мелькнула странная мысль о том, какой тесть из него получится. Главная
моя забота была о его дочери, которую нужно было как-то предупредить о
его приходе. Я подошел к двери, постучал и крикнул:
жалости. Но когда я имею дело с женщинами, моя проницательность, вооб-
ще-то довольно острая, мне изменяет. Конечно, в тот миг, когда я разбу-
дил Катриону, я думал главным образом о том, какое впечатление это про-
изведет на Джемса Мора; и когда я вернулся и мы все трое сели завтра-
кать, я тоже держался с девушкой почтительно и отчужденно, и мне до сих
пор кажется, что это было самое разумное. Ее отец усомнился в чистоте
моих дружеских чувств к ней, и я должен был прежде всего рассеять его
сомнения. Но и у Катрионы есть оправдание. Только накануне нас обоих ох-
ватил порыв любви и нежности, мы держали друг друга в объятиях; потом я
грубо оттолкнул ее от себя; я взывал к ней среди ночи из другой комнаты;
долгие часы она провела без сна, в слезах и, уж наверно, думала обо мне.
И вот в довершение всего я разбудил ее, назвав мисс Драммонд, от чего
она успела отвыкнуть, а теперь держался с нею отчужденно и почтительно и
ввел ее в совершеннейшее заблуждение относительно моих истинных чувств;
она поняла все это превратно и вообразила, будто я раскаиваюсь и намерен
отступить!
Джемса Мора, думал только о нем, о его приезде и его подозрениях, Катри-
она же была безразлична ко всему этому, можно сказать, едва это замечала
- все ее мысли и поступки связывались - с тем, что произошло между нами
накануне. Отчасти это объяснялось ее наивностью и смелостью; отчасти же
тем, что Джемс Мор, то ли потому, что он ничего не добился в разговоре
со мной, то ли предпочитая помалкивать после моего приглашения, не ска-
зал ей об этом ни слова. И за завтраком оказалось, что мы совершенно не
поняли друг друга. Я ждал, что она наденет старое свое платье; она же,
словно забыв о присутствии отца, нарядилась во все лучшее, что я купил
для нее и что, как она знала (или предполагала), мне особенно нравилось.
Я ждал, что она вслед за мной притворится отчужденной и будет держаться
как можно осторожней и суше; она же была исполнена самых бурных чувств,
глаза ее сияли, она произносила мое имя с проникновенной нежностью, то и
дело вспоминала мои слова или желания, предупредительно, как жена, у ко-
торой нечиста совесть.
интересами, которые я сам подверг опасности, но теперь пытался оградить,
я подал ей пример и удвоил свою холодность. Чем дальше она заходила, тем
упорней я отступал; чем непринужденней она держалась, тем учтивей и поч-
тительней становился я, так что даже ее отец, не будь он так поглощен
едой, мог бы заметить эту разницу. А потом вдруг она совершенно переме-
нилась, и я с немалым облегчением решил, что она наконец поняла мои на-
меки.
нием думая, что приближается час нашей обычной прогулки, я все-таки ра-
довался, что руки у меня развязаны, потому что девушка снова под надеж-
ной опекой, отец ее доволен или по крайней мере смирился, а сам я могу
честно и открыто добиваться ее любви. За ужином, как всегда, больше всех
говорил Джемс Мор. Надо признать, говорить он умел, хотя ни одному его
слову нельзя было верить. Но вскоре я расскажу о нем подробнее. После
ужина он встал, надел плащ и, глядя (как мне казалось) на меня, сказал,
что ему надо идти по делам. Я принял это как намек, что мне тоже пора
уходить, и встал; но Катриона, которая едва поздоровалась со мной, когда
я пришел, смотрела на меня широко открытыми глазами, словно просила,
чтобы я остался. Я стоял между ними, чувствуя себя как рыба, выброшенная
из воды, и переводил взгляд с одного на другую; оба словно не замечали
меня: она опустила глаза в пол, а он застегивал плащ, и от этого мое за-
мешательство возросло еще больше. Притворное спокойствие Катрионы озна-
чало, что в ней кипит негодование, которое вот-вот вырвется наружу. Без-
различие Джемса встревожило меня еще больше: я был уверен, что надвига-
ется гроза, и, полагая, что главная опасность таится в Джемсе Море, я
повернулся к нему и, так сказать, отдался на его милость.
предлагаете, покажите мне дорогу в трактир (он сказал название), я наде-
юсь там найти одного боевого товарища.
проводить его.
рано ложится и рано встает, тому бог красоту и здоровье дает.
лось, что он это сделал нарочно, чтобы мы с Катрионой не могли ничего
сказать друг другу на прощание; но я заметил, что она не смотрела на ме-
ня, и приписал это ее страху перед Джемсом Мором.
тал о вещах, которые меня вовсе не интересовали, а у двери рассеянно
простился со мной. Я пошел на свою новую квартиру, где не было даже ка-
мина, чтобы согреться, и остался там наедине со своими мыслями. Они еще
были спокойны - мне в голову не приходило, что Катриона ожесточилась
против меня. Мне казалось, что мы с ней как бы связаны обетом; слишком
близки мы стали друг другу, слишком пылкими словами обменялись, чтобы
нам теперь разлучиться, а тем более из-за простой уловки, к которой по-
неволе пришлось прибегнуть. Больше всего меня печалило, что у меня будет
тесть, который мне совсем не по вкусу, и я думал о том, скоро ли мне
придется поговорить с ним о некоторых щекотливых делах. Во-первых, я
краснел до корней волос, вспоминая о своей крайней молодости, и чуть ли
не готов был отступить; но я знал, что, если дать отцу с дочерью уехать
из Лейдена, не высказав моих чувств к ней, я могу потерять ее навсегда.
И, во-вторых, нельзя было пренебречь нашим весьма необычным положением,
а также тем, что мои утренние объяснения навряд ли удовлетворили Джемса
Мора, В конце концов я решил, что лучше всего повременить, но не слишком
долго, и лег в свою холодную постель со спокойной душой.
я предложил купить кое-какую мебель; а днем, когда я пришел с носильщи-
ками, которые несли стулья и столы, я снова застал девушку одну. Она уч-
тиво поздоровалась со мной, но сразу же ушла к себе и закрыла дверь. Я
сделал распоряжения, уплатил носильщикам и громким голосом отпустил их,
надеясь, что она сразу же выйдет поговорить со мной. Я подождал немного,
потом постучал в дверь.
должно быть, она стояла у порога и прислушивалась. Некоторое время она
молчала, но лицо у нее было такое, что я и описать не берусь; казалось,
ее постигло страшное несчастье.
отец, эти прогулки мне ни к чему.
ет, Катриона? Чем я вас обидел, почему вы отворачиваетесь от меня?
слова. - Я всегда буду благодарна другу, который делал мне добро. И
всегда останусь ему другом во всем. Но теперь, когда вернулся мой отец
Джемс Мор, многое переменилось, и мне кажется, некоторые слова и поступ-
ки лучше забыть. Но я всегда останусь вам другом, и если бы не все
это... если бы... Но вам ведь это безразлично! И все равно я не хочу,
чтобы вы слишком строго судили меня. Вы правду сказали, я слишком моло-
да, мне бесполезно давать советы, и, надеюсь, вы не забудете, что я еще
ребенок. Только все равно я не хочу потерять вашу дружбу.
ла, лицо ее раскраснелось, и не только ее слова, но и лицо и дрожащие
руки как бы молили о снисходительности. И я впервые понял, как ужасно я
поступил: ведь я поставил бедную девочку в столь тяжкое положение, вос-
пользовавшись ее минутной слабостью, которой она теперь стыдилась.
ние. - Ах, если б вы могли читать в моем сердце! - воскликнул я. - Вы
прочли бы там, что уважение мое к вам ничуть не меньше прежнего. Я бы
даже сказал, что оно стало больше, но это попросту невозможно. Просто мы
совершили ошибку, и вот ее неизбежные плоды, и чем меньше мы станем го-
ворить об этом, тем лучше. Клянусь, я больше никогда ни единым словом не
обмолвлюсь о том, как мы тут жили. Я поклялся бы, что даже не вспомню об
этом, но это воспоминание всегда будет мне дорого. И я вам такой верный
друг, что готов за вас умереть.
которую не мог побороть: все мои мечты так безнадежно рухнули, любовь
моя осталась безответной, и опять, как прежде, я один на свете.
то же время мы с вами прощаемся... Да, все же мы прощаемся... Я сохраню
дружбу с мисс Драммонд, но навеки прощаюсь с моей Катрионой.
Корнев Павел
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур
Маккарти Кормак
Лондон Джек
Шилова Юлия