до ее рук, лежавших на столе, и взмолился:
лась убирать со стола.
понимал... Этот внезапный отъезд без предупреждения... Не может быть! Он
чуть было не побежал за матерью, чтобы вырвать у нее объяснение... Но
вдруг остановился... Нет, это неправда! Сейчас только он сообразил: мать
заметила, что он влюблен, и хочет их разлучить. Она лжет, лжет! Ноэми
никуда не уезжала... В эту минуту Марк ненавидел мать.
цем не пошел, а побежал к Вилларам: хотел убедиться, что они не уехали.
Они действительно были в Париже. Лакей сказал, что г-н Виллар только что
уехал, а г-жа Виллар устала и никого не принимает. Марк попросил все-та-
ки узнать, не уделит ли ему Ноэми одну минутку. Слуга ушел и вернулся:
"Мадам, к сожалению, никак не может принять". Мальчик настаивал: ему не-
обходимо ее увидеть хотя бы на минутку, он должен ей сообщить кое-что
очень важное... Не теряя еще надежды, он бормотал бессвязные слова своим
ломающимся, сдавленным голосом, краснея и неловко жестикулируя, готовый
расплакаться. Под любопытным и насмешливым взглядом лакея он терял нить
мыслей. Его подталкивали к двери, но он глупо упирался, крича, что лакей
не смеет его трогать. Наконец лакей велел ему убираться вон и пригрозил,
если он не замолчит, вызвать швейцара, чтобы тот спустил его с лестни-
цы... Дверь захлопнулась. Терзаемый стыдом, взбешенный, Марк все стоял
на площадке, не решаясь уйти. И вдруг" машинально прислонившись к створ-
ке двери, почувствовал, что она плохо закрыта и подается под его тя-
жестью. Он толкнул ее и снова очутился в прихожей. Он хотел во что бы то
ни стало пробраться к Ноэми. В прихожей не было никого. Марк знал, где
комната Ноэми, и шмыгнул в коридор. Откуда-то из глубины его донесся го-
лос Ноэми. Она говорила слуге:
вы ему утерли нос...
скрежетал зубами, у него мутилось в голове. Задыхаясь, он присел на сту-
пеньке. Он не хотел, чтобы его на улице увидели плачущим. Отерев глаза и
успокоившись (под этим внешним спокойствием скрывались ярость и боль),
он машинально зашагал домой. Он был в полном отчаянии... Умереть! Да,
надо умереть! Жить больше нельзя! В жизни все так пошло и мерзко,
все-ложь, все, все лгут!.. Человеку нечем дышать... Переходя через Сену,
Марк подумал, не броситься ли ему в воду. Но его уже предупредил другой
несчастный. Набережные чернели, словно усеянные мухами: мужчины, женщи-
ны, дети, перегнувшись через перила, жадно глядели, как тащат из воды
утопленника. Какие чувства привлекли их сюда? Очень немногих - садизм,
кое-кого - жалость, громадное большинство - интерес к происшествиям,
праздное любопытство. А немало, вероятно, было здесь и таких, которые
смотрят на чужие страдания и смерть, чтобы вообразить себя в таком же
положении: "Вот так и я мучился бы", "Вот так и я буду умирать". Марк
видел только низменное любопытство зевак, и оно приводило его в ужас.
Убить себя? Да, но только не на людях! Сын Аннеты был похож на нее: та
же дикая стыдливость и гордость. Он не хотел, чтобы на него глазел этот
сброд, чтобы его, мертвого, тормошили чужие руки, чтобы липкие взгляды
оскверняли его наготу. Стиснув зубы, он быстро-быстро зашагал домой, ре-
шив покончить с собою там.
квартире, когда матери не бывало дома, он нашел револьвер. Это был ре-
вольвер Ноэми, который Аннета после ее ухода подобрала с пола и с неп-
ростительной беспечностью сунула в открытый ящик стола. Марк взял его
себе и спрятал подальше. Решение было принято. А так как дети всегда что
задумают, то сразу и сделают, Марк решил тотчас осуществить свое намере-
ние. Войдя в квартиру так же бесшумно, как и вышел, он заперся у себя в
комнате и зарядил револьвер - он видел, как это делал один его лицейский
товарищ, немногим его старше, который таскал в кармане эту опасную иг-
рушку и на уроке греческого языка, держа револьвер под партой в зажатом
между колен портфеле, украдкой показывал заинтересованным соседям, как с
ним надо обращаться. Итак, оружие было заряжено. Марк был готов выстре-
лить... Но где? Надо так, чтобы не промахнуться. Самое лучшее - стрелять
стоя перед зеркалом... Но куда же он тогда упадет?.. Нет, лучше сесть за
стол, а зеркало поставить перед собой... Он снял зеркало с крюка и пос-
тавил на стол, подперев словарем. Вот так будет хорошо видно, куда стре-
лять. Он взял револьвер... Но в какое место целиться? В висок, - гово-
рят, это самое верное... Знать бы, очень ли будет больно...
бовью, душевной мукой, приготовлениями. Он посмотрел на себя в зеркало и
расчувствовался: бедный Марк!.. Ему захотелось, раньше чем исчезнуть,
поведать людям, сколько он выстрадал из-за них и как он их презирает...
Хотелось отомстить за себя, вызвать сожаления, восхищение... Он вырвал
страницу из ученической тетради, сложил ее криво (он торопился) и своим
нетвердым, детским почерком начал старательно выводить:
ничего больше не люблю, и лучше мне умереть. Все женщины лгуньи. Они
подлые. Они не умеют любить. Я ее презираю. Когда будете меня хоронить,
положите мне на грудь бумагу и напишите на ней: "Я умираю из-за Ноэми".
заглушить всхлипывания. Потом вытер слезы, перечел написанное и серьезно
сказал себе:
писать ровно, полные отчаяния строчки ракетами взлетали вверх. Дойдя до
фразы: "Они не умеют любить", он добавил: "А я умели потому умираю".
почти утешила. Он стал добрее к тем, кого оставлял на земле, и закончил
письмо великодушными словами:
вится от всего! Марк заранее представлял себе, какое сильное впечатление
произведет его смерть.
си, который в первый раз вышел плохо, за его спиной внезапно распахну-
лась дверь. Он едва успел прикрыть руками револьвер и бумагу. Аннета
увидела только зеркало, прислоненное к словарю, и подумала, что Марк лю-
буется собой. Она не сделала ему никакого замечания. Видимо, страшно ус-
талая, она слабым голосом сказала Марку, что забыла купить молока к обе-
ду и было бы очень хорошо, если бы он за ним сбегал, чтобы ей не приш-
лось спускаться и опять подниматься на шестой этаж. А у Марка была
только одна мысль: как бы мать не увидела того, что он закрывал руками.
И, боясь двинуться с места, он ответил резко, что ему некогда, он занят.
Аннета, грустно усмехнувшись, вышла и закрыла за собой дверь.
кой у нее был убитый вид, и почувствовал угрызения совести. Ее усталое
лицо и голос хватали за сердце. Марк торопливо бросил револьвер в ящик
стола, спрятал под грудой книг свое "прощание с жизнью" и выбежал на
лестницу. Он догнал мать и сердито крикнул ей, что сам пойдет за моло-
ком. Аннета вернулась. Она подумала, что мальчик не такой уж бессердеч-
ный, как ей кажется, и на душе у нее стало легче. Но ее очень огорчала
грубость и резкость Марка. Боже, как мало в нем нежности! Что ж, тем
лучше для него! Он меньше будет страдать в жизни.
шении покончить жизнь самоубийством. Он без всякого удовольствия увидел
на столе плохо прикрытое знаменитое "завещание" и поспешно сунул его на
дно какой-то коробки. Теперь он гнал от себя гнетущую мысль о самоу-
бийстве. Он чувствовал, какой низостью и жестокостью это было бы по от-
ношению к матери, состояние которой его встревожило. Но свою заботли-
вость он проявлял в довольно неуклюжей форме. Он не сумел спросить так,
как следовало бы, Аннета не сумела ответить. Из ложного самолюбия Марк
скрывал свои истинные чувства, и могло показаться, что вопросы о ее здо-
ровье он задает, неохотно выполняя долг вежливости. Аннета, такая же
гордая, как и он, не хотела его тревожить и уклонилась от разговора.
Снова оба замкнулись в молчании. Успокоившись, Марк уже считал себя
вправе сердиться на мать за то, что ради нее отказался от самоубийства.
В глубине души он отлично знал, что у него нет больше ни малейшего жела-
ния стреляться, но надо же было выместить на ком-нибудь пережитую обиду
и боль! А срывать злость удобнее всего на матери: она ведь всегда тут,
под рукой, и она все стерпит.
которого собственное горе уже начинало тяготить, чувствовал, как в нем
растет досада на мать за ее печальный вид. Он очень обрадовался, услышав
в прихожей звонок Сильвии (ему хорошо знакома была ее манера звонить).
Сильвия пришла, чтобы взять его с собой на вечер Айседоры Дункан: она
теперь увлекалась балетом. Хотя Марк считал своим долгом отныне хранить
и в душе и на лице (прежде всего на лице) роковую печать пережитого
страдания, он не мог скрыть удовольствие, когда представилась возмож-
ность вырваться из дому. Он побежал одеваться, оставив дверь открытой,
чтобы не пропустить ничего из веселой болтовни тетки, которая, как
только вошла, принялась рассказывать какую-то скабрезную историю. Аннета
слушала и, как ни тяжело было у нее на душе, заставляла себя улыбаться,
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Доценко Виктор
Афанасьев Роман
Муркок Майкл
Сертаков Виталий