из целого дерева. Пень хрустнул, с треском погрузился в землю. Томас мелко
дрожал, однако незнакомец на него не обращал внимания. Вдруг из темноты
прогремел злой голос:
над поляной. Он вдруг страшно взревел: уже не с угрозой, а от боли и
страха -- в груди торчало белое оперение, стрела погрузилась по самое
перо. Томас невольно зажал уши, выдавая себя этим движением прямо перед
глазами незнакомца -- не мог слышать смертельного ужаса в жутком реве.
за пораженное место. Дубина подкатилась к Томасу, огромная как валежина, а
гигант повернулся, и, шатаясь, вломился в темные заросли. Ночь скрыла его
сразу, но еще долго Томас слышал тяжелые, теперь неверные шаги, деревья
вздрагивали, трещали сучья, потом вдруг земля вздрогнула от тяжелого
удара, будто рухнуло дерево.
поплевал, сказал, раздирая рот в зевоте:
вздрагивал, всматривался в выступающие из темноты ветки. За освещенной
чертой по дереву цокали мелкие коготки, кто-то попискивал. Медленно
опустилось, покачиваясь в нагретом воздухе, как лодка в Золотой Бухте,
ярко-синее перо. Внезапно вспыхнуло язычками пламени по краям, опустилось
еще чуть к огню, мощным толчком жара взметнуло вверх, исчезло.
границе света. Чудились мохнатые лапы, вот-вот цапнут и утянут в глубину
леса, а то и вовсе под корни великанских деревьев, где зияют темные норы и
откуда тянет могильным холодом. Однажды что-то легонько коснулось щеки,
Томас подскочил с диким воплем, но калику не разбудил: два муравьишки,
пыхтя, тащили крошку мяса пещерного зверя. Та цеплялась, застревала, но
храбрецы упорно волокли, бесстрашно игнорируя великанов, оборотней и
трусливого рыцаря. Пристыженный, Томас сел к костру поближе, вытащил и
положил на колени меч. Калика спал, поджав колени. Язычник, что ему!
оставаться на страже! Самые храбрые воины первыми берутся сторожить сон
остальных, а здесь вообще воин лишь один, а калика берется за оружие лишь
по необходимости, как будто его исконную Истину можно отыскать безоружным.
А в таком несколько неприятном месте, как этот лес, на страже лучше
находиться даже не просто воину, а отважному рыцарю.
зная, чем заняться еще, снял потершийся ремень, отпорол износившуюся
подкладку, начал подшивать новую из шкуры кабана -- толстую, надежную. Сэр
калика уже частенько тычет в глаза его белоручеством, а ведь он, Томас
Мальтон из Гисленда, благородный рыцарь, сам ухаживает за своим боевым
конем, чистит и моет, хотя это дело оруженосцев и челяди, и в их
совместном путешествии именно он всегда собирает дрова для костра, ходит к
ручью за водой, варит кашу и вообще часто выполняет обязанности повара...
обычного и чересчур гулкий, словно Олег кричал из дупла:
раздражен, что внезапный голос испугал, да и сам вопрос глуп: не для
калики же пояс, к его хоть гору подвесь, хоть палицу этого лесного
великана -- выдержит.
голос раздался чуть левее... Томас поспешно повернулся, успел увидеть
исчезающую огромную зеленую спину, но неизвестный скрылся в темноте так
быстро, что Томас не был уверен, видел ли его на самом деле, или же просто
ветки шевелились под дыханием ночного ветерка.
теперь не уводить ладонь чересчур далеко от рукояти меча. Когда над
деревьями начало светлеть, калика беспокойно засопел, подполз к костру
ближе. Томас бросил в огонь последнюю веточку, ибо воздух холоднее всего
на рассвете. Калика, ощутив тепло, отодвинулся, не выныривая из сна.
Тут же сел, потянулся так сладко, что затрещали кости, зевнул с жутковатым
завыванием, словно лесной зверь.
тот все еще лежал на коленях, показал пояс.-- Кое-что умею своими руками?
родиться благородным рыцарем, мог бы получиться хороший кожевник!
ухватила лук. Томас услышал треск сучьев, из-за дуба вышел странный
человек, если человек: на голову выше Олега и Томаса, втрое шире в плечах,
весь в серо-зеленых костяных пластинах, похожий на огромную старую
ящерицу, поросшую зеленым мхом.
Брось, твоя стрела не пробьет мою шкуру. Даже с серебряным наконечником!
-- опусти стрелу, он прав... Я обещал пояс ему.
с немыслимой скоростью, словно юркая ящерица, но под его плотным костяным
панцирем чувствовались тугие мускулы. Немигающие, как у змеи, глаза
внимательно осмотрели ремень, подергал, попробовал застегнуть вокруг
пояса. Томас в тайне надеялся, что не сойдется: хозяин ночного леса вдвое
шире, чем Томас, но за время бдения у костра навертел дырок с запасом --
черт втянул чешуйчатое пузо, потянул язычок ремня, и штырек попал в самую
крайнюю дырочку.
захохотал гулким хриплым голосом, будто глыбы камня терлись одна о другую:
смотрел вслед, челюсть его отвисла до пояса, а глаза стали как у
изумленного филина:
дали трещину?
ими поступаться! Но эта лесная жаба поймала меня на слове, а для рыцаря
слово -- все. Даже если дано лютому врагу! Разве я с сарацинами не
заключал перемирие, опираясь лишь на слово чести?.. Сам не нарушал, они
тоже не нарушали!
там глядишь, и не враги вовсе...
Олег напротив обрадовался: солнце стоит над деревьями, значит глаза
свыклись. Завтра можно и под прямые лучи выходить, не ослепнем.
Тайных.
двинулся через заросли такой же бесстрастный, погруженный в думы о вечных
истинах, каким Томас знал его почти все время.
доспех Бурлана, перелезал через валежины, которые калика просто
перепрыгивал, продирался через колючие заросли. Начал подумывать о
передышке, как вдруг впереди донесся треск сучьев, крики, вопли. Шум
быстро катился по направлению к ним, Томас резко опустил забрало, ладонь
упала на рукоять меча.
судорожно цеплялся за гриву, уже оборвав поводья, крупный мужчина в
лохмотьях охотничьего костюма.
пошел по коже. Всадник несся мимо, Томас разглядел ровную выпуклую
поверхность на месте лица, словно встречный ветер стер все неровности, как
за тысячелетия стирает острые углы глыб, превращая в округлые валуны.
тошноты. Лицо всадника оказалось сдвинутым на затылок -- то ли встречным
ветром, который обдувает его уже третью сотню лет, то ли для того, чтобы
видел весь ужас, что гонится по пятам...
лохматые, чешуйчатые. За безумно скачущим конем, едва не хватая за ноги,
промчались тяжелые глыбы мрака, в котором блестели острые клыки, когти,
шипы, гребни. Воздух дрожал от рева, визга, лая, топота раздвоенных копыт.
слышался топот копыт, затихающий визг.