Чтение 92–й страницы книги ~Путь меча~

ему в рот заглядываю - и я перевел взгляд вверх, туда, где высокий гладкий
лоб шамана переходил в зачесанную назад гриву его странных волос.

Куш-тэнгри слегка улыбнулся - дрогнули уголки губ, наметились ямочки
на впалых щеках без малейших следов растительности, раздулись ноздри
орлиного носа... и маска дикого безумного скульптора превратилась в
довольно-таки располагающее к себе лицо.

- Это у меня с рождения, - сказал он, тряхнув серебряной копной и
явно неправильно истолковав мой взгляд. - Просто тридцать три зимы тому
назад у женщины из племени чиенов-овцепасов родился седой ребенок. А
мудрые старейшины решили, что это не к добру, и маленького Куша бросили в
степи. Спустя два с половиной года меня подобрали младшие шаманы
Ултая-лекаря. Говорят, меня выкормила волчица... Не знаю. Не помню. А
врать не хочу. Ултаевы целители осмотрели ребенка, который визжал и
перекусал половину из них, и обнаружили все восемьдесят четыре признака
будущего служителя Ур-калахая. Вот с тех пор я и живу здесь. А из-за волос
прозван Неправильным Шаманом. И не только из-за волос. Так и стал из
просто Куша - Куш-тэнгри.

Он вольно потянулся, хрустнув суставами, и закинул худые жилистые
руки за голову. Отчего стал удивительно похожим на моего прежнего знакомца
по Кабиру Сабира Фучжана, тоже обманчиво хрупкого и низкорослого. Для
полного сходства не хватало только Лунного Кван-до где-нибудь в углу, с
его древком в рост человеческий и огромным мерцающим лезвием. Да, сейчас
Куш-тэнгри вел себя совсем иначе, чем при первой встрече, и мне все время
приходилось напоминать себе, что я не дома и даже не в гостях, и что шаман
отнюдь не Сабир - но небрежная откровенность Куш-тэнгри все равно вызывала
желание ответить такой же откровенностью; тем более, что мы оказались чуть
ли не сверстниками.

Если ему и впрямь тридцать три года.

- Так всю жизнь и помню себя слугой Безликого, - продолжал меж тем
шаман, как бы излагая общеизвестные истины, знакомые всем (если он и
сомневался в осведомленности новоявленного Асмохат-та, то старался это не
выпячивать). - А шаманы Ур-калахая - они оружия не носят, крови не
проливают, в чужие свары не лезут, кровавой пищи не вкушают, сон-гриба не
нюхают, хош-травой не дымят...

- Араки не пьют, - непроизвольно вырвалось у меня.

- Почему? - искренне удивился Куш-тэнгри.

- Ну... не знаю, - замялся я.

- А у вас... э-э-э... там, в раю, араку разве с кровью делают?

- Нет. Бескровно.

- Или вы туда толченых сон-грибов подсыпаете?

- Ни в коем случае!

- Так с чего бы нам и не пить араки? - вопросил Куш-тэнгри,
выволакивая из темного угла объемистый жбан, в котором что-то булькало.

А действительно, почему бы это нам и не выпить араки? Тем паче что я
ее сроду не пробовал!

И мы выпили. Слабенькая она, арака эта, вроде вина, кисловатая,
пенистая - короче, пьется легко. Первые три чашки - так совсем легко. А
после четвертой и слова легче даваться стали.

- Вот если спрошу я тебя, Асмохат-та ты или нет, - вдруг, после
очередной фразы ни о чем, заявил Куш-тэнгри, - так или ты не ответишь, или
я не поверю. Спрошу я тебя: чем ты ориджитов убедил, что ты - Асмохат-та?
Так опять или я не поверю, или ты не ответишь! Как ни спрашивай, что ни
отвечай - конец один. Давай-ка лучше в игру сыграем. Кто выиграет, тот и
спрашивать станет, а проигравший ему правдой платить будет. Да?

И не дожидаясь моего согласия, два горшочка глиняных к себе
придвинул.

Дребезжало что-то в тех горшочках. Я один взял, гляжу - камешки до
середины насыпаны. Галька речная, мелкая.

А Куш-тэнгри с другим горшочком ко входу в шатер приблизился, полог в
сторону отбросил, чтоб светлее стало, затем вернулся и шагах в восьми от
меня на кошму сел. Чашку с аракой перед собой поставил, горшочек с камнями
- рядом.

Один камешек достал.

В меня кинул.

Я поймал и обратно отправил.

И он поймал.

Добавил второй камешек, на ладони покачал и оба мне послал.

Забава это мне была, а не игра.

Три камешка.

Четыре. Два сразу, третий и четвертый - миг выждав, один за другим...

Хорошо он, подлец, ловил, так и брал из воздуха, а пальцы
мягкие-мягкие... Без суеты, без дерганья глупого, спокойно и уверенно...
волчий выкормыш.

Это я в похвалу...

Пять камешков. И всякий раз, когда очередная галька звонко цокала о
металл моей правой руки, в глазах Куш-тэнгри вспыхивал холодный черный
огонь.

Мы кидали лениво, не торопясь, давая камням слегка зависнуть в
воздухе, не больше трех одновременно, но все-таки, все-таки, все-таки...

Шесть.

А на семи он сломался.

Пять взял, шестой локтем отбил, седьмой ему в чашку плюхнулся.

Белыми брызгами халат залил.

А я не о вопросах умных думал, не об ответах правдивых, а о том, что
если бы дети Ориджа хотя бы пяток камешков вот так ловить умели, то наше
знакомство с ними по ту сторону Кулхана совсем иначе сложилось бы.

И вот этот человек утверждает, что никогда не брал в руки оружия?!

"И вот этот Придаток всю жизнь прожил без Блистающего?!" - отраженным
эхом ударила меня мысль Единорога.

- Ну! - властно крикнул нам Дзюттэ. - Ну, что же вы?! Спрашивайте!..

И мы поняли, что и как надо спрашивать.

- Лови, шаман!

Я запустил в неподвижного Куш-тэнгри Обломком; а когда Дзю еще был в
воздухе, пролетев две трети пути от меня до Неправильного Шамана, я
прыгнул следом - и сумрак взвизгнул от боли и неожиданности, рассеченный
Единорогом.

Он не соврал. Он действительно никогда не держал в руках оружия, этот
удивительный человек, родившийся седым. Он поймал Обломка, но поймал так,
как это не сделал бы ни один кабирец - за край гарды, и даже не подумал
защититься им от удара, а попытался увернуться, и увернулся, но через
мгновение острие Единорога уже упиралось в побрякушку на правом плече
шамана.

Куш-тэнгри глубоко вздохнул и осторожно, кончиком пальца, отодвинул
клинок в сторону.

Я забрал у него хихикающего Дзю и вернулся на прежнее место, пряча
Единорога в ножны.

- Это был вопрос? - осведомился шаман слегка севшим голосом.

Я кивнул.

- И я на него ответил?

Я еще раз кивнул.

- А... а что я ответил?

- Что ты на самом деле не знал Блистающих...

- Что?!

- Неважно. Что ты не пользуешься оружием. Что ты говорил правду - раз
не соврал здесь, то, скорей всего, был правдив и в остальном.

Куш-тэнгри отхлебнул араки, прополоскал ею рот, затем выплюнул
злосчастный камешек, а араку проглотил.

- Ну а если я притворялся? - после долгой паузы спросил он. - Если я
обманул тебя?

- Если ты успел столь быстро понять смысл моего вопроса и обмануть
меня, - ответил я, - тогда это не я - Асмохат-та, а ты.

Дзю у меня за поясом наконец перестал веселиться.

- А он мне нравится, - неожиданно сообщил Обломок.

- И мне, - вздохнул Единорог.

Я налил себе из жбана.

- Ты нам нравишься, - сказал я Неправильному Шаману.

- Кому это - вам?

Я неопределенно помахал чашкой в воздухе, проливая араку.

- А можно, - с несвойственной ему робостью вдруг спросил Куш-тэнгри,
кивком головы указывая на Дзюттэ, - можно, я его еще раз подержу? Нет, не
сейчас, потом... Можно? Я... мне показалось, что он - живой.

И шаман замолчал.

- Дзю, ему показалось, что ты живой, - с удовольствием передал
Обломку Единорог. - Слыхал?

- Да? Польщен, - вяло отозвался Обломок. - Скажи-ка ему: мне тоже
показалось, что он - живой.

А я все вспоминал летящие камешки и летящих гусей.

Камешки ловил я и ронял он; гусей видел он и не видел я; а еще он
знал, что случится с гусями завтра.

Галька, упавшая в чашку с пенящейся аракой; сизый к вечеру отстанет,
а тот, что с черным хвостом...

...А потом я выбрался наружу из шатра и долго моргал, привыкая к
свету и пытаясь понять - вот передо мной обеденные приготовления моих
спутников, но для кого это, собственно, отдельно в маленьком котелке
варится рис (да и откуда рис в Шулме?!) без мяса, зато с обилием каких-то
сушеных овощей и трав?!

Потом объявился из-за моей спины Куш-тэнгри, и назначение риса сразу
стало понятным, потому что шаман отогнал от котелка нерасторопного (по его