заслуга органов, и наш коллектив вправе этим гордиться. Вмешательства
спецвойск не потребовалось, хотя все дивизии находились в состоянии
готовности No 1. Можно сказать, что и опекаемые нами инакомыслящие граждане
вели себя в рамках. Согласно данным радиоперехвата, никто из них не сумел в
этот день передать на Запад клеветнических сведений по поводу субботника.
Коллектив 5-го управления готов к выполнению новых заданий Партии и
Правительства.
исчерпанной.
Кегельбанову Е.А., 2-й -- в архив 5-го Главного управления.
(подпись).
безопасности Совета Министров СССР Егора Андроновича Кегельбанова в своей
открытой части настолько широко известна из партийно-политической
литературы, что ее повторение неуместно. Никаких падений, кривых и парабол в
открытой части его биографии не было и не могло быть. Она пряма, как полет
пули, и чиста, как родник ленинских идей. Что касается закрытой части, то
она настолько засекречена, что мы не уверены, имеет ли он сам к ней допуск,
учитывая имеющийся на ней гриф: СС ОВ ОП (Совершенно секретно Особой
важности Отдельная папка).
Андроновича и молча пожал руку референту Шамаеву. Тот привстал, на мгновение
оторвавшись от бумаг.
садиться, а подошел к окну, рассеянно оглядывая колесо площади Дзержинского,
замысловато расчерченное по весне свежими пунктирами белой краски. Поток
машин с проспекта Маркса загибался вокруг памятника и растекался струйками
по улицам. Так простоял Василий Гордеевич с полчаса, внешне не выказывая
никаких чувств и опасаясь отлучиться, поскольку тогда мог пропустить шанс
войти первым. В приемную заходили еще два начальника управлений,
интересовались, когда будет Сам. Они пожали руку Сироткину, перебросились
парой фраз о погоде и вышли.
автомобили к тротуару, освобождая середину площади, и Сироткин понял, что
ждать ему осталось недолго. Промчалась черная "Волга" с мигающими желтыми
огнями, за ней еще две. "Остановитесь! Прижмитесь к тротуару!" Стараются! --
усмехнулся про себя Василий Гордеевич. Доказывают шефу, что зарплату им
платят не зря. А к Лубянке уже катил черный пятитонный ЗИЛ-114, весь из
танковой брони с пуленепробиваемыми стеклами. И сзади еще "Волга" с
мальчиками в пуленепробиваемых жилетах. Сироткин губ не покривил, не
вздохнул. Так и должно быть. Председатели приходят и уходят, а мы остаемся.
Сегодня Егор Андронович есть, завтра сгинет, как все без исключения его
предшественники: Ягода, Ежов, Берия, Серов, Семичастный, как железный Шурик.
Нынешний долго держится, а все равно сгорит. Они меняются, а мы работаем.
Командовать-то все умеют, а органам нужны думающие руководители с пониманием
перспектив. Беда всех наших председателей в том, что им не хватает подлинной
интеллигентности. Огорчает невозможность провести в жизнь достижения науки,
усовершенствовать работу ведомства в целом.
нелепая обособленность! Какие у них цели? Инакомыслие, с которым мы боремся
вот уже несколько лет, идет с Запада. Только с Запада! Страдает основа наших
основ -- идеология. А управление по-прежнему твердит о промышленной
разведке, о покупке на Западе нашими людьми фирм и банков. Да лучше бы
органам специально готовить туда философов, писателей, журналистов,
издателей, заполнить нашими людьми всю, не только коммунистическую, прессу,
радио, телевидение, чтобы все больше свободной литературы на Западе выходило
такой, как нам надо. Вот тогда и наступит истинное мирное сосуществование. А
такие люди, как Кегельбанов, этого не понимают, говорят, что это очень
дорого, а эффективность не очевидна. В действительности же авантюризм --
тратить деньги на вооружение, на средства физического уничтожения, когда
врага надо уничтожить духовно. И я расходую силы на мышиную возню для того,
чтобы угодить руководству.
поднялся на своем лифте и через потайную дверь появился в кабинете.
Вскоре, однако, загудел зуммер.
безымянным пальцем тронув переносье золотых очков.
окна, расправляя в вазе красные гвоздики. Егор Андронович вытер платком руки
и сел за стол.
внимательно слушаю.
перед Кегельбановым, а сам устроился в кресле сбоку, оказавшись ниже, так
что ему приходилось смотреть на председателя снизу вверх.
очками весело сощурились.
отрывая глаз от строки, похлопал ладонью по столу, нащупывая карандаш, взял
его и поставил на полях жирную красную галочку. Вытянув шею, Сироткин понял,
какое место стенограммы привлекло внимание Егора Андроновича, и, вытащив,
уже держал наготове другую бумажку, чтобы по окончании чтения положить на
стол. Но Кегельбанов не стал читать до конца, спросил:
как было приказано.
дальнем углу комнаты.
полчаса назад с человеком, предпочитающим оставаться в тени. -- Значит,
считаешь, что у нас полное единство?
логический подвох, но еще не поняв какой.
смотрели на него, как ему показалось, с насмешкой. -- С одной стороны,
политических преступлений в стране нет. А с другой? С другой -- они успешно
раскрываются, так что ли?
можно ведь и чуточку иначе подвести базу: преступления успешно раскрываются,
благодаря чему их может не быть.
возможность руководству развить свои мысли.
-- Егор Андронович встал, снова пошел к цветам и еще раз поправил их. От
хрустальной вазы блики побежали по потолку. Сироткин тоже встал и стоя
поворачивался вслед за ходящим председателем. -- Да и дело небольшое, можно
бы разрешить. Но перспективно -- мы должны демонстрировать единство партии и
народа в преддверии столетней ленинской годовщины, и не диалектическое, а
полное! Как ты считаешь, Василий Гордеич, не помешают эти ваши превентивные
мероприятия директиве о полном единении?
ведь тоже...
руководством. Доклада о выполненной работе не получается. Что-то изменилось,
и предыдущее задание руководству уже неинтересно. В чем же дело? Какую
сторону проделанного выпячивать, чтобы она была одобрена?
сейчас не нужны?
обрушивается с нападками на Политбюро. Кого же тогда, спрашивается, и от
кого мы охраняем?
результаты...
рамках профессиональных действуй, проявляй инициативу. Мы тебя за это ценим.
Но в политику не лезь. Оставь ее нам, партийным работникам. Не возражаешь?
настолько, чтобы отдыхать. Воспитывать интеллигенцию необходимо, особенно
связанную с идеологией. Но чем меньше вас видят, тем лучше.
спросил Василий Гордеевич.
Попробуйте одного, не больше. Такого, кого в Европе не знают.