участие в делах Саши и Пети, потому что маленькая, изящно одетая женщина
встретила Петю в передней и с волнением спросила:
выбежала еще одна такая же маленькая, изящная женщина и тоже спросила с
волнением:
и что его не пустили.
опустив голову, подняв худые плечи. У него был очень унылый, расстроенный
вид, и он болезненно сжал зубы, когда я сказала, что все будет прекрасно.
тоже говорила, что все будет прекрасно.
неудобно, потому что Саша в другой больнице, а он в другой. Саша у
Шредера.
обойдется.
неожиданно засмеялся, когда я нарисовала ему торжественную картину, как
Саша возвращается домой с дочкой или сыном.
мне показалось странным, что в ней не было никакой приемной и все просто
стояли внизу в подъезде, отгороженном от лестницы деревянным барьером.
Несколько таких же, как Петя, расстроенных молодых отцов сидели на
скамейках или уныло слонялись, наталкиваясь друг на друга. Петя тоже сел
было на скамейку, но я потащила его наверх, и какая-то милая сестра
сказала нам, что профессора нужно ловить в коридоре, когда он кончит обход
и пойдет в другое отделение.
Петя набросился на него, подпрыгивая от волнения.
что мы разговаривали, я просто влюбилась в этого человека. У него были
добрые голубые глаза, и он крепко держал Петю за руку, объясняя, чего
нужно опасаться и чего не нужно. Он удивительно располагал к себе. Нельзя
сказать, чтобы он говорил такие уж успокоительные вещи, но мы почему-то
успокоились. Вообще профессор был почти уверен, что все кончится
благополучно, "хотя грипп в таком положении - это, конечно, совсем лишняя
штука". Про Сашу он сказал, что она - такой молодец, что ему редко
приходилось видеть.
я - с поезда, а он даже не напоил меня чаем. Двери захлопали, и я слышала,
как кто-то сказал в коридоре:
хотя я клялась, что у меня все осталось с дороги и ничего не нужно...
глаза с первого взгляда. Видно было даже, что здесь жили два художника и
что им вдвоем было тесно. Пожалуй, можно было угадать, где работает один и
где другой и где проходила зона, в которой они мешали друг другу.
переделанный из чертежного, - без сомнения, Сашин. А вот этот грязный, на
котором стоит макет и валяются в беспорядке карандаши, кисти и трубки
бумаги, - без сомнения, Петин.
всем, и я вдруг почувствовала, что жила в Москве, особенно последнее
время, однообразно и скучно. Но это были люди искусства, таланта, а у меня
не было никакого таланта, и я, конечно, совершенно напрасно расстроилась и
напрасно думала об этом, пока не пришел Петя.
стало стыдно, что, вместо того чтобы прибрать комнату, я стояла у окна,
как дура...
сиделкой, что она будет звонить каждый час, как себя чувствует Саша. При
этом Петя отдал ей все, что у него было, - должно быть, порядочно, потому
что у нее сделалось испуганное лицо и она стала совать деньги обратно.
Теперь она позвонила - в два часа дня - и сказала, что все идет нормально.
чайник, сказал с негодованием:
думаете, не кряхтели?
пройтись, посмотреть Ленинград, но у него стало такое расстроенное,
испуганное лицо, что я осталась.
Пушкину к столетнему юбилею. Пушкин был изображен шагающим по набережной
Невы, против ветра, в развевающейся шинели, с упрямым, вдохновенным лицом.
Это был молодой, романтический Пушкин, похожий на негра, погруженный в
себя и втайне веселый.
перешел к шахматному турниру в Москве с участием Ласкера и Капабланки,
потом - к международному положению. При этом он все время прислушивался,
не звонит ли телефон, и во всем, что он говорил - будь то
итало-абиссинская война, - была только Саша и Саша...
клинику и снова говорили - на этот раз с той милой сестрой, которая
посоветовала нам ловить профессора после обхода. В общем, все было хорошо,
а сиделка не позвонила, потому что ей, оказывается, совестно было так
часто беспокоить.
фотографа-художника, с его маленькой, изящной седой супругой и с такой же
маленькой, изящной седой сестрой супруги. Сам хозяин почему-то жил
постоянно в Москве, но мне показали его портрет, и он оказался
представительным мужчиной с красивой шевелюрой и в бархатной куртке -
настоящий фотограф-художник и даже, пожалуй, больше художник, чем
фотограф.
что ему не хочется спать, и устроился с книгой под телефоном. Сиделка
звонила теперь аккуратно, но каждый раз извинялась за беспокойство. Я
уснула после одного из таких разговоров, но спала, кажется, только одну
минуту, когда кто-то быстро, коротко постучал в стену, и я вскочила, не
понимая, где я и что со мной. В коридоре был свет, и оттуда слышались
голоса, как будто несколько человек громко говорили, перебивая друг друга.
В ту же минуту Петя, со сна показавшийся мне каким-то длинным уродом,
вбежал в комнату и затанцевал, затанцевал...
портрет в тяжелой раме и сперва стал на колени, а теперь ходил по столу и
старался залезть между стеной и портретом.
уже послали Саше письмо, конфеты и корзину цветов - самую большую, какая
только нашлась в магазине. Когда мы передавали все это, служитель сказал:
"Ого!", и дежурная сестра тоже сказала: "Ого!"
кажется, чем-то недоволен. Впрочем, может быть, это мне показалось.
Почему-то Сашу долго не переводили в палату, но, в конце концов, перевели