гвардии и сотен двух отборных копий, чтобы доказать, что вы действуете
вполне свободно. Слишком большая армия могла бы...
король. - Пусть так. Назначьте сами число моих солдат.
дадите ваше согласие на брак графини Изабеллы де Круа с герцогом Орлеанским?
слишком сильному испытанию. Герцог - объявленный жених моей дочери Жанны.
Будьте великодушны, не настаивайте на этом требовании! Поговорим лучше о
городах на Сомме.
Карл. - Я же, со своей стороны, не столько хлопочу об увеличении своих
владений, сколько о возмещении нанесенных мне обид. Вы сами вмешивались в
дела моих вассалов, вот теперь и улаживайте дело бургундской подданной. Ваше
величество пожелали распорядиться ее судьбой - так выдайте ее замуж за члена
вашей собственной королевской фамилии, иначе всякие переговоры между нами
будут прерваны.
Судите же сами, кузен, как велико мое желание угодить вам, когда я скажу,
что не буду ничего иметь против этого брака, если на него будет дано
разрешение папы и если обе стороны будут согласны.
Итак, мы с вами опять друзья и кузены!
руках своих сердца государей и в своем милосердии склоняет их к миру и
великодушию, предотвращая пролитие человеческой крови!.. Оливье, - добавил
он вполголоса, обращаясь к своему фавориту, который ходил за ним по пятам
как завороженный, - ступай шепни Тристану, чтоб он скорее покончил с этим
предателем цыганом.
Глава 34
КАЗНЬ
срам глупцу, презирающему звание шута! Простая шутка, и притом далеко не из
самых блестящих - хотя, видно, и не плохая, коли она позабавила двух
монархов, - сделала больше целой тысячи политических доводов для
предотвращения войны между Францией и Бургундией".
государями, подробно описанного в предыдущей главе, бургундская стража была
выведена из Пероннского замка, король выпущен из зловещей башни Герберта и,
к великой радости как французов, так и бургундцев, между герцогом Карлом и
его сюзереном, казалось, восстановились дружба и доверие. Но несмотря на то
что королю оказывались все внешние знаки почтения, он прекрасно понимал, что
продолжает быть под подозрением, хотя благоразумно притворялся, будто ничего
не замечает, и держал себя совершенно непринужденно.
действующие лица уже почти закончили свои старые счеты, одна из мелких
сошек, замешанных в их интригах, испытала на собственной шкуре горькую
правду того политического закона, что, если великие мира сего часто
пользуются низкими орудиями, они отплачивают им тем, что предоставляют их
собственной участи, как только перестают в них нуждаться.
передали королевскому великому прево и которого тот, в свою очередь, сдал с
рук на руки своим верным помощникам Труазешелю и Птит-Андре, приказав
покончить с ним, не откладывая дела в долгий ящик. Достойные исполнители
повелений прево, один как бы изображая Аллегро, другой - Пенсерозо <Аллегро
- весело, Пенсерозо - грустно (итальянские слова - музыкальные термины).>, в
сопровождении небольшого конвоя и многолюдной толпы любопытных повели свою
жертву (шествовавшую, подобно Гаррику <Гарри к Давид - великий английский
актер XVIII века; памятник на его могиле изображает его между фигурами двух
муз - Мельпомены (трагедии) и Талии (комедии).>, в сопровождении Трагедии и
Комедии) к соседнему лесу, где, во избежание лишних хлопот, решили повесить
его на первом подходящем дереве.
заметил Птит-Андре, был вполне достоин такого желудя. Оставив преступника
под охраной конвоя, палачи приступили к приготовлениям для заключительного
акта драмы.
Квентином Дорвардом, который, как ему показалось, узнал в уличенном
самозванце своего изменника-проводника и последовал за ним к месту казни,
чтобы убедиться в верности своей догадки.
оказать ему последнюю милость.
обязанностям, - сказал Труазешель.
решил сделать честь нашему ремеслу и умереть не ломаясь, как подобает
мужчине... Я даже готов подарить тебе десять минут, хотя нам и приказано не
мешкать.
такое ослушание. Ну, да уж, видно, ничего не поделаешь! Я, кажется, был бы
готов отдать жизнь за такого проворного, стойкого молодца, который притом же
собирается спокойно выполнить последний прыжок, как и подобает честному
парню.
степени расторопные друзья, - ответил цыган. - Я попросил бы вас только
подарить мне несколько минут, чтобы переговорить вон с тем молодым стрелком
шотландской гвардии.
Дорвард, как говорили, пользовался в последнее время особой милостью короля
Людовика, и разрешение было дано.
несчастному, хотя ему было известно, что тот вполне заслужил свою участь.
Остатки блестящего наряда герольда, изорванного в клочья зубами четвероногих
и цепкими лапами двуногих, избавивших беднягу от свирепых собак, чтобы вслед
за тем отправить его на виселицу, придавали ему смешной и в то же время
жалкий вид. На лице его еще виднелись следы румян и остатки накладной
бороды, которую он прицепил, чтобы его не узнали; смертельная бледность
покрывала его щеки и губы, но в быстром взгляде блестящих глаз сквозила
свойственная его племени спокойная решимость, а страдальческая улыбка
выражала презрение к ожидавшей его ужасной смерти. Охваченный ужасом и
горячим состраданием, Квентин медленно приближался к преступнику, и,
вероятно, его чувства выразились в движениях, потому что Птит-Андре крикнул
ему:
двигаетесь так, словно ступаете не по твердой земле, а по яйцам, которые
боитесь раздавить!
голосе прозвучало отчаяние.
ему Птит-Андре. - Ведь мы с тобой старые знакомые и знаем по опыту, какой ты
скользкий угорь.
Расставьте вокруг стражу, но только на таком расстоянии, чтоб она не могла
нас услышать... Этот стрелок - слуга вашего короля, и если бы я дал вам
десять золотых...
души, - вставил Труазешель.
Птит-Андре. - Ну что ж, мы согласны... Давай сюда твои золотые, приятель!
Меня дочиста обобрали, когда схватили... Заплати им, ты не прогадаешь.
держать свое слово, удалились на приличное расстояние, продолжая, однако,
внимательно следить за каждым движением преступника. Выждав минуту, чтобы
дать несчастному время собраться с мыслями, и видя, что он молчит, Квентин
сказал:
физиономистом, ни хиромантом, чтобы предсказать, что меня постигнет общая
участь моей семьи.
- заметил шотландец.
- Всему виною моя глупость: я вообразил, что кровожадная жестокость франков
не распространяется на то, что, по их словам, они считают самым священным.
Ряса священника спасла бы меня не больше мантии герольда. Вот оно, ваше
хваленое благочестие и рыцарская честь!