мурашки пробегают у меня по всему телу, с головы до пят, и перо дрожит в
руке.
говорит такую чепуху. Нужно, говорит, чтобы воздух согрелся, прежде чем я
выйду из дому. Согрелся! (Она засмеялась удивительно мелодично.) По
воскресеньям, утром, я не играю на фортепьяно, надо же мне чем-то заняться.
И вчера вечером я сказала папе, что должна выйти. Да к тому же это лучшее
время дня. Вы согласны?
меня это время самое лучшее, но что минуту назад утро было очень мрачным.
истинная правда, хотя никакой перемены погоды я не заметил. Изменилось
расположение моего духа, застенчиво добавил я, чтобы покончить с
объяснениями.
чтобы скрыть свой румянец, да и немудрено - подобных не было на всем белом
свете! Что касается соломенной шляпки с голубыми лентами, которая увенчивала
эти локоны, каким бесценным сокровищем я обладал бы, если бы мне только
удалось ее повесить в моей комнате на Бэкингем-стрит.
она думает, что я могу уехать! Это было непереносимо! Наплевать мне на
Париж! Наплевать мне на Францию! Я сказал, что при данных обстоятельствах ни
за какие блага в мире не покину Англии. Ничто не заставит меня решиться на
это. Одним словом, она снова встряхнула локонами, и тут, к нашему
облегчению, прибежала собачка.
она взяла его на руки - о небо! - и начала ласкать, но он продолжал тявкать.
Я попытался погладить его, он не дался, за что и получил от нее шлепок.
Страдания мои удвоились, когда я увидел, как нежно она шлепает песика, в
виде наказания, по его тупому носу, а он моргает, лижет ей руку и все еще
рычит, словно крохотный контрабас. Наконец собачка утихомирилась (еще бы ей
не утихомириться, когда подбородок с ямочкой прижался к ее голове!), и мы
отправились осматривать оранжерею.
мне!
папа думал, когда выбирал мне в компаньонки такую несносную особу. Кому
нужен защитник? Во всяком случае, не мне. Джип может меня защитить куда
лучше, чем мисс Мэрдстон. Правда, Джип, мой дорогой?
Джип? Нам с Джипом не нужны такие сердитые наперсники. Мы возьмем себе
наперсников, которые нам понравятся, мы сами выберем себе друзей, нам не
нужно, чтобы для нас выбирали... Правда, Джип?
Что до - меня, каждое слово Доры подобно было новой цепи, приклепанной к
прежним моим оковам.
эта сердитая мрачная старая мисс Мэрдстон, которая всегда ходит за нами по
пятам... правда, Джип? Ну, ничего! Мы не станем с ней дружить н будем
счастливы наперекор ей, и будем ее дразнить, а не радовать! Правда, Джип?
песок, рискуя их ободрать, а сверх того, немедленно вылететь отсюда. Но, к
счастью, оранжерея была близко, мы уже подходили к ней.
останавливалась то у одной, то у другой и любовалась, и я останавливался и
любовался, а Дора, как ребенок, подносила собачку к цветам и, смеясь,
заставляла ее нюхать; если мы все трое и не находились в волшебной стране,
то я, во всяком случае, там находился. И по сей день запах листьев герани
вызывает во мне полукомическое, полусерьезное недоумение, как мог я стать
внезапно совсем другим человеком; а потом я вижу соломенную шляпку, голубые
ленты, массу локонов и черную собачку, поднятую нежными ручками к стойке,
где выстроились цветы с яркими листьями.
Доре свою малособлазнительную щеку с присыпанными пудрой морщинками, чтобы
та ее поцеловала. Затем она взяла Дору под руку, и мы двинулись к завтраку,
напоминая процессию на военных похоронах.
прекрасно помню, что мои нервы, если в ту пору они у меня были, должны были
прийти в полное расстройство, - до того усердно накачивался я этим чаем.
Немного погодя мы отправились в церковь. Мисс Мэрдстон сидела на скамье
между нами. Но я слышал пение Доры, и остальных прихожан для меня не
существовало. Была и проповедь... разумеется она относилась к Доре... Боюсь,
что больше я ничего не смогу припомнить о церковной службе в то утро!
кругу, вчетвером. Вечером мы разглядываем книги и гравюры. Перед мисс
Мэрдстон сборник проповедей, а ее глаза зорко следят за нами. Мистер Спенлоу
сидит против меня и дремлет после обеда, набросив на голову носовой
платок... Ах, он даже не подозревает, что в мечтах я горячо обнимаю его на
правах зятя! А когда вечером я прощаюсь с ним перед сном, он даже не
воображает, что ровно минуту назад дал свое согласие на мой брак с Дорой и я
призываю на его голову благословение небес!
Адмиралтейства по иску о премии за спасение судна; дело это требовало точной
осведомленности в науке навигации, а так как от нас нельзя было ждать, что
мы в Докторс-Коммонс имеем понятие обо всех этих вещах, то судья пригласил
помочь ему в добром деле двух старых шкиперов из Тринити-Хауса *.
разливала чай, а я имел печальное удовольствие помахать ей из фаэтона
шляпой, когда она стояла у порога, держа на руках Джипа.
день Суд Адмиралтейства и какая была у меня путаница в голове, когда я
слушал наше дело; не буду я описывать и того, как мне привиделось имя
"Дора", выгравированное на серебряном весле, которое лежало перед нами на
столе в знак нашей высокой юрисдикции, и каковы были мои чувства, когда
мистер Спенлоу отправился домой один (я питал безумную надежду, что он снова
возьмет меня с собой), а я остался, как матрос, корабль которого ушел,
покинув его на необитаемом острове. Если бы сие старое, сонное судилище
могло пробудиться от своей дремоты и в какой-нибудь зримой форме ему
открылись сны наяву, которые грезились мне о Доре, - оно засвидетельствовало
бы истину моих слов.
неделей, месяц за месяцем. В суд я приходил не для изучения судебного
процесса, но ради того, чтобы грезить о Доре. Если мое внимание и
задерживалось иной раз на делах, медленно развертывавшихся передо мной, то
лишь потому, что при разборе матримониальных дел я (помня о Доре) удивлялся,
как это возможно, что люди бывают несчастливы в браке, а когда слушались
дела о завещаниях, думал о том, какие шаги я предпринял бы немедленно, чтобы
жениться на Доре, если бы эти деньги были оставлены мне. Уже в течение
первой недели моей страстной любви я купил четыре великолепных жилета - не
ради себя (я и не думал ими гордиться), а ради Доры. Тогда же я стал носить
на улице палевые лайковые перчатки и заложил фундамент всех мозолей, от
которых страдал в моей дальнейшей жизни. Если бы можно было восстановить
башмаки, какие я в ту пору носил, и размеры их сравнить с размером моей
ноги, они крайне трогательно поведали бы о моих сердечных делах.
менее отмахивал ежедневно немало миль, надеясь ее увидеть. Вскорости я не
только стал известен так же хорошо, как почтальон, на дороге в Норвуд, но не
оставил без внимания и лондонские улицы. Я бродил вокруг лучших модных
лавок, как привидение, я повадился в Базар *, я колесил во всех направлениях
по Парку *, хотя уже давно пребывал в полном изнеможении. Иногда, очень
редко, мне удавалось ее повидать. То я видел ее перчатку, которой она мне
махала из окна кареты, то встречал ее на прогулке с мисс Мэрдстон и, на
минутку к ним присоединившись, беседовал с ней. В этих случаях я чувствовал
себя после встречи совсем несчастным, думая о том, что ровно ничего не
сказал о самом для меня важном, или о том, что она не имеет никакого понятия
о беспредельном моем обожании, или о том, что ей до меня нет дела. Легко
можно себе представить, как я томился, ожидая нового приглашения мистера
Спенлоу. Но, увы, меня всегда подстерегало разочарование, ибо он меня не
приглашал.
прошло и нескольких недель с начала моей любви, и я только-только набрался
храбрости и туманно написал Агнес, что я, мол, посетил дом мистера Спенлоу,
"чья семья", добавил я, "состоит из единственной дочери", - как миссис
Крапп, женщина проницательная, говорю я, открыла мою тайну. Однажды вечером,
когда я находился в меланхолическом расположении духа, она поднялась ко мне,
чтобы осведомиться (у нее был приступ той самой хвори, о которой я упоминал
выше), не найдется ли у меня настойки кардамона с ревенем и с прибавлением
для запаха семи капель гвоздичной эссенции, ибо такое лекарство ей весьма
помогает; если же у меня этой настойки нет, то немного бренди может ее
заменить. Правда, добавила она, бренди не столь приятно на вкус, но ничего
не поделаешь, можно обойтись и одним бренди... О первом лекарстве я не имел
Черепнин Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Панов Вадим
Шилова Юлия
Шилова Юлия