наследие великого Даниила Романыча, и никто не возможет противустати ему.
На его глазах приблизилась гибель Византии. Сколько еще десятилетий или
просто лет просуществует она? На его глазах победило в Орде учение
Магомета, и на его глазах и не с его ли молчаливого согласия был убиен
святой князь, Михаил Ярославич Тверской? Где был Петр, когда тот
направился в Орду? Почто не проводил, не укрепил словом напутным, почто
сидит тут, на Москве, и почто пышно отпевал и хоронил убийцу Михаила
Святого? За все то даст он ответ Господу. Но почему-то сейчас радостно
вспоминать протекшую жизнь, и чует сердце, что поступал он так, как
надлежало ему в его сане. В дела мирские не должно вступати святителю. И
осуждать впереди Господа такожде не достоит иерею.
на суде и, значит, почел достойным служения себе. Не уставая, учил он и
сеял истины Христа в души паствы, и не был тяжек ему крест сей. Не с
насилием над собою и не в унынии и скорби - в надежде и радостной вере
прошел он свой земной, означенный ему вышнею волей путь. И ему было
хорошо. В редкие часы отдыха творил он зримые образы святых отцов,
многожды повторяя на досках лик особенно близкой его душе Богоматери. И
теперь милый образ Ее, писанный им в далекие уже годы ратского игуменства,
хранится в митрополичьей божнице, а после его успения будет передан...
Москве нужен каменный храм! Не лепо граду быти без храма, коего ни огонь,
ни тлен не возмогут разрушить. Церковь, строенная князем Данилою,
обрушилась после пожара, да и была она малою, княжеской, и нету ныне на
Москве ни единой каменной городовой церкви, пристойной граду сему. Об этом
уже говорено с Иваном Данилычем, и надобно паки понудить князя к
сооружению святыни. Князь вот-вот придет, и Петр пока, до встречи,
позволяет себе слегка подремать, смежив вежды. Пылинки в солнечных столбах
света сливаются перед ним в одно золотистое кружение, и блазнит, словно не
дремлет он, а тихо плывет по воздуху в ароматах ладана, хвои и цветущих
яблонь...
Сейчас войдет Иван и сядет в свое обычное креслице. Как незаметно за
протекшие годы все здесь стало привычным и родным! С вокняжения Ивана
прошло уже больше года, и уже казнен в Сарае прошедшею осенью Дмитрий
Михалыч Грозные Очи, и уже великое княжение передано его брату Александру,
третьему тверскому князю, одержащему ныне великий владимирский стол. Не
хочется думать, что Иван приложил руку к убиению Дмитрия. Но строго, не
закрывая глаза на дела мирские, должно быть, так! И хорошо, что великое
княжение опять в руках тверичей, это немного укротит Ивана, не даст ему
стать слишком похожим на Юрия... Они все хотят побеждать ратною силой.
Побеждать надо верою! Тот из них, кто скорее это поймет, тот и одолеет в
споре.
Петр долго глядит на него, вспоминая и запоминая. Иван густоволос, но уже
как-то слегка раздался вширь, и что-то неприятное появляется у него в этих
вот морщинках вокруг глаз. Как приземляет человека власть! Как умаляет в
нем дух и доброту - главные украсы души!
говорить, а слушать митрополита. Петр задумывается на несколько минут, и
оба вбирают в себя солнечную тишину. Иван отдыхает сейчас, хоть весь и
насторожен: здесь, перед митрополитом Петром, трудно, да и невозможно
лукавить, да и ни к чему. Где-то, когда-то надо говорить только правду. На
то и есть тайна исповеди. Для облегчения сердца. Для осознания истины. В
себе самом, в тайная тайных души.
говорит Иван, хмурясь и отводя взгляд. - Преже бы ся поправить, а потом уж
созидать храм!
скоро почию. Мыслю, сие может произойти во граде твоем. Заложи храм
Успения Богоматери, преславной Марии девы, породившей Господа нашего
Иисуса Христа, и аз, недостойный, осную в нем гробницу свою и икону сию,
писанную мною, оставлю во храме том!
как по коже пробегают мурашки. Столь просто! И - конец. Конец суете,
обещаниям, подсчетам добра. Будет кто-то новый, другой - на этой земле...
И он уже беспокойно, со страхом, начинает внимать спокойному, как весенний
вечер, течению речи старого митрополита.
восскорби в сердце своем! Како стеснена, в каковыя сирости и умалении
пребывает наша святая православная церковь! Заложи храм, сыне, и как из
малого отростка дряхлого пня лесного вновь вырастает древие ветвистое и
плодоносное, тако и из малого града твоего, Москвы, разрастется вновь
преславная Русская земля. Предрекаю величие в грядущих столетьях граду
твоему, сыне, паки и паки при том умоляя: созижди храм! Не скорби о тяжких
трудах зодчих и богатств умалении. Временному и злободневному не дай
затмить в себе вечное и несуедневное, то, что простерто в столетья. Да,
храмы не приносят доходов строителю своему, яко мельницы, кузнечные,
шорные, сыроваренные и прочие многие заводы, яко стада скотинные,
хлебородные поля и вертограды плодоносные, но дух народа твоего они
укрепляют в веках! Почасту говорил я тебе, сыне, и повторю теперь.
Рачителен ты и прилежен к отцову наследью и волости своей. И это хорошо.
Не должно зарывать в землю талан, данный тебе Господом твоим. Но и другого
не упусти, сыне! Помысли о вечном, о грядущем вослед тебя! О том, что
будет при внуках и правнуках твоих, когда и кости наши истлеют в гробах!
Ты - князь, тебе должно думать о грядущих судьбах земли! Не прельщай себя
единым злободневным, ибо - что при жизни возможно совершить, с жизнью ся и
окончит. Только то древие крепко, плоды от коего вызревают чрез долгий
срок по возрастии. Дед посадит, отец возростит, сын или внук токмо
получает плоды сладкие! Зато такое древо плодоносит потом десятки лет...
нему бледное чело:
злобою, и корыстью, и убиением ворогов моих, а паче того - сухотою души!
Искательно вперяясь взором в лицо митрополита Петра, понизив голос до
шепота, спросил он то, чего не спрашивал во все протекшие годы, не
спрашивал, даже боялся спросить, ибо многие силы ума и души положил на то,
чтобы привадить ко граду Москве митрополита русского. А тут, побелевшими
пальцами вцепляясь в подлокотники креслица, наклонясь вперед, строгим и
горячим шепотом, с болью и почти с ненавистью вопросил он Петра:
многих, и в насильствах, нами свершенных? Почто не проклял, не изверг из
уст своих, яко плевел и аконит? Худшие мы, и ты... Не погнушал нами еси,
не зазрил почто?!
головы старого митрополита. И, увидав, устрашился и вострепетал. И с
трепетом ждал, что скажет сидящий перед ним в резном кресле святой старец.
если бы ты был холоден или горяч! Ты мнишь, что ты могущ, и богат, и
знатен, а меж тем ты беден, и жалок, и слеп, и наг. О, если бы ты был
холоден или горяч! Но ты тепл еси, и потому извергну тебя из уст своих>...
Тако надлежит затвердить слова сии, сыне! Многие и мыслят, и знают, и
ведают грядущее, и како надлежит поступить, дабы отвратить зло, понимают,
а поступить тако не могут, ибо не имеют силы самих себя подвигнути на
подвиг малый. И зная, и понимая собственную гибель, гибнут, ибо обречены.
Не для таких был призыв Иисуса, и не таким суждено узреть землю
обетованную! Такова ныне Византия, гибель коей грядет, и отвратить ее
немочно, ибо нету уже сил и желания у греков противустать времени. Увы! В
роде князей Даниила и Василька вижу я то же бессилие противу грядущей
судьбы! Посему я здесь, в этой лесной земле. Тут, за Окою, узрел и обрел я
то многоценное, что дороже богатств и ценнее книжного многомыслия
философов. Вы добиваетесь того, чего хотите и во что поверили, даже и до
живота своего, и главами вержа ради мечтаний своих. У вас есть мужество
действования и воля к тому, чтобы доводить затеянное до конца. Сим
спасетесь сами и спасете Русь! Почто, сыне, вас, а не тверичей предпочел
я? Так сложилась судьба! А быть может, мыслю я теперь, и в этом себя явил
перст божий! В вас больше земного, больше греха и несовершенств. Вы ближе
к малым сим, заботнее о добре и зажитке. Они повели бы Русскую землю на
подвиг и, быть может, на смерть. А время подвигов еще не настало. Еще не
вызрела воля к борьбе. Помни, сыне мой, что вся твоя жизнь - для
грядущего. И тебе, по грехам твоим, быть может, даже и не взглянуть на
землю обетованную. Но не забывай Господа! В нем едином - спасение твое.
петуха на заднем дворе - долетел до пронизанного солнцем и тишиною покоя.
Оба улыбнулись невольно. Петр спокойно поднял глаза, Иван - опустил
смущенно и прикусил губу.
Иваном. Князь вздрогнул, отер чело тыльной стороною руки, поглядел
изумленно, чисто разгладив морщины лица, и прежняя прозрачная яснота
открылась во взгляде Ивана.
медленной детской улыбкой.
забудь крестника! Великий муж может произрасти из него. Дерзок он и прям,
а от прямоты порою и горек, но горький корень исцеляет болезни! - Он
смолкнул, прикрыл глаза, утомясь, и после долгой-долгой тишины, почти уже