговому кварталу, и похоже было, что Николь
ищет (но не находит, и это было ужасно грустно) ожерелье из больших го-
лубых камней, такие продают на улицах Тегерана. Пока она рассказывала
это Хуану, лежа в постели и внимательно разглядывая пальцы на своих но-
гах, - причем к рассказу примешивалось содержание открытки Поланко из
Лондона, сообщавшей о совершенно непонятной деятельности Марраста в свя-
зи с какой-то глыбой и какой-то картиной, - Хуан вспомнил - но вспоми-
нать, когда это касалось города, означало мгновенно возвратиться оттуда,
- что и он как-то побывал в торговом квартале и, переходя через площадь
с трамваями, как будто узнал издали силуэт Элен. Он сказал это Телль, он
всегда говорил ей обо всем, что касалось Элен, и Телль игриво поцеловала
его и стала насмешливо утешать, рассказывая о фрау Марте и о случайно
подслушанном разговоре за завтраком. Так, с самого начала, все стало
смешиваться: кукла и Дом с василиском, фрау Марта, площадь с трамваями в
городе и Телль, которая до тех пор вроде бы благосклонно наблюдала за
игрой и вдруг, будто имея на это право, вышла на улицу с высокими троту-
арами, кстати, еще и потому, что со спокойным своим цинизмом подслушала
разговор между фрау Мартой и юной англичанкой в ресторане "Козерог".
над шаловливым вторжением Телль и с горечью отметил, что оно меня трево-
жит, что ее более активное вмешательство в область города и случайное
открытие насчет фрау Марты могут нарушить чувство отрешенности и отдыха,
которое она умела вселять в меня все годы, что мы были знакомы и спали
вместе. Без всяких драм, с кошачьей независимостью, за которую я всегда
был ей благодарен, Телль умела быть приятным спутником в любой рабочей
поездке и в любом отеле, чтобы дать мне отдых от Парижа и от всего, чем
тогда Париж для меня был (всего, чем тогда Париж для меня не был), эта-
кие нейтральные междуцарствия, когда можно жить, и пить, и любить, как
бы в отпуске, не нарушая клятвы верности, хотя никаких клятв я не давал.
Разве не мог я, работая ради денег и играя в любовь, эти две-три недели
на ничейной земле рассматривать как паузу, в которую так удачно вписы-
вался тонкий стан Телль? Любительница баров и таможен, технических нов-
шеств и постелей, в которых не затаились воспоминания и унылый запах
времени, Телль для меня была Римом, Лугано, Винья-дель-Мар, Тегераном,
Лондоном, Токио, и почему бы ей теперь не быть Веной с уютными венскими
кафе, с шестнадцатью венскими полотнами Брейгеля, струнными квартетами и