разумеется, в моей книге убежище находилось на улице Вэлью; беглянка
пробирается через всю страну - все что угодно. Мне эта тема казалась очень
сильной, и хотя я знал, что ей посвящено огромное количество документальных
книг, все равно считал, что только роман в состоянии объяснить все
противоречия. Романист в конце концов - по-своему бог, и если он хорошо
справляется с работой, сохраняет хладнокровие и отвагу, то в итоге всех
трудов способен найти истину в самой сердцевине лжи.
(Пэтти тогда еще была на свободе, и это меня особенно привлекало: я мог
придумать свой конец) и приступил к работе. Подошел с одной стороны - ничего
не вышло. Подошел с другой, и все шло вроде неплохо, пока я не понял, что
все мои герои потные и измученные, словно только что участвовали в
танцевальном марафоне из "Они стреляют лошадей, верно?" (They Shoot Horses,
Don't They?) Xopaca Маккоя. Я попробовал ухватиться за самую суть.
Представил себе, что пишу пьесу для театра - иногда это помогает, если я
застреваю. Но на этот раз не помогло.
Harold Roux) Томас Уильяме говорит, что создание большого произведения с
вымышленным сюжетом подобно собиранию действующих лиц на обширной темной
равнине. Они собираются вокруг костра авторского воображения, греют руки и
надеются, что костер разгорится настолько, что даст им не только тепло, но и
свет. Однако часто костер гаснет, свет исчезает, и герои погружаются во
тьму. Прекрасная метафора для обозначения творческого процесса, но не моя..,
может быть, для меня она слишком изысканна. Мне роман всегда казался большим
темным замком, на который нужно напасть, бастионом, который следует взять
силой или хитростью. Дело в том, что замок кажется легкодоступным. Похоже,
он совсем не готов к засаде. Подъемный мост опущен. Ворота раскрыты. В
бойницах не видно лучников. Но беда в том, что в замок ведет только одна
дорога; все попытки подобраться с других сторон кончаются неожиданным
нападением из засады и полным разгромом.
протяжении всех шести недель еще кое-что тревожило меня в глубине сознания:
сообщение в новостях о случайном выбросе бактериологического оружия в штате
Юта. Ужасные насекомые выбрались из контейнера и убили целое стадо овец. В
статье говорилось, что если бы ветер подул в другую сторону, добрые жители
Солт-Лейк-Сити получили бы очень неприятный подарок. Статья напомнила мне о
романе Джорджа Р. Стюарта "Земля пребывает вовеки" (Earth Abides). В книге
Стюарта чума уничтожает почти все человечество, и главный герой, которого
вовремя полученный змеиный укус снабдил иммунитетом, является свидетелем
экологических перемен, вызванных исчезновением человека. Первая половина
длинной книги Стюарта захватывает; вторая похожа на трудный подъем: слишком
много экологии и мало сюжета.
радиопередачи на библейские темы из Арвады, Однажды я услышал, как
проповедник развивает текст "Один раз в каждом поколении чума падет на них".
Мне эта фраза понравилась - "она похожа на цитату из Библии, хотя на самом
деле это не так. Так понравилась, что я напечатал ее на машинке:
отличной книге Стюарта - все это переплелось с мыслями о Пэтти Херст и САО;
и однажды, сидя за машинкой, я переводил взгляд с ужасного настенного
нравоучения на раздражающе чистый лист бумаги в машинке и обратно и вдруг
напечатал - просто чтобы напечатать хоть что-нибудь: Наступил конец мира, но
все члены СА О уцелели. Их укусила змея. Некоторое время я смотрел на эту
строчку, потом напечатал: Больше нет нехватки бензина. Почему-то это меня
развеселило - каким-то ужасным образом. Нет людей - нет нефтепроводов. Под
"Больше нет нехватки бензина" я быстро напечатал: Больше нет холодной войны.
Нет загрязнения окружающей среды. Нет сумочек из крокодиловой кожи. Нет
преступлений. Время отдыха. Это мне понравилось; похоже на что-то такое, что
следует сохранить. Я подчеркнул написанное. Посидел еще минут пятнадцать,
слушая "Иглз" по маленькому кассетному плейеру, потом написал: "Дональд
Дефриз - темный человек". Я не хотел сказать, что Дефриз негр; мне
неожиданно пришло в голову, что на снимках ограбления банка, в котором
участвовала Пэтти Херст, не мог разглядеть лицо Дональда Дефриза. На нем
была большая широкополая шляпа, и о его внешности можно было только
догадываться. Я написал "Темный человек без лицо", потом посмотрел выше и
снова увидел ужасное высказывание: "Один раз в каждом поколении чума падет
на них". И все. Последующие два года я писал казавшуюся бесконечной книгу,
которую назвал "Противостояние". Книга дошла до стадии, когда в разговорах с
друзьями я называл ее своим маленьким Вьетнамом, потому что продолжал
твердить себе: еще сотня страниц, и я увижу свет в конце туннеля.
Законченная рукопись была объемом в тысячу двести страниц и весила
двенадцать фунтов - ровно столько весит мяч для боулинга, который я
предпочитаю всем остальным. Однажды теплым июньским вечером я нес рукопись к
своему издателю тридцать кварталов от нью-йоркского отеля "Плаза". Жена по
какой-то только для нее ясной причине завернула всю эту груду страниц в
"Сару рэп" <Специальная прозрачная липкая пленка, в которую заворачивают
бутерброды и пр.>, и когда я в третий или четвертый раз перекладывал ее
из руки в руку, у меня появилось неожиданное предчувствие: я умру прямо на
Третьей авеню. "Скорая помощь" найдет меня в кювете сраженного сердечным
приступом, а рядом будет лежать моя чудовищная рукопись, триумфально
завернутая в "Сару рэп", - победитель.
подумал бросить его на полдороге. Даже когда у моих друзей в Боулдере дела
идут плохо, в книге чувствуется что-то безумно радостное. Я не мог дождаться
утра, чтобы снова сесть за машинку и окунуться в мир, где Рэнди Флэг может
превратиться то в ворону, то в волка и где идет отчаянный бой не за
распределение бензина, а за человеческие души. У меня было ощущение - должен
признаться в этом, - словно я отплясываю чечетку на могиле всего
человечества. Я писал этот роман в тревожный для всего мира, и для Америки в
особенности, период; мы впервые в истории ощутили нехватку бензина, мы
видели крах администрации Никсона и присутствовали при первом в истории
отречении президента, мы потерпели поражение в Юго-Восточной Азии и
сражались со множеством домашних проблем, начиная с тревожного вопроса о
свободе абортов и кончая инфляцией, ежедневный рост которой очень пугал.
назад я развозил выстиранные в большой прачечной простыни за один доллар 60
центов в час и писал "Кэрри" в кабине трейлера. Моя дочь, которой тогда
исполнился год, была одета в одежду с чужого плеча. За год до этого мы с
Табитой поженились, и на свадьбу я пришел во взятом напрокат костюме,
который был мне велик. Когда в соседней школе, Хэмпденской академии,
открылась учительская вакансия, я бросил работу в прачечной, и мы с Тэбби
были в отчаянии, узнав, что мое жалованье за первый год - 6400 долларов,
совсем ненамного больше того, что я зарабатывал в прачечной; поэтому я тут
же договорился, что на следующее лето еще поработаю в прачечной.
издание - в те дни это, был чуть ли не рекорд. Жизнь понеслась со скоростью
"Конкорда". Были проданы права на постановку фильма по "Кэрри"; за больше
деньги я продал "Жребий" и киноправа на него; то же самое с "Сиянием".
Неожиданно все мои друзья стали считать меня богатым. Это было плохо и
пугало меня; но что еще хуже, видимо, я на самом деле разбогател. Со мной
начали говорить об инвестициях, о защите от налогов, о переезде в
Калифорнию. Этих перемен было достаточно, чтобы попытаться к ним привыкнуть,
но самое главное - Америка, в которой я вырос, казалось, распадается у меня
под ногами.., она стала напоминать замок из песка, построенный ниже линии
прилива.
волной), было то давнее объявление о том, что русские побили нас в
космосе.., а теперь прилив поднялся уже очень высоко.
"Противостояние" как будто подтверждает то, о чем мы говорили: аполлониево
общество разрушается дионисиевой силой (в данном случае смертоносный штамм
супергриппа убивает почти всех). Далее. Выжившие оказываются в двух лагерях:
один, в Боулдере, штат Колорадо, воспроизводит только что уничтоженное
аполлониево общество (с некоторыми значительными изменениями); другое,
помещающееся в Лас-Вегасе, Невада, полно дионисиева насилия.
Крис Макнил (Эллен Берстин) слышит шум на чердаке. В "Противостоянии" Дионис
провозглашает свое появление столкновением старого "шеви" на отдаленной
заправке в Техасе. В "Изгоняющем дьявола" аполлониево состояние
восстанавливается, когда бледную Риган Макнил ведут к "мерседесу"; я думаю,
что в "Противостоянии" это происходит, когда два главных героя - Стю Редмен
и Франни Голдсмит - смотрят сквозь зеркальное стекло Боулдерской больницы на
явно нормального ребенка Франни. И, как и в "Изгоняющем дьявола",
возвращение к равновесию кажется удивительно радостным.
ужасов (может, и не очень хорошо скрытое), смутно виднеется подлинное лицо
Оборотня. Я чувствовал себя обязанным написать "Противостояние", потому что
видел возможность гибели всего мощного социального процесса от одного удара.
Я чувствовал себя Александром Македонским, который занес меч над гордиевым
узлом и говорит: "Зачем, к дьяволу, развязывать? У меня есть способ
получше". А также Джонни Роттеном, когда он в начале классической, полной
задора песни "Секс пистоле" кричит: "Анархия для Соединенного Королевства".
Он издает низкий горловой смешок и затем добавляет: "Сейчас... Немедленно!"
Мы слышим этот голос и испытываем сильнейшее облегчение. Худшее теперь ясно:
мы в руках самого настоящего безумца.
настоящим облегчением. Больше никакого Рональда Рейгана. Больше нет
"Конг-шоу" или "Мыла" на ТВ - только успокаивающий снег! Больше нет
террористов! Нет больше дерьма! Только разрубленный гордиев узел в пыли. Я
Конюшевский Владислав
Самойлова Елена
Мичурин Артем
Прозоров Александр
Доценко Виктор
Майер Стефани