командовала в этом раю катастроф Амаранта Урсула с присущими ей
талантом к безрассудным выходкам и ненасытностью чувств. Она
как будто сосредоточила на любви всю ту неукротимую энергию,
которую ее прапрабабка отдавала изготовлению леденцовых
фигурок. В то время как Амаранта Урсула пела от удовольствия и
умирала со смеху, глядя на свои собственные выдумки, Аурелиано
становился все более задумчивым и молчаливым, потому что его
любовь была погруженной в себя, испепеляющей. Однако оба
достигли таких высот любовного мастерства, что, когда истощался
их страстный пыл, они извлекали из усталости все, что могли.
Предавшись языческому обожанию своих тел, они открыли, что у
любви в минуты пресыщения гораздо больше неиспользованных
возможностей, чем у желания. Пока Аурелиано втирал яичный белок
в тугие соски Амаранты Урсулы или кокосовым маслом умащал ее
упругие бедра и покрытый пушком живот, она развлекалась с его
могучим дитятей, играла с ним, как с куклой, пририсовывала ему
губной помадой круглые клоунские глазки, а карандашом для
бровей -- усы, как у турка, подвязывала галстучки из атласных
лент, примеряла шляпы из серебряной бумаги. Однажды ночью они
вымазались с ног до головы персиковым сиропом, и облизывали
друг друга, как собаки, и любились, как безумные, на полу
коридора, и были разбужены потоком плотоядных муравьев, которые
намеревались сожрать их живьем.
Гастона. Он казался ей чужим и далеким, и она совершенно не
представляла себе возможности его возвращения. В одном из
первых писем он сообщил, что компаньоны действительно выслали
ему аэроплан, но морское агентство в Брюсселе по ошибке
отправило его в Танганьику, где его передали племени макондов.
Эта путаница создала массу затруднений, и лишь на то, чтобы
вызволить аэроплан, может уйти года два. Поэтому Амаранта
Урсула исключила вероятность несвоевременного приезда мужа.
Аурелиано тоже связывали с внешним миром только письма ученого
каталонца и сообщения, которые он получал от Габриэля через
молчаливую хозяйку аптеки -- Мерседес. Сначала это была
реальная связь. Габриэль, чтобы остаться в Париже, взял вместо
обратного билета деньги и теперь продавал старые газеты и
пустые бутылки, которые выбрасывали горничные одного мрачного
отеля на улице Дофина. В то время Аурелиано без всякого труда
мог представить себе друга: он ходит в свитере с высоким
воротом, снимая его только весной, когда террасы Монпарнаса
заполняются влюбленными парочками, и, чтобы обмануть голод,
спит днем, а ночью пишет в пропахшей вареной цветной капустой
комнатушке, где кончил жизнь Рокамадур (*27). Однако известия о
Габриэле постепенно становились такими туманными, а письма
ученого каталонца такими нерегулярными и печальными, что
Аурелиано привык думать о Габриэле и старике так же, как
Амаранта Урсула думала о своем муже, и любовники очутились в
безлюдном мире, единственной и вечной реальностью в нем была
любовь.
звук выстрела, ворвалось известие о возвращении Гастона.
Аурелиано и Амаранта Урсула открыли глаза, исследовали свои
души, поглядели друг другу в лицо, положив руку на сердце, и
поняли: они стали таким единым целым, что предпочтут смерть
разлуке. Тогда Амаранта Урсула написала мужу письмо, полное
противоречивой правды: она заверила Гастона в своей любви и
желании снова увидеть его и в то же время признавала как
роковое предначертание судьбы невозможность жить без Аурелиано.
Вопреки их опасениям Гастон ответил спокойным, почти отеческим
письмом, в котором целых два листа были посвящены
предостережениям против изменчивости страсти, письмо
заканчивалось недвусмысленными пожеланиями быть такими же
счастливыми, каким был он сам во время своего кратного
супружества. Поведение Гастона явилось полной неожиданностью
для Амаранты Урсулы, она решила, что сама дала мужу желанный
повод бросить ее на произвол судьбы, и почувствовала себя
униженной. Через полгода она обозлилась еще больше, когда
Гастон написал ей из Леопольдвиля, где ему удалось наконец
получить обратно свой аэроплан, письмо, не содержавшее ничего,
кроме просьбы прислать его велосипед, поскольку это
единственное, что ему дорого из всего оставленного им в
Макондо. Аурелиано терпеливо утешал раздосадованную Амаранту,
стараясь показать ей, что он может быть хорошим мужем не только
в счастье, но и в беде; будничные заботы, обрушившиеся на них
после того, как пришли к концу деньги Гастона, связали их
чувством товарищества -- в нем не было ослепляющей и
всепоглощающей силы страсти, но оно давало им возможность
любить друг друга и наслаждаться счастьем так же, как в разгар
бурных вожделений. К тому времени, когда умерла Пилар Тернера,
они уже ждали ребенка.
наладить производство ожерелий из рыбьих позвонков, но не нашла
для них покупателей, кроме Мерседес, которая приобрела себе
около дюжины. В первый раз за свою жизнь Аурелиано увидел, что
его способность к языкам, энциклопедические познания, редкий
дар вспоминать разные мелочи о, казалось бы, неизвестных ему
отдаленных событиях и местах столь же бесполезны, как шкатулка
с фамильными драгоценностями его жены, стоимость которых в ту
пору равнялась, наверное, всем запасам денег, находившихся в
распоряжении последних обитателей Макондо. Существовали они
каким-то чудом. Амаранта Урсула не утратила ни своего хорошего
настроения, ни своего таланта к любовным проказам, но завела
привычку сидеть в галерее после еды, словно соблюдая некое
подобие сиесты, бессонной и насыщенной мечтаниями. Аурелиано
составлял ей компанию. Иной раз они сидели так в полном
безмолвии один против другого до самой темноты, глядя друг
другу в глаза, предавались отдыху, и в этом блаженном
бездействии любовь их была такой же горячей, как прежде -- в
шумных сражениях. Неуверенность в будущем обратила их сердца к
прошлому. Они вспоминали себя в утраченном раю нескончаемого
дождя: как они шлепали по лужам во дворе, убивали ящериц и
вешали их на Амаранту Урсулу, как играли, будто хоронят ее
заживо, и эти воспоминания открывали им истину, что всегда, с
тех пор как помнили себя, они были счастливы вдвоем. Амаранта
Урсула вспомнила тот вечер, когда она вошла в ювелирную
мастерскую и Фернанда сказала ей, что маленький Аурелиано
ничейный ребенок, которого нашли в корзинке, плывшей по реке.
Хотя это объяснение казалось им не заслуживающим доверия, они
не располагали сведениями, чтобы заменить его другим, более
правдивым. В одном они были убеждены, после того как обсудили
все возможности, -- Фернанда не могла быть матерью Аурелиано.
Амаранта Урсула склонялась к мысли, что он сын Петры Котес, но
о наложнице отца она помнила только разве гнусные сплетни, и
поэтому такое предположение вызвало гримасу отвращения в их
душах.
Аурелиано предпринял вылазку в дом священника, чтобы поискать в
отсыревших, изъеденных молью архивах какой-нибудь достоверный
след своего происхождения. В самой старой из обнаруженных им
метрических записей речь шла об Амаранте Буэндиа, крещенной в
отроческом возрасте падре Никанором Рейной в те времена, когда
он пытался доказать существование Бога при помощи фокуса с
шоколадом. В какой-то момент у Аурелиано появилась надежда,
что, возможно, он один из семнадцати Аурелиано, записи о
крещении которых прослеживались в четырех томах, но даты
оказались слишком давними для его возраста. Увидев, как
Аурелиано, плутая в лабиринтах крови, дрожит от волнения,
терзаемый подагрой священник, наблюдавший за ним из своего
гамака, сочувственно спросил о его имени.
священнослужитель. -- Много лет тому назад здесь была улица с
таким названием, а в то время люди имели обыкновение давать
своим детям имена по названиям улиц. Аурелиано так и затрясся
от злости.
две гражданские войны и все их проиграл, -- ответил Аурелиано.
-- В то, что войска окружили и расстреляли три тысячи рабочих,
а потом увезли трупы в поезде из двухсот вагонов и выбросили в
море.
достаточно и веры в то, что мы с тобой сейчас существуем.
не потому, что убедились в ее справедливости, а потому, что она
спасала их от мучительных страхов. По мере того как развивалась
беременность, они все больше превращались в единое существо,
Херберт Фрэнк
Соломатина Татьяна
Каменистый Артем
Роллинс Джеймс
Свержин Владимир
Смоленский Вадим