старика, бесстрастное и спокойное, окутывали его нагой торс золотистым
ореолом. Казалось, это мягкое сияние исходит от смугловатой, по-юношески
гладкой кожи наставника, от высокого лба с чуть запавшими висками, от
янтарных зрачков - расширившихся, огромных, неподвижных. Глядя на него,
Конан почувствовал внезапное смятение; в чертах Учителя проступало сейчас
нечто такое, что киммериец в сотый раз подумал - да человек ли это?! И в
сотый раз ему стало ясно, что истины не ведает никто - кроме пресветлого
Митры.
проще сказать, кем он наверняка не является, чем уяснить его истинную
природу. Ни бог, ни демон, ни дух, ни пришелец с Серых Равнин, оживленный
волей Владыки Света... Все же человек? Возможно... Но человек особый,
отличавшийся от остального людского племени, как дуб отличен от травы,
снежная вершина - от придорожного камня... Что же было средоточием и
квинтэссенцией его неповторимой сущности? Знание и мудрость? Могущество и
сила? Поразительное долголетие? Провидение грядущего? Пожалуй, все это и
еще многое другое, решил Конан, всматриваясь в чеканные черты Учителя, в
его глаза, сиявшие подобно двум крохотным солнечным дискам.
у переносицы, потом поднялись к вискам - точно хищная птица взмахнула
крыльями; скулы и подбородок выступили резче, ноздри затрепетали, в
уголках рта пролегли тонкие морщинки. Учитель протянул руку, и его крепкие
пальцы впились в плечо Конана.
клятвопреступника обратно в пустыню? Почему помогаю тебе, нарушившему
обет, - чего не случалось на моей памяти ни разу?
хранитель Великого Равновесия. Омм-аэль! Он, - старик поднял взгляд к
потолку, - видит дальше меня, прозревая грядущее; Он взвешивает черное и
светлое в людских душах, Он решает, каким испытаниям подвергнуть
избранных, чтобы они совершили то, что должно быть совершено. И ты, сын
мой, в свои сроки свершишь великое, свершишь все предначертания судьбы...
Так сказал Митра, и ради этого я помогаю тебе!
непослушные губы, он прошептал:
грядущем... о судьбе... о великих деяниях... Значит ли это, что и сам я
стану великим? Стану королем, властителем, какого еще не видел мир?
Сокрушу зло и тьму, получив в награду славу и могущество?
сказал, ты - слышал... Остальное - твои домыслы, твои мечты! Человек не
должен знать грядущего; это делает его слишком самоуверенным. - Учитель
поднялся и шагнул к стене, завешанной оружием. - Итак, через день-другой
ты отправишься в путь, Секира. Ты возьмешь этот арбалет, стрелы, кинжал,
девушку...
старца. - Ты сказал - девушку, отец мой?
Пресветлый пожелал дать тебе спутницу, владеющую Силой. Добрый знак!
Возможно, Он намерен простить тебя; возможно, желает ее испытать... среди
Учеников женщины встречаются редко... - Наставник в задумчивости покачал
головой. - Ну, как бы то ни было, вы отправляетесь вместе.
направились к проходу, что вел в кладовую с воинским снаряжением. На
пороге киммериец остановился, подняв повыше масляную лампу и осматривая
обширный каземат, загроможденный связками копий и стрел, а также полками,
на которых в строгом порядке покоились мечи, боевые молоты, топоры и иное,
более экзотическое и непривычное оружие. На вбитых в стену крюках висела
одежда, мешки, фляги и бурдюки, дальний угол был завален бухтами канатов,
свернутыми веревочными лестницами, досками и еще каким-то добром. Учитель
двинулся прямо туда - выбирать подходящую веревку с крюком.
могу ли я спросить тебя кое о чем?
большего я не хочу знать. Объясни мне иное, Учитель. Ты говорил о давних
временах, когда мир принадлежал Первосотворенным, любимцам Митры.
Гигантам, почитавшим своего великого Отца - так ты сказал! Они воздвигли
Ему достойное святилище; они поставили в нем сверкающий алтарь, вознесли
свод, подобный небесному куполу, вытесали колонны в тысячи локтей
высоты... А Властитель Света погрузил их в земные глубины, взвалив на
плечи непомерную тяжесть, и плоть их, живая и теплая, обратилась в камень!
Разве это справедливо? Разве так поступают со своими любимыми детьми?
поглаживая пальцами правую бровь; потом лицо его стало задумчивым и чуть
грустным.
нелегкая работа, верно? И самая важная, я полагаю? Ты согласен со мной?
приподнялись вверх. - Только своим любимым детям, коим он доверял и
доверяет - и в прошлые века, и в нынешние, и в грядущие... Тяжкая участь,
готов согласиться с тобой! Но разве у людей иначе? Тем, кого мы любим и
кто любит нас, нередко достается самый горький кусок, не так ли?
поймет и простит, сын мой, поймет и простит... - Наклонившись, старец
поднял моток тонкого прочного каната. - Ну, а теперь погляди-ка сюда. Что
ты скажешь об этой веревке?
только-только показался над равниной. Учитель их не провожал; похоже, его
вообще не было ни в пещере, ни на верхней площадке у тренировочной арены.
Вероятно, он еще до утренней зари спустился в сад, к своим любимым яблоням
и дубам, чтобы почерпнуть у них Силу и успокоить дух. Да и кто нуждался в
этих проводах? Вчера и позавчера все было сказано; Конан же хорошо помнил,
что наставник не повторяет своих слов дважды.
по гладким ступеням, раскачивая в руке дротик; кроме этого оружия у нее
были только кинжал, сумка на поясе да небольшой мешок за плечами. Конан
снарядился в путь гораздо основательнее: два меча, нож, арбалет и колчан,
полный стрел. Кроме припасов, в его мешке нашлось место веревке с железным
крюком, меху с водой и прочим дорожным мелочам.
дорожку с вкопанными торчком поленьями, они зашагали вверх по склону. Тут
обнаружилась тропа - узкая, но вполне подходящая для человека, привыкшего
с детства лазать по скалам; Конан шел вперед, почти не глядя под ноги,
инстинктивно сохраняя равновесие на опасных участках. Дыхание киммерийца
было ровным, тело - послушным и гибким; тем не менее, он с тревогой
поглядывал на солнечный диск, медленно поднимавшийся над горизонтом,
словно хотел поторопить восходящее светило.
выглядит довольно странной. Похоже, к ней не прикасались человеческие
руки, ибо Конан нигде не мог заметить следов кирки или зубила; камень под
ногами был гладким, как бы оплавленным, а изгибы уходившей вверх тропы
напоминали плавное течение водного потока. Приглядевшись, он понял, что
шагает по длинному и узкому языку пепельно-серой лавы, излившейся некогда
из кратера и проложившей путь до самой обители наставника. Вряд ли это
было случайным; скорее всего, устланная застывшей лавой дорога возникла по
воле Митры, желавшего облегчить подъем к жерлу вулкана. Но кому и зачем?
Означала ли эта тропа, что Учителю нужно время от времени подниматься
наверх, к темным базальтовым скалам, что обрамляли края кратера?
досужие мысли, сунул руку за пояс - туда, где хранилась драгоценная фляга
с арсайей. Пробка из каменного дуба была забита глубоко, но сильные пальцы
без труда справились с ней; он вдохнул острый и свежий запах, потом быстро
закупорил бронзовый сосудик. Хорошо, что Рина не обернулась, мелькнуло в
голове; ясные глаза девушки вновь напомнили бы ему, что в этой жалкой
фляжке хранится его душа. Его память и разум! Он оставался человеком лишь
потому, что дважды в день, на утренней и вечерней заре, нюхал снадобье
дамастинского мага, и об этом не стоило забывать.
Конан, мрачно покачивая головой. Любой, кто оказался бы сейчас рядом, был
бы ему неприятен; любое человеческое лицо заставило бы поразмыслить о той
хрупкой грани, что отделяла его самого от состояния бессловесной и
беспомощной твари. Пока что он сохранял рассудок - благодаря арсайе; но
что произойдет, если чудодейственное зелье кончится, а он так и не
доберется до храма Первосотворенных? Киммериец почувствовал, как по спине
бежит холодок, и нахмурил брови; ему не хотелось задумываться об этом.
желто-серое море песка, протянувшееся от горизонта до горизонта. Пустыня
Сертаков Виталий
Грабб Джеф
Майер Стефани
Лукьяненко Сергей
Белогорский Евгений
Акунин Борис