словно бы крыльями охватывая тверские пределы. К тому же и патриаршьи
грамоты, отосланные в июне и достигшие Руси в середине лета, делали свое
дело. Их читали, передавали друг другу. Епископы вручали их князьям,
читали в церквах народу.
хотелось бы Алексию, но меч духовный, благодаря железной настойчивости
старого митрополита, обращался в помощь воинскому мечу юного государя
московского, князя Дмитрия.
договор с великим князем Всея Руси кир Дмитрием, обязавшись... всем вместе
идти войною против чуждых нашей вере врагов Христа... а они, и в числе их
тверской великий князь Михаил, ополчились и выступили с нечестивым
Ольгердом противу московского князя, не страшась своих клятв, преступили
их... то князья эти... отлучены от церкви преосвященным митрополитом,
возлюбленным братом нашей мерности... Мерность наша, со своей стороны,
имеет этих князей отлученными, доколе не приидут и припадут к своему
митрополиту и когда митрополит напишет сюда, что они обратились к
раскаянью>.
епископа Василия молчаливо проговорили ему, что князь не прав и что
христианин не должен швырять патриарших посланий.
не смеет накладывать епитимью на меня! - кричал Михайло, бегая по палате.
Тысяцкий Константин Шетнев с Захарьем и Никифором Лычей угрюмо молчали,
пережидая гнев господина. Все же отлучение от церкви - не шутка. Ну,
положим, заставят своих попов служить или отпеть покойника. Ну, не станет
князь ходить к причастию... Но соблазн! Для холопей смердов - соблазн
велий!
выкрикнул, остановись, Михаил.
Гнездо.
подумалось. Все ратники в разгоне, убирают хлеб и будут убирать до самой
осени. Он остановился, оглядел новым зраком просторную столовую палату
княжеских хором, немногих соратников своих (прочие тоже в разгоне). А там,
в глубине терема, волнуются, ждут, тоже ведая про патриаршье послание,
Евдокия и тринадцатилетний Иван, стройный отрок, с таким же, как у него
самого в юности, ясным и непугливым взором. Заботно и пытливо взглянет,
отыскивая на лице любимого родителя своего печати смятения и скорби...
Сашу с Борисом он еще не понимал, не воспринимал как помощников и
продолжателей отцова дела и мало задумывал пока об уделах, спорах и
дальнейшей судьбе сыновей. Но Ивана уже сейчас готовил в смену себе.
приказал, но попросил епископ Василий. И потому, что попросил, потому, что
в голосе старика была безнадежность веры в княжеское разумие, Михаил
устыдил себя самого. Замер, склонил голову. Выговорил:
Дмитрию, ты, владыко, поедешь с тем на Москву?
обиженно склоняя толстую выю.
чуть-чуть побледнев, возразил Михайло. (Знал бы ты, боярин, чего мне,
князю, стоит днешнее смирение мое!) Но не выговорилось, умерло в душе. Он
почти ведал, что дума решит так, как решит он, князь. Но чего хочет он
сам? И подлинно ли жаждет мира? - Михайло не ведал.
грамота, вновь бережно свернутая в трубку, жгла руки. - А Онька бы
сказал... Что сказал бы Онька? - вдруг подумалось без насмешки, взаболь. -
Онька и тысячи таких, как он, совсем не хотят войны! А московиты хотят?> -
перебил он сам себя встречным вопросом.
выговорил он вполгласа. Резко откидывая крылатые рукава ферязи, прошел
переходом, почти отпихнув прянувшего слугу, вошел, ворвался в домашнюю
горницу.
Подбежавшую Евдокию бережно поцеловал в висок, скинул ферязь. Боря тут же
полез на колени отцу, мамка потянулась было схватить дитя. Михайло
отмахнул кудрями - пускай, мол!
расставленные большие пяла, и тревожно уронив руки на колени, на тафтяную
переливчатую ткань.
приблизил к матери, вытянул послание Филофея у нее из рук (такие же
получили нынче все владимирские и северские князья), украдкою стал читать,
шевеля губами.
- Ежели дума порешит, пошлю владыку с грамотою о любви!
Евдокия, отревоженно глядя на родное замученное лицо.
устало и глухо:
московского о вечном мире и дружбе, согласясь стоять на том, что имеет
каждый из них на сей день, и не преступая впредь своих рубежей. Владыка
Василий отправился в Москву в самом начале августа.
Пашни превратились в грязевые озера. По небу волоклись долгие сизо-серые
череды беременных дождями облачных куч, и хлеб, вымокая, стоял неубранный.
Казалось, хотя бы перед лицом общей беды московский князь должен согласить
о мире.
епископа, сложил с себя крестное целование и послал взметную грамоту
Михаилу. Совершилось это на шестой день по Госпожине дни, то есть двадцать
первого августа. Москвичи были готовы к бою, их рати стояли на Волоке.
послал гонца Михаилу, и князь узнал о решении Москвы назавтра, глубокой
ночью, на четыре часа раньше того, как московские слы со взметной грамотой
домчали до Твери.
откуда-то из Заволжья надвигалось на Тверь.
накинул на нижнюю рубаху ферязь, сунул ноги в домашние сапоги. - Льет и
льет!
вышел из покоя. Постоял, прикрыв дверь. Решительно прошел переходом,
миновав сторожевого с саблей, что дремал в углу, пихнул створы внешней
двери, вышел на глядень.
при неживом мгновенном блеске молний обнажались все ее многослойные
хребты, громоздившиеся один над другим, среди коих, точно легкая конница,
проносились пепельно-белые неживые обрывки облачного дыма. Сизая громада
урчала утробно и глухо, и в зловещих посветах неживыми и распластанными
казались крыши заволжской стороны и тускло-оловянной - стремнина волжской
воды. Вспыхивающие на миг колокольни и главы церквей тут же и вновь тонули
во мраке, и уже в темноте, дорыкивая, урчал, точно гигантская железная
небесная колесница, гром.
дерев, глухо трепеща, устремились в одну сторону. Ветер, обнявший его на
галерее, был упруг и могуч. Михайло почуял, как рвет у него с плеч ферязь,
как волосы непокрытой головы, точно ветви погнувшихся дерев, устремили
прочь, и даже стало трудно вздохнуть, так мощно вдавливались в грудь тугие
воздушные струи. В очередном блеске молний проплыла, точно лунь, по
воздуху над Волгою сорванная вместе со слегами кровля овина. Какая-то
пичуга юркнула прямо под ноги князю, забиваясь в спасительные щели
человечьего жилья.
Еще раз блеснуло и, без перерыва, без всякого промежутка между сиянием и
ударом, грянул гром - обвалом, крушащей вс° и вся лавиною звуков, и хлынул
ливень, что летел по воздуху вкось, разом вымочив его всего.
пополам перемешанный с водою. Захлебываясь, ослепнув от летящих в лицо
струй дождя, он следил, как раз за разом отверзаются зеницы неба,
расплющивая серо-белую, распластанную Тверь; как волжская вода взлетает
длинными пенистыми потоками, обрушивая на вымола влажные стремительные
удары; как вертит и рвет зачаленные лодьи; как пенистый белый след
взбесившейся стихии покрыл весь берег под стенами города; как сами собой
начали качаться и вызванивать стронутые ветром колокола... И снова
меркнет, и гром, потрясающий, раскалывающий небо и землю, обвалом рушит на
город.
Афанасьев Роман
Перумов Ник
Пехов Алексей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Никитин Юрий