Чтение 92–й страницы книги ~На восток от Эдема~

- Вполне. Вполне устроит.

- Завтра вы отправите ответное письмо. Тогда и мясо купите.

- Пожалуй, - сказал Адам.

Пока готовилась еда, Адам сидел, глядя куда-то перед собой. Он уже
понимал, что ему не обойтись будет без Ли, - пусть даже Ли только выслушает,
одно уж это поможет прояснить мысли.

А Кейл повел брата в сарай, где отдыхал форд. Открыл дверцу, сел за
руль.

- Залезай, садись рядом, - сказал он.

- Отец нам не велел, - возразил Арон.

- Он не узнает. Садись!

Арон робко сел на краешек сиденья, затем поглубже. Кейл завращал руль
влево-вправо.

- Ду-ду! - И тут же: - А сказать, что я думаю? По-моему, дядя Карл был
богатый.

- Нет, не был.

- Спорим на что хочешь.

- По-твоему, отец врет.

- Да нет. Но спорим, дядя был богатый. Помолчали. Кейл яростно рулил,
мчась по воображаемым извивам трассы.

- Спорим, что дознаюсь, - опять заговорил он.

- Каким способом? - спросил Арон.

- А на что поспоришь?

- У меня ничего нет.

- А свисток из оленьей кости? Ставлю этот шарик мраморный против твоего
свистка, что нас отошлют спать сразу после ужина. Спорим?

- Ну, спорим, - неуверенно сказал Арон.- Зачем нас отсылать так рано?

- Отец захочет поговорить с Ли. А я подслушаю.

- Ты не посмеешь.

- Посмею.

- А я скажу отцу.

Взгляд у Кейла стал холодным, лицо потемнело. Он придвинулся к брату,
понизил голос до шепота:

- Не скажешь. А то я скажу, кто украл у него ножик.

- Никто не крал. Ножик у него. Он конверт им разрезал.

Кейл криво усмехнулся.

- Завтра у него этого ножика не будет, - пригрозил он.

И Арон понял угрозу и понял, что бессилен перед ней и сказать отцу не
сможет. Кейлу опасаться нечего.

Кейл увидел на лице у брата смятение, беспомощность, и это исполнило
его чувством собственной силы. Он радостно ощутил, что способен перехитрить,
перемудрить брата. И даже, возможно, отца. А вот китайца Ли - нет. Разум Ли
понимающе-спокойно, без усилия опережает Кейла и всегда ждет там впереди,
чтобы в последний миг предостеречь: "Не делай этого". Кейл питает к Ли
уважение и побаивается его. А вот Арон, так беспомощно сейчас глядящий, в
руках у Кейла как податливая глина. И внезапно сердце Кейла затопила любовь
к брату, захотелось защитить слабенького. Кейл обнял Арона одной рукой.

Арон не сбросил руку, но и не прижался к брату. Чуть отстранился и
взглянул ему в лицо.

- Что так смотришь?- спросил Кейл.- Никогда не видел, что ли?

- Не знаю, зачем тебе все эти штуки, - сказал Арон.

- Какие штуки?

- Все эти уловки-украдки.

- Какие уловки-украдки?

- Ну, с кроликом тогда, и за руль сейчас сел без разрешения. И Абре
что-то сказал. Не знаю что, но она из-за этого коробку выбросила.

- Хо, - сказал Кейл, пряча смущение. - Не знаешь, а, небось, хочется
узнать.

- Нет, не хочется, - медленно проговорил Арон. Хочется только узнать,
зачем тебе все это. Ты всегда хитришь, ловчишь. А для чего? Какая в этом
радость?

Боль пронзила душу Кейла. Все его хитрости показались ему бесчестными и
скверными. Брат разглядел их, раскусил его. И Кейл затосковал по любви
Арона. Ощутил себя растерянным, потерянным и сирым.

Арон открыл дверцу форда, слез наземь, ушел из сарая. Кейл повращал еще
баранку, силясь вообразить, что мчится по дороге. Но воображалось плохо, и
скоро он тоже вернулся в дом.

2

Отужинали, и когда Ли помыл посуду, Адам сказал:

- Идите-ка, ребята, спать. День был утомительный.

Арон взглянул на Кейла, медленно вынул из кармана костяной свисток.

- Не надо, - сказал Кейл.

- Он теперь твой, - сказал Арон.

- Не надо мне его. Не хочу.

Арон положил свисток на стол, сказал:

- Возьмешь, когда захочешь. Он будет тут лежать.

- Кончайте, мальчики, - вмешался Адам.- Я сказал - идите спать.

- А почему? -спросил Кейл, умело придав лицу наивно-детское выражение.
- Еще же рано.

- Правду говоря, мне надо потолковать с Ли. А уже сумерки, и во двор
идти поздно, так что идите в постель - во всяком случае, к себе в комнату.
Поняли?

- Да, отец, - сказали оба мальчика и вслед за Ли пошли коридором в
глубь дома, в свою спальню. Потом в ночных рубашках вернулись сказать отцу
спокойной ночи.

Ли возвратился в гостиную, закрыл дверь. Взял в руки костяной свисток,
оглядел, положил обратно.

- Любопытно бы знать, что было предметом их спора.

- Какого спора? - спросил Адам.

- Они до ужина о чем-то поспорили, и после ужина обнаружилось, что Арон
проиграл спор, - и вот он расплатился. О чем шла у нас речь за столом?

- Помню только, что я велел им идти спать.

- Ну что ж. Может быть, это раскроется позднее, - сказал Ли.

- Ты, по-моему, придаешь слишком большую важность ребячьим делам.
Пустяки какие-нибудь, наверное.

- Нет, не пустяки. - И, помолчав. Ли сказал: - Мистер Траск, вы
полагаете, что устремления людей приобретают важность лишь с определенного
возраста? Разве у вас теперь чувства острей или мысли ясней, чем в десять
лет? Разве звуки, краски, запахи мира вы воспринимаете так же ярко и живо,
как тогда?

- Пожалуй, ты прав, - сказал Адам. - Время старит и печалит, и мало что
дает человеку сверх этого. Те, кто думает иначе, впадают, по-моему, в одно
из величайших заблуждений.

- И еще оно дает воспоминания.

- Да, воспоминания - единственное оружие времени против нас. О чем вы
хотели со мной говорить?

Адам вынул письмо из кармана, положил на стол.

- Прочти это письмо, прочти внимательно, а потом поговорим о нем.

Ли достал свои узкие, полукружьями, очки и надел. Развернул письмо под
лампой, прочитал.

- Что скажешь? - спросил Адам.

- А есть в наших местах вакансия для юриста?

- Какая вакансия? А, понимаю. Шутить изволишь.

- Нет, - сказал Ли. Это по-восточному, непрямо и учтиво, я даю понять,
что желал бы узнать ваше мнение прежде, чем выразить свое.

- Ты это мне в укор говоришь?

- Да, в укор, - сказал Ли. - Отложив в сторону свою восточную
учтивость, скажу прямо, что старею и становлюсь брюзглив. Раздражителен
становлюсь. Разве вы не слышали, что все китайцы-слуги, старея, сохраняют
верность, но характер у них портится.

- Я не хотел тебя обидеть.

- Я не обиделся. Вы хотели поговорить о письме. Так говорите, и я пойму
из ваших слов, могу ли сказать, свое честное мнение или же будет разумней
поддержать ваше собственное.

- Не пойму я это завещание, - сказал Адам растерянно.

- Но вы-то ведь знали своего брата. И если не можете его понять, то как
же могу я, никогда его не видевший?

Адам встал и вышел в коридор; он не заметил тени, скользнувшей за
дверь. Принес из своей комнаты блеклый коричневый дагерротип и положил на
стол перед Ли.

- Вот это мой брат Карл, - сказал Адам и, вернувшись к двери, затворил
ее.

Ли вгляделся в старинную, на металле, фотографию, наклоняя ее под
лампой в одну, в другую сторону, гася блики.

- Давным-давно снято, - сказал Адам.- Еще до того как я в армию ушел.

- Трудно разобрать, -сказал Ли, нагнувшись ближе к металлической
пластинке. - Но, судя по выражению лица, я бы не сказал, что у вашего брата
было очень тонкое чувство юмора.

- У Карла его не было вовсе, - сказал Адам.- Он никогда не смеялся.

- Я не о том. Читая в письме об условиях завещания, я подумал, что он,
возможно, обладал чувством юмора, но грубым и жестоким. Он любил вас?

- Не знаю, - сказал Адам.- Иногда казалось, что любил. А однажды он
чуть не убил меня.

- Да, это есть у него в лице - и любовь, и способность убить. И
сочетание этих двух свойств сделало из него скрягу; скряга, скаред - это
ведь, испуганный человек, прячущийся за крепостной стеною денег. Он знал
вашу жену?

- Да.