Чтение 91–й страницы книги ~Угроза вторжения~

"Все, я угадал! У ребят не выдержали нервы".- Он резко бросился вперед,
нырнул в окно, правой рукой сбил на колени пассажира протянутый ему кейс, левая
скользнула в бок, на ходу защелкнув кнопку стопора двери.

- Сидеть и не дышать! - Стилет вырвался из рукава и чуть ли не уткнулся
острием в глаз сидевшего на пассажирском месте. Тот дрогнул от неожиданности,
откинул голову назад, но Максимов, осторожно двинув стилетом, прижал его
затылком к подголовнику кресла. - Не вздумай рвануть с места. Это я тебе
говорю, водила!

Тот ошалело таращил глаза на нож в руке Максимова.

- Скажи этому уроду, пусть заглушит движок и вытащит ключи, - зло
прошептал Максимов в перекошенное от боли и страха лицо пассажира. Сейчас ему
был нужен именно он, явно старший в паре, посетившей депозитарий банка.

- Делай, как сказали, Богдан, - чуть слышно прошептал старший, бешено
вращая свободным глазом.

Двигатель чихнул и заглох. Стали отчетливо слышны звуки близкой стройки.

- Открой окошко и выбрось ключи, Богдан, - приказал Максимов.

Связка ключей забренчала в дрожащих руках водителя, потом клацнула по
мокрому асфальту.

- Что же вы, братья, такие бабки без пересчета отдать решили, а? Мне же за
них головой отвечать. "Куклу" впарить решили, кидалы дешевые? - зло усмехнулся
Максимов.

Водитель коротко вздохнул, дрогнув широкой грудью, с трудом оторвал взгляд
от тускло отсвечивающего стилета в руке Максимова.

- Ты не гони, парень. Делаем, как велено. Убери пикало, перетрем
по-людски,- с трудом выдавил он.

- Не будет тёрок, фраер это! Кончать его надо,- зашипел старший. Его рука
соскользнула с кейса и вцепилась в ручку двери.

Максимов убрал стилет, резко рванул старшего за шиворот и приложил лицом о
панель. Отбросил голову вверх и опять заставил вжать затылок в подголовник,
уткнув стилет под глаз.

- Сидеть, урод!

- Хана тебе, олень клешастый, бивни на асфальт выложишь, чтобы мне мамы не
видеть! - на одной ноте зашептал старший, причмокивая разбитыми в кровь губами.

"Минимум две ходки",- прикинул Максимов, всмотревшись в его морщинистое
лицо. Печать лагерной жизни сейчас отчетливо проступила сквозь внешний лоск
удачливого бизнесмена. - Это не люди Гаврилова. Что ж, можно не церемониться".

Он еще раз приложил старшего лицом о панель, вновь отбросил в кресло.

- Где векселя, урод? Говори! Долго мне тут раком стоять?!

Максимов, чтобы быстрее дошло, хотел чиркнуть стилетом по его подбородку,
но по вдруг изменившемуся лицу водителя понял, что сейчас все пойдет
наперекосяк. Радостно загоревшиеся глаза водителя смотрели за его спину.

Он успел вынырнуть из салона, краем глаза зацепил надвигающуюся тень,
развернулся, и ноги сами собой закрутили "карусель". Первый удар правой ногой
снес готовую вцепиться в него руку, нападавший потерял равновесие, оступился,
левая нога Максимова, описав широкую дугу, врезалась ему в основание шеи.
Нападавший крякнул, просел на ногах и рухнул головой на капот. Второго он
остановил ударом в пах, в этот момент Максимов услышал, как распахнулась дверь
водителя, оттолкнулся ногой от груди нападавшего и скользнул спиной вперед на
низкую крышу "опеля". Куртка взвизгнула на влажном металле, когда он волчком
закрутился на крыше. Удар правой пятки пришелся точно в висок водителю, тот без
крика рухнул вниз, так и не успев поднять руку с пистолетом. Не прекращая
вращения, Максимов перевернулся на живот и, успев схватить за волосы
выскочившего из салона старшего, с силой рванул на себя, до хруста ударив
затылком об острый край крыши.

Как и предполагал, в кейсе была пачка чистой бумаги. Пакет с векселями он
нашел под задним сиденьем.

Максимов перевернул сипло дышавшего водителя, дважды наотмашь шлепнул по
щекам, заглянул в распахнувшиеся мутные глаза и прошептал:

- Колись, Богдан! Кто подослал?

- Змей, - выдохнул тот и закатил глаза.

- А в миру как его кличут?

- Самвел.

* * *

Он гнал машину к Дому художника на Крымском валу, где его должен был ждать
Ашкенази. Дважды проверился, покружив по арбатским переулкам.

"Бестолку,- сказал сам себе Максимов, выруливая на проспект.- Если Самвел
не дурак, то Ашкенази уже под плотным контролем. Интересно, почему он решил
сорвать операцию? Жаба, наверное, задушила. Как ни крути, а на полтора лимона
его банк выставили. Можно сказать, сам себя серпом по яйцам... Жадный он,
значит, подсознательно труслив, вот и испугался, что дело слишком далеко зашло.
Ничего, ничего! Сейчас я его протолкну еще глубже, только бы не поперхнулись!"

Он притормозил у метро, купил в ларьке две упаковки импортного пива.
Бутылки были из толстого зеленого стекла, литые и тяжелые, как гранаты. Такими
и танк остановить можно. Максимов подбросил в руке одну упаковку, шесть
бутылочных горлышек наполовину торчали из тонкой цветастой картонки. Рука
должна была запомнить вес и траекторию движения, через несколько минут думать
будет некогда...

* * *

Как ни убеждал Кротов, что Ашкенази больше раза в год не предает, Максимов
не поверил. За неполные трое суток, прошедшие со времени раскола Ашкенази в
шереметьевском профилактории, произойти могло все, включая внеочередное
предательство. Успокаивало лишь одно - Ашкенази до сих пор жив. О недосмотре
или добродушии Самвела не могло быть и речи.

"Или предал, или Самвел с ним решил поиграть, как кошка с мышкой. Не дай
бог первое, но скорее всего- второе".- Машина резво взлетела на верхнюю точку
моста, Максимов бросил взгляд влево. Фасад ЦДХ был ярко освещен прожекторами,
влажный ветер трепал яркие вымпелы на флагштоках. Массивное серое здание
показалось авианосцем, неожиданно выплывшим из сумрака и дождя прямо перед
носом у вражеских батарей.

- Мама родная! - вырвалось у Максимова.- Да это все равно, что незаметно
трахнуться на Красной площади!

Пробраться незамеченным к центральному входу и увезти Ашкенази было
практически невозможно.

* * *

"Начинается!" - проворчал Максимов, с трудом объезжая "девятку",
припаркованную прямо у чугунных ворот. Если его и ждали, то только не на
"опеле". Гавриловская "Волга" сейчас одиноко мокла под дождем во дворе дома на
Чертолье, надежно упакованные в ней "кидалы" придут в себя не скоро. Смена
машин давала преимущество, но лишь временное. Он приехал на десять минут
раньше, но взявшие Ашкенази под "колпак" уже начали брать под контроль все
машины, подъезжающие к Дому художника.

Когда знаешь, что ищешь, обнаружить необходимое труда не составляет.
Максимов на малом ходу проехал мимо ряда машин, припаркованных у центрального
входа, и сразу же вычислил нужную. Бордовый "джип-шевроле" размерами и формами
напоминал БТР, только без башни. В салоне за затемненными стеклами вспыхнул
огонек зажигалки.

В остальных машинах, терпеливо ожидающих своих хозяев, признаков жизни не
наблюдалось.

Максимов проехал дальше, к мигающему разноцветными гирляндами входу в
ночной клуб. Машин у его входа было меньше, но, в отличие от разной степени
подержанности машин любителей прекрасного, припаркованных у центрального входа,
здесь собрались исключительно иномарки, ценой и ухоженностью демонстрируя
крутизну и богатство их владельцев. Серый "мерседес" единственный из всех на
стоянке был развернут к воротам. Он стоял на дороге, как гоночная машина на
старте. В салоне были двое. Третий появился от ярко освещенного входа, ему
распахнули дверцу, и он нырнул в салон машины, прижав что-то тяжелое,
спрятанное на боку под курткой. Максимов сразу же оценил резкость движений
крупной атлетической фигуры. Если в "мерседесе" и джипе все были такими, да еще
с оружием, то проще было въехать в вестибюль, где ждал его Ашкенази, через
стекло.

"Мысль дурная, но эффективная,- усмехнулся Максимов.- Брось, что хорошо в
кино, никогда не получается в реальной жизни. Ни пешком, ни на машине, даже на
танке нам уйти не дадут. Порознь брать не будут. Позволят подойти к Ашкенази,
скорее всего, даже позволят передать ему кейс. А дальше все будет, как в кино:
заломят руки и потянут в отдельный кабинет на приватную беседу. Ашкенази
сломают на компромате, а тебя, изрядно помяв, пристрелят в тихом месте".

Он свернул за угол и заглушил мотор. Здесь было тихо. Сверху, из огромных
окон выставочного зала, лился мягкий свет. Пахло мокрой землей и близкой рекой.

Максимов подышал на лобовое стекло. На кружочке, запотевшем от горячего
дыхания, скорописью написал иероглиф и откинулся на сиденье.

Сначала лихорадочно скачущее сознание не давало сосредоточиться. Он
заставил себя дышать медленнее, каждый раз на вдохе произнося заклинание. Через
минуту мир исчез, остался лишь тающий на стекле иероглиф. Его змеиное тельце
плясало, дрожало, пытаясь развернуться в хлестком ударе. Когда и он растворился
в темноте за стеклом, исчезло все. Жизнь остановилась. Началась магия.

Крылья Орла

Чаще всего твоими противниками будут ослепленные ненавистью и отравленные
презрением. И то, и другое губительно, Олаф. Научись любви и сочувствию, и ты
будешь побеждать в ста схватках из ста. Любовь и сочувствие не есть слабость,
если они делают тебя непобедимым. Любить - это растворяться в другом. Так ты
станешь невидимым и неуязвимым. Сочувствовать - значит чувствовать вместе. Так
ты сможешь упредить удар, лишь почувствовав желание его нанести. Сочувствуя
противника, ты сможешь управлять его чувствами, как управляешь своими. Он будет
видеть, слышать, ощущать то, что захочешь ты. Не сопротивляясь, потому что сам
будет хотеть того, что захочешь ты. Да, Олаф, воин должен уметь превращать
Любовь и Сочувствие в оружие. Но применять его следует лишь против ослепленных
ненавистью и презрением.

Их было семеро. Шестеро были готовы его убить. Один смертельно боялся и