чести. Сегодня же ночью у меня было только одно совершенно идиотское
желание: сказать ему все прямо в глаза перед тем, как разделаться с ним. И
вот эти невысказанные слова несколько минут буквально душили меня, точно
застряли в горле. А теперь вопрос исчерпан. Хааке больше не будет мучить
людей. Я после этого выспался, и все для меня стало таким далеким, будто я
когда-то прочитал об этом в газете.
чего-нибудь выпить. Равик посмотрел на него.
я впервые почувствовал себя старым.
лишь час. В семь часов "Озирис" был снова готов к приему посетителей.
шелковые платья. Равик, постоянно видевший их на врачебных осмотрах
обнаженными или в весьма прозрачных одеяниях, многих даже не сразу узнал. На
крайний случай мадам оставила в большом зале пять или шесть девушек в
качестве "группы резерва". После семи они также должны были переодеться и
прийти проститься с Роландой. Ни одна из них не согласилась бы явиться на
торжество в неподобающем виде. Это не было требованием мадам - так решили
сами девушки. Равик ничего другого и не ожидал. Он хорошо знал, что в среде
проституток этикет более строг, нежели в высшем свете. Девушки подарили
Роланде шесть плетеных кресел для будущего кафе, купленных в складчину.
Мадам преподнесла ей кассовый аппарат, Равик - два столика с мраморными
плитами. Он был единственным посторонним на торжестве. И единственным
мужчиной.
от нее Роланда, слева Равик. Далее - новая распорядительница, ее помощница и
затем девушки. Были сервированы великолепные закуски. Паштет из гусиной
печенки по-страсбургски и к нему старое шерри-бренди. Равику поставили
бутылку водки. Он терпеть не мог шерри. Потом подали превосходное тюрбо и
белое "мерсо" урожая 1933 года. Рыба была приготовлена не хуже, чем у
"Максима". Вино оказалось легким и в меру молодым. Затем последовала спаржа,
а за ней поджаренные на вертеле нежные цыплята, изысканный салат, чуть
отдававший чесноком, и красное "шато сент-эмилион". В том конце стола, где
сидела мадам, распили бутылку "романэ конти" урожая 1921 года.
отказавшись от шампанского и сладкого, получил вторую бутылку "романэ".
Вместе с мадам он ел полужидкий бри со свежим белым хлебом без масла и
запивал вином.
Плетеные кресла были украшены бантами. Кассовый аппарат сиял. Мраморные
плиты столиков тускло мерцали. В зале царила атмосфера легкой грусти. Мадам
была в черном. На ней сверкали бриллианты, их было не слишком много, лишь
брошь и кольцо - чудесные голубовато-белые камни чистой воды. Она не надела
диадему, хотя стала графиней. У мадам был вкус. Она любила драгоценности.
Мадам заявила, что рубины и изумруды могут упасть в цене. Бриллианты куда
надежнее. Она болтала с Роландой и Равиком, обнаруживая недюжинную
начитанность. Она вела беседу легко, забавно и остроумно, цитировала
Монтеня, Шатобриана и Вольтера. Ее умное, ироническое лицо обрамляли слегка
поблескивающие седые волосы с голубоватым отливом - мадам их подкрашивала.
пансиона, встали из-за стола. Они вежливо поблагодарили мадам и трогательно
простились в Роландой. Мадам посидела еще немного. Она угостила Равика
"арманьяком", какого он в жизни не пробовал. "Группа резерва", все время
дежурившая внизу, прибыла к столу. Девушки умылись, переоделись в вечерние
платья и подкрасились, но не так ярко, как обычно. Мадам дождалась, пока
всем не подали тюрбо. Поговорив с девушками и поблагодарив их за то, что они
пожертвовали для нее этим часом, она грациозно откланялась.
поблагодарил. Мадам удалилась. С головы до пят - дама высшего Общества.
едем вдвоем. Понимаешь? И вдруг заявишься ты. Он очень удивится.
Сегодня я сниму номер в отеле "Бельфор". Удобно, дешево и чисто.
не рисуется. Она была женщиной устойчивых буржуазных взглядов. Для нее не
имело значения, служит ли она в пансионе для благородных девиц или в
публичном доме. У нее были определенные обязанности, и она честно их
исполняла. Теперь она освободилась от этих обязанностей и возвращается
обратно в свою буржуазную среду, полностью порывая с тем миром, в котором
временно жила. Так же получалось со многими проститутками. Часто они
становились отличными женами. Проституцию они считали тяжелым ремеслом, но
отнюдь не пороком. Такой взгляд на вещи спасал их от деградации.
бумажку.
Приезжай в любое время.
Потом - на имя моего жениха.
себе, как удивится твой жених, если я вдруг свалюсь к вам как снег на
голову.
вокзал? Так ведь здесь совсем другое дело. Я даю адрес на тот случай, если
тебе придется срочно выехать из Парижа.
неприятности. Хорошо заранее знать место, где можно какое-то время пожить,
не опасаясь полиции.
адрес. А понадобится - приезжай, не стесняйся. У нас никто ни о чем не
спросит.
каким-то немцем. Спрашивал, был ли он здесь.
торчал один немец. Ты, наверно, его уже забыл. Такой толстый, лысый. Сидел
за столиком с Ивонной и Клер. Агент спрашивал, заглядывал ли он к нам и кто
еще был здесь тогда.
что в тот вечер ты забежал к нам на минутку.
у невинных людей паспорта.
было, и все. У нас старое правило: мы никогда ничего не знаем. Так лучше.
Впрочем, кажется, он и сам был не особенно заинтересован в расследовании.
туриста. Нам и своих забот хватает. - Она поднялась. - А теперь мне пора.
Прощай, Равик.
аппарат, плетеные кресла и столики. Весьма практичные подарки. Мысленно она
уже видела их в своем кафе. В особенности
благополучия. Поколебавшись с минуту, Роланда вернулась, достала из сумки
несколько монет, положила их подле поблескивающей кассы и нажала на клавиши.
Механизм сработал, счетчик показал два франка пятьдесят сантимов, и Роланда,
улыбаясь счастливой улыбкой, положила в ящичек деньги, которые сама себе
уплатила.
нажала на клавиши. Один франк семьдесят пять сантимов.
Березин Федор
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Прозоров Александр