Василием Назарычем неизвестно куда. Старик сидел в углу экипажа и все время
сосал сигару. Только раз он спросил Веревкина:
на одной из них Веревкин крепко заснул, укрывшись медвежьим одеялом. Он
проснулся только тогда, когда была уже ночь и кибитка легкой почтовой рысцой
спускалась к какому-то селу. Где-то далеко лаяли собаки, попался обоз,
нагруженный мешками крупчатки. Вон и деревня, потонувшая в сугробах снега;
мутно мелькнули в маленьких запушенных снегом окнах огоньки, кое-где
столбами поднимался из труб дым... Было раннее деревенское утро, и бабы уже
успели затопить печки. Где-то горланил неугомонный петух - этот деревенский
часовой, который хозяйкам сказывает время.
внутри, - так жарко топилась печка у богатого мужика. На лай собаки вышел
сам хозяин.
пошел в теплую избу, заранее предвкушая удовольствие выспаться на полатях до
седьмого пота. С морозу лихо спится здоровому человеку, особенно когда он
отломает верст полтораста. Пока вытаскивались из экипажа чемоданы и
наставлялся самовар для гостей, Веревкин, оглядывая новую избу, суетившуюся
у печки хозяйку, напрасно старался решить вопрос, где они. Только когда в
избу вошел Нагибин, Веревкин догадался, что они в Гарчиках.
старым знакомым.
хлопая Нагибина по плечу. - У нас своя-то вся вышла, а есть хочется... Вон у
меня зятек-то мастер насчет еды.
заводов. Нагибин только охал и с соболезнованием качал головой. На дворе
начало светать.
от своего присутствия; его давно уже клонил мертвый сон, точно вместо головы
была насажена пудовая гиря.
захрапел на полатях.
возится да баб лечит. Ну, по нашему делу тоже постоянно приходится
отрываться: то да се... Уж как это вы хорошо надумали, Василий Назарыч, что
приехали сюда. Уж так хорошо, так хорошо.
седую голову. - Вся душенька во мне изболелась, Илья Гаврилыч. Боялся
один-то ехать - стар стал, того гляди кондрашка дорогой схватит. Ну, а как
ты думаешь насчет того, о чем писал?
Васильевна, на глазах сохнет. Да и какое это житье, если разобрать: вроде
того, как дом стоит без крыши...
Пожалуй, еще испугается...
бабами...
что и как, а потом уж вместе и пойдемте туда. Оно все как-то смутительно...
уже три года, как он не видал дочери; из письма Нагибина он узнал в первый
раз, что у него уже есть внучка; потом - что Лоскутов умер. Старик надеялся,
что именно теперь Надя вернется в свой дом, по крайней мере придет взглянуть
на стариков. Нет и нет... Тогда Василий Назарыч осторожно навел через
Нагибина справки, нет ли какой-нибудь новой причины такого странного
поведения; старики одинаково боялись, чтобы за первым Лоскутовым не появился
второй. В человека вообще, а в женскую породу в особенности, в этом случае
они плохо верили... От Нагибина Василий Назарыч узнал, что новых причин
никаких не имеется, а Надежда Васильевна живет в Гарчиках "монашкой": учит
ребят, с деревенскими бабами возится, да еще по мельнице орудует вместе с
ним, как наказывал Сергей Александрыч. К этому старик прибавил, что,
конечно, теперь она сильно тоскует - приступу к ней иногда нет, - ну, а
дело-то все-таки молодое - и не такое горе износится... Вон Сергей
Александрыч тоже, сердяга, мается со своим постылым житьишком. Не глядели бы
глазыньки! Нагибин боялся прямо высказать Василию Назарычу свои соображения
насчет Сергея Александрыча и Надежды Васильевны, которых точно сама судьба
столкнула в Гарчиках, но в одном месте упомянул, что Надежда Васильевна
"большую силу имеет над Приваловым и, можно сказать, даже они спасли его от
пьянства и картежной игры". Это Нагибину рассказывал сам Привалов. Ввиду
всех этих обстоятельств Василий Назарыч и поехал сам в Гарчики; он раньше
уже думал об этом несколько раз.
в дверях. - Я сказал им, что приведу такого гостя, такого гостя, о каком они
и думать не смеют. Сначала не поверили, а потом точно даже немножко
испужались...
Дорони до мельничного флигелька; он несколько раз от волнения снимал и
надевал шапку. У Бахарева дрогнуло сердце, когда он завидел наконец ту
кровлю, под которой жила его Надя, - он тяжело дышал и чувствовал, как у
него дрожат ноги.
флигелька.
вот и сама Надя, вся в черном, бледная, со строгим взглядом... Она узнала
отца и с радостным криком повисла у него на шее. Наступила долгая пауза,
мучительно счастливая для всех действующих лиц, Нагибин потихоньку плакал в
холодных сенях, творя про себя молитву и торопливо вытирая бумажным платком
катившиеся по лицу слезы.
рассматривая свою Надю пристальным взглядом. - Состарился совсем... хотел
тебя увидать...
занимала две крошечных комнатки; в одной жила сама с Маней, а в другой Павла
Ивановна. Старушка узнала по голосу Василия Назарыча и другим ходом вышла в
сени, чтобы не помешать первым минутам этого свидания.
начиная прибирать разбросанные везде детские игрушки.
точно что кольнуло, и Надежда Васильевна заметила, как он отвернулся,
стараясь смотреть в другую сторону. Маленькая Маня спала детским крепким
сном, не подозревая, какую душевную муку подняло в душе старика ее невинное
присутствие в этой комнате.
короткой, но тяжелой паузы. - Все с твоей школой да с бабами возишься?
Слышал, все слышал... Сорока на хвосте приносила весточки. Вон ты какая
сама-то стала: точно сейчас из монастыря. Ведь три года не видались...
этот раз. Надежда Васильевна от сильного волнения не знала, что ей делать и
что говорить. Она так давно не видала отца, которого всегда безумно любила.
В ее глазах это был идеальный человек: добрый, великодушный, энергичный. Она
забыла об отношениях лично к ней, а видела отца только таким, каким всегда
любила его. Эта представительная стариковская фигура, эта седая большая
голова, это открытое энергичное лицо, эти строгие и ласковые глаза - все в
нем было для нее дорого, и она сто раз принималась целовать отца. От
неожиданного счастья она теряла голову и плохо помнила, что говорила,
повторяя одни вопросы и отвечая невпопад. Радость, и слезы, и горе - все это
перемешалось в одно чувство, которое придавало Надежде Васильевне
неизъяснимую прелесть в глазах отца. Девушка превратилась в женщину, но
какую женщину... Разве это была чета другим женщинам! В дочери старик любил
самого себя, те именно душевные качества, какие уважал в людях больше всего:
прямоту характера, честность и тот особенный склад душевности, какая так
редко встречается.
впечатление, досказав ему то, чего он иногда не понимал в дочери. Теперь,
как никогда, он чувствовал, что Надя не вернется больше в отцовский дом, а
будет жить в том мирке, который создала себе сама.
с матерью... - говорил он. - Но потом рассудил, что тебе, пожалуй, и незачем
к нам ездить: у нас свое, у тебя свое... Поэтому я тебя не буду звать домой,
Надя; живи с богом здесь, если тебе здесь хорошо...
неприятное сомнение: именно, ей казалось, что отец не высказал прямо цели
своего приезда и что-то скрывает от нее. Это было написано на его лице, хотя
он и старался замаскировать что-то.
глазками посмотрела на старика и улыбнулась заспанной блаженной улыбкой.