кухоньке над рыбной лавкой. Лампа под зеленым абажуром разгоняла осенний
мрак. Флорри безмолвно, но пытливо смотрела на Дженни, сидевшую напротив
нее за столом. Чайник с чаем и тарелка с ломтями хлеба, намазанного
маслом, стояли перед ними на подносе. В кухоньке было необычайно тихо,
слышалось лишь неторопливое тикание часов. Наконец, сделав над собой
усилие, Дженни встрепенулась.
животное и стряхнула с кончиков пальцев желтые пушинки. - Славная у него
шубка.
только свежий воздух и впрямь как будто идет ему на пользу. - Дженни
помолчала. - Ты замечаешь, что он стал поправляться, Фло?
поставила чашку обратно на стол. - И чем скорее ты посмотришь правде в
глаза, моя дорогая, тем лучше для тебя.
все, что было в ее силах, и готова была сделать еще больше. Но когда ей
вспоминались все эти лекарства, которыми она пичкала Стефена без всякой
пользы, все ее неустанные заботы о нем, так мало достигавшие цели,
безысходное отчаяние охватывало ее и ей трудно было не пасть духом. Какие
муки испытывала она ночь за ночью, прислушиваясь в тишине к его сухому
кашлю! Дженни ни за что не соглашалась спать в другой постели: с таким
здоровьем, как у нее, чего ей бояться. Вот если бы можно было поделиться
им со Стефеном!
поглядывая на дверь. - Но зови, не зови - все равно не придет.
затворившись в душной комнате... - Флорри возвела глаза к потолку, давая
понять, что это никак не укладывается у нее в голове. - Что же ты не пьешь
свой чай? Давай я налью тебе погорячее.
Флорри. - Помнишь, как мы выпивали по одиннадцати чашек?
испытующе поглядела на невестку, затем поставила чайник, накрыла его
стеганым колпаком. Помолчав еще с минуту, она спросила:
все. Да и вчера тоже...
покраснела, затем краска медленно сбежала с ее лица, и она отвела глаза.
Наступила напряженная тишина. Подозрение и недоверие на лице Флорри
постепенно сменились изумлением и наконец испугом.
недоставало! И давно у тебя нет?
я, кажется, сейчас лопну! Будто мало того, что он сам сидел у тебя на шее
все эти годы. Палец о палец не ударит, бария такой. Ты работаешь до
седьмого пота, как каторжная, а он слоняется без дела и только мажет
красками по холсту. А теперь, когда, можно сказать, его песенка спета, ему
еще понадобилось оставить тебя с ребенком.
я во всем виновата. Это случилось в ту ночь, когда доктор сказал ему...
слова, чтобы передать то, что чувствовала она в ту ночь? Страсть, жалость,
отчаяние - они обрушились на нее с такой невиданной, с такой
всесокрушающей силой, сделали ее безвольной, податливой, как воск, и
осталось одно стремление - отдать всю себя, раствориться в другом... Уже
тогда она знала, что зачала ребенка.
сухо, недружелюбно. - Но только как ты управишься со всем этим, моя
дорогая, вот вопрос.
пара крепких, здоровых рук.
была твоя голова? - Она помолчала. - Ты сказала ему?
снова оправится.
язык. По ее мнению, упрямство Дженни, ее нежелание признать то, что "всем
и каждому бросалось в глаза", только ухудшало и без того отчаянное
положение. Когда Стефен приехал, он, по словам Флорри, выглядел "не хуже,
чем всегда". Однако вскоре его состояние начало ухудшаться, и теперь он
производил впечатление человека, который без оглядки катится в пропасть.
Две недели назад врач, которого Дженни сама пригласила к мужу, сказал ей
без обиняков, что состояние Стефена безнадежно, и произнес роковые слова:
"Скоротечная чахотка". В любую минуту у него может опять хлынуть горлом
кровь, и это будет конец.
Только почему ты вечно должна приносить себя в жертву, этого я никак в
толк не возьму.
хорошего.
придать лицу спокойное, безразличное выражение. В кухню вошел Стефен.
скулами и ввалившимися щеками резанула Дженни по сердцу, как ножом. Стефен
теперь не позволял жене даже заикаться о его здоровье, он предпочитал
полностью игнорировать свою болезнь, и эта его замкнутость, отрешенность,
его мужество и умение страдать молча, никогда не жалуясь, до глубины души
трогали Дженни. Но она ничем не проявляла своих чувств, зная, что Стефен
этого не любит, и сказала самым обычным тоном, наливая ему чашку чаю:
кончаешь работу.
в общем я доволен. - Он потер руки, взял с тарелки, которую протянула ему
Дженни, ломоть хлеба с маслом и присел к окну.
многозначительный взгляд на Дженни.
он взволнован, хоть и старается не подать виду. Глубоко запавшие глаза его
блестели, рука, державшая чашку с чаем, слегка дрожала. Дженни сказала
участливо:
сущность простых, элементарных вещей... Реку... воду... И весь этот фон:
землю, воздух. И притом так, чтобы это было единое целое, выражало
основную идею.
весь во власти творческого порыва и продолжал высказывать вслух роившиеся
в мозгу мысли.
он умолк, Флорри, сидевшая все время, поджав губы.
раз.
это вполне почтенная картина. И, чтобы окончательно вас успокоить, обещаю,
что не стану ее выставлять.
прок? Какой прок стоять, и стоять, и стоять день-деньской, малевать и
малевать, если потом и показать нечего? У нас в зальце-то теперь не
повернешься, не комната, а сарай. А вам что же - наплевать, получите вы
хоть пенни за свою картину или нет?
Пойду немножко пройдусь.
нынче. И уже смеркается.