Чтение 92–й страницы книги ~Нечистая сила~

Сухомлинов в ужасе замахал руками:

- Что угодно, только не это чудовище...

****

Сухомлинов твердо отвергал все попытки Распутина установить с ним близкие
отношения. Отдадим ему должное - он поступал как порядочный человек. Этой
"ошибки" ему уже не исправить, и расплачиваться за нее станет его жена...
Между тем Наталья Илларионовна Червинская, попав в столицу, хотела обойти
все рестораны, побывать на всех гуляньях, прокатиться на всех трамваях, даже
если один из маршрутов и завозил на городскую свалку!

Странное дело: Петербург битком набит мужчинами, и ни один из них не
бросился в ноги Червинской, умоляя о знойном счастье. Червинская (чтобы не
быть совсем одной) таскала за собой племянника Колю Гошкевича, который тоже
был устроен Сухомлиновым на теплое местечко. Худосочный юноша с жиденьким
галстуком, уже не голодный, но еще и не сытый, он, конечно, никак не мог
украсить общество такой дамы, как его неутоленная тетушка.

Но... ладно! Пошли они в ночной ресторан "Аквариум" на
Каменно-островском, ныне Кировском, проспекте, где размещается теперь
киностудия "Ленфильм". Сели за столик. Коля Гошкевич оглядел высокие пальмы,
увидел, какие роскошные королевы есть на свете, сразу же и бесповоротно
осознал все свое ничтожество и надрался так, что через пять минут можно
считать - вроде бы он есть, на самом же деле его нету. Оказавшись в таком
невыгодном положении Наталья Илларионовна величественным взором конотопской
Клеопатры окинула сверкающий зал и тут...

Читатель, прошу тебя сохранять хладнокровие!

Тут к ней подошел тот самый "принц", который ей снился в жарких снах.

Интересный молодой человек, одетый, как на картинке журнала, пригласил ее
к танцу. Это было бразильское танго, "танец, по тем временам считавшийся
неприличным", и Червинская доказала его неприличие тем, что безбожно
прилипала к своему кавалеру: пусть он знает - ему попалась не холодная рыба!
Потом они оставили Колю Гошкевича погибать и дальше, а сами уселись в
глубокую тень, где к ним на цыпочках, словно карманный вор, приблизился
скрипач Долеско, и его скрипка пробуравила в сердце Червинской огромную
кровоточащую рану. "Принц" вел себя идеально (еще бы!), а говорил именно те
слова, которых Червинская так давно желала:

- Вы божество мое... Одну ночь любви... Умоляю!

При этом глаза его оставались ледяными, а тогда, в этот роковой вечер,
они казались женщине демоническими. Пили какое-то вино, музыка ликовала,
голова кружилась. В синем дыму папиросы, с лицом узким, как ликерная рюмка,
"принц" шептал ей на ухо:

Страстная, безбожная, пустая,

Незабвенная. Прости меня!

Червинская поняла, что стоит на краю пропасти.

- Я твоя... Увези меня на край ночи, и там я окачу тебя с головы до пяток
горячею волной неземной страсти!

"Принц" вывел ее из ресторана на улицу, где, как и подобает бульварным
романам, его ждал "напиер" на шести цилиндрах в тридцать пять лошадиных сил
с корпусом, особо модным в ту пору (типа "кароссери"). На темных улицах фары
ослепляли редких прохожих. Червинская всю дорогу подражала главной героине
нашумевшей недавно кинодрамы "Не подходите к ней с вопросами": склоняя
голову на грудь кавалера, она тихо подвывала - сквозь зубы:

А на диване - подушки алые,

Духи д'Орсей, коньяк "Мартель",

Твои глаза - всегда усталые,

А губы пьяные - как хмель..

Приехали. Долго поднимались по лестнице. "Принц" открыл двери в пустую
прохладную квартиру с очень богатым убранством.

- Мы выпьем за ночь любви, - деловито сказал он.

Червинская выпила, и... все! Больше она ничего не помнит. Утром
проснулась и увидела, что возле окна, тихо беседуя, стоят три незнакомых
мордастых господина в одинаковых пиджаках, в гуттаперчевых воротничках на
багровых от полнокровия шеях. Заметив, что Червинская открыла глаза, все
трое как по команде взялись за спинки венских стульев, поднесли их к самому
дивану и сели на них разом, окружив лежавшую женщину.

- Доброе утро, - сказали они хором. Червинская до глаз натянула на себя
одеяло.

- Господи, где я?.. Кто вы такие?..

- Спокойно. Мы - контрразведка.

Чтобы раз и навсегда испугать эту организацию, дама дико завизжала, но
удар пощечины ослепил ее, как вспышка молнии. Тоща она села на постели и
стала плакать.

- Без истерик, - предупредили ее. - Вы должны отвечать на любой наш
вопрос. Быстро. Не думая. Точно. Кратко.

В основном ее расспрашивали о конторе Альтшуллера. Она рассказала все что
знала, что видела.

- Можете одеваться, - сказали ей.

- Выйдите, - попросила она.

- Мадам, это само собой разумеется... Червинская потом говорила жене
Сухомлинова:

- Чтоб я треснула, если бы могла снова найти адрес этого дома, где была
наша пылкая ночь любви... Ах, какой мужчина! Боже, он, кажется, из
британского посольства. Сэр! Нет, лорд! Знаете, что он мне говорил? С ума
можно сойти... Он так пылал. Я, конечно, отвергла все его попытки, хотя
признаюсь, было нелегко устоять перед таким мужчиной. Он обещал мне
позвонить.

И он действительно позвонил:

- Сегодня вечером в "Фантазии" на Разъезжей.

- Но я сегодня занята.

- Это нас не волнует. Будьте скромно одеты. Фасон вашего платья не имеет
для встречи никакого значения.

На этот раз "принц" ограничил кутеж бутылкою вишневой воды и заказал для
своей дамы мороженое с вафлями.

- Штабс-капитан Никитин... Если это вас интригует! Мы будем платить по
сто рублей в месяц. Нас интересует контора Алътшуллера, где вы стучите на
машинке, и... полковник Мясоедов.

- Но я Мясоедова видела только один раз.

- Повидайте второй, третий... Мы не спешим!

****

Мясоедов стоял на пороге кабинета Сухомлинова. - Милости прошу. Что вас
привело ко мне? - Вы разве не узнали меня?

- Простите, - отвечал старик, - не упомнил. Мясоедов ощутил неловкость
своего появления:

- А я думал, что моя жена Клара Самуиловна...

- Ах, это ваша жена? - оживился Сухомлинов. - Ну, как же, как же...

Теперь вспомнил! Так это с вашей супругой моя Катерина Викторовна
проводила то дивное лето в Карлсбаде?

- Именно так.

- Прошу. Садитесь. Чем могу быть полезен?..

Итак, пора выводить на сцену Мясоедова, которому суждено быть повешенным.
В судьбе этого полковника, как в слепой кишке, скопилась масса дрянных
нечистот корпуса жандармов, и этот болезненный аппендикс вырежут под вопли
всей русской армии.

2. СЛЕПАЯ КИШКА

Для начала приведу факт, ускользнувший от внимания, историков... Волынь
тогда кишмя кишела шпионами, а правление "Северо-Западного пароходства"
давно подозревалось в шпионаже в пользу Германии. Служащий пароходства
Моисей Капыльник был взят под стражу, дело его вел советник Квашнин-Самарин.
Однажды в ресторане к нему подсел в штатском костюме Мясоедов, сказавший,
что, как директор пароходства, он глубоко потрясен арестом своего
сотрудника. Квашнин-Самарин понял, что корни этого "потрясения" уходят
куда-то очень глубоко, иначе Мясоедов не стал бы тревожиться из-за мелкой
конторской вошки. Юрист ответил, что подробности дела не помнит, а о
политической стороне дела разумно умолчал. По поведению Мясоедова было
видно, что он с облегчением распрямился. "Я вам чрезвычайно благодарен, -
сказал он, - отныне я считаю Капыльника уволенным... Мне он уже не нужен!"
Вскоре в виленскую тюрьму передали посылку с продуктами на имя Капыльника,
который, покушав колбаски, тихонько умер. Квашнин-Самарин доложил "наверх"
свои подозрения о Мясоедове, но это дело почему-то замяли... Писать о
Мясоедове так же трудно, как о Богрове, ибо у Мясоедова, как и у Богрова,
полно обвинителей, но еще не вывелись красноречивые адвокаты, мастера
казуистики.

Романист имеет право на свою точку зрения...

Удар гонга! - пограничная станция Вержболово.

****

За этой станцией начинается Германская империя; здесь поезда делают
остановку, работают погранохрана и таможня. Мясоедов был начальником
Вержболовского жандармского отделения: пост очень важный! А в пятнадцати
верстах от Вержболова находилось охотничье имение кайзера "Роминтен", где
Вильгельм II принимал у себя Мясоедова; однажды во время обеда, на котором