только то обстоятельство, что все присутствующие, кроме Стокса и Оливера
Марченда, настроены против него; Келлета раздражало вмешательство
американца, сэр Роберт Фэрлемб просто уперся, как бык, а Сонделиус
утверждал, что Мартин вполне порядочный молодой человек, но фанатик.
Братства Евангелического Просвещения.
изумлением слушал он его речь:
но я прошу вас выслушать меня не как священника, а как врача, как доктора
медицины. Гнев божий обрушился на вас... Но я не о том, я вот что хочу
сказать: Эроусмит учился со мною в одном университете, на одном курсе. Я
его знаю вдоль и поперек: такой был балбес, что его исключили. Ученый! А
его хозяин, его хваленый Готлиб - его тоже выставили из Уиннемакского
университета за неспособность! Знаем мы их! Вруны и остолопы! Нечестивцы,
глумящиеся над верой! Кто вам сказал, кроме самого Эроусмита, что он -
выдающийся ученый?
Он поднялся и прокричал:
мудрецов сегодняшней науки, а доктор Эроусмит - его представитель! Выражаю
свою солидарность с ним, полную солидарность. Как вы должны были видеть по
моей работе, я действую совершенно от него независимо, и я весь к вашим
услугам, но я знаю его заслуги и покорно следую за ним.
побуждений: на Сент-Губерте белые не слишком уважают блаженные экстазы
негров в часовнях Братства Просвещения), но постановил только "принять
доклад к сведению, решение отложить"; и люди по-прежнему умирали десятками
ежедневно, и на Сент-Губерте, как и в Маньчжурии, молили об отдохновении
от этого древнего неотступного проклятия.
сказал Мартину и возмущенной Леоре:
сделаете, - вы пойдете со мной и зарядитесь фагом.
дадите его каждому. Мои убеждения не изменились, сколько бы я ни дурачил
ваш Комитет.
отличавшийся всеми качествами, кроме комфортабельности и мощности, и на
тротуар выпрыгнул англичанин, худой, как Готлиб, и типичный, как Инчкеп
Джонс.
Сент-Свитина. Думал попасть на заседание Особого Комитета, но чертов
надсмотрщик отпросился домой, а сам взял да и умер от чумы. Я слышал от
Стокса о вашем проекте. Совершенно правильно! Сплошная нелепость - вечно
возиться с чумой. Комитет отклонил? Жаль. Может быть, мы сумеем что-нибудь
устроить в Сент-Свитине. Всего хорошего!
налаженном укладе ночной работы и утренних фуражировок за папиросами. Он
не мог заснуть, потому что воображаемый Айра Хинкли всю ночь врывался к
нему.
благословлял их - свою смиренную темнокожую паству в душной, крытой
железом часовне, которую он теперь превратил в чумный барак. Он, шатаясь,
ходил от койки к койке под евангельскими текстами, которые выписал сам на
беленых известью стенах, потом громко возопил и повалился у сосновой
кафедры, с которой так любил проповедовать.
человек был сражен чумой и за всеми ходил один врач, Мартин привил фаг
всей деревне; без передышки делал инъекции, и работу отнюдь не облегчало
сознание, что бойкая блоха с любого пациента может наградить его чумой.
записях спад эпидемии, не происходивший больше нигде, кроме Кариба.
потом, когда эпидемия кончится, мы живо соберемся и - домой! Я с
удовольствием опять померзну. Интересно, что Холаберд и Шолтейс - все так
же ссорятся? Приятно будет попасть опять на нашу квартиру!
кухню, пока мы в отъезде... Я, пожалуй, переставлю синее кресло в спальню.
этой деревне было больше всего зараженных земляных белок. Сонделиус был
скор на решения. В один прекрасный вечер он выложил свои планы Инчкепу
Джонсу и Мартину, отмел их сомнения и сказал:
целиком. Покончим с этим к утру, пока нам не помешали.
один к одному, удальцы в высоких сапогах, с перетяжками на запястьях, с
черными блестящими пиратскими физиономиями. Они выкрали провизию из лавок,
палатки, одеяла и походные печи - из правительственного военного склада -
и свалили добычу на грузовики. Отряд грузовиков загромыхал по дороге к
Карибу. Поверх клади сидели крысоловы, распевая благочестивые гимны.
разместили их всех в палатках на лугу вверх по долине и в первом часу ночи
сожгли поселок.
пальмовых листьев на кровлях шел густой дым, мертвенно-медлительный,
белый, со зловещими черными прожилками, а сквозь дым языками вырывалось
пламя. На огненном фоне вырисовывались силуэты пальм. Хижины, казавшиеся
такими крепкими, мгновенно превращались в хрупкий бамбуковый остов -
черные линии стропил в осыпающихся ворохом искрах. Пламя осветило всю
долину, взметнуло стаи кричащих перепуганных птиц и превратило прибой у
Карибского мыса в кровавую пену.
армия Сонделиуса оцепила горящую деревню и с бешеными воплями избивала
палками бегущих крыс и земляных белок. В огне разрушения демоном носился
Сонделиус, колотя ошалелых крыс дубинкой, пуская им вдогонку пули и все
время напевая про себя непристойную балладу о Билле-моряке. А на рассвете
он уже ухаживал за больными в яркой, новой, полотняной деревне, учил
негритянок обращению с их новыми походными печками и благодушно обсуждал
способы отравления земляных белок в норах.
два дня, вводя фаг, делая записи, инструктируя новоявленных больничных
сестер. Наконец, он вернулся в Блекуотер и пошел в приемную главного врача
- или в то, что было приемной главного врача, пока не явился Сонделиус и
не забрал ее в свои руки.
занят. Он полулежал в своем кресле, и глаза его были налиты кровью.
полотняный городок? - проговорил он со смешком, но ослабевшим голосом и,
встав, зашатался.
продолжал он нетвердо, но с большим интересом, - я как раз собрался пойти
посадить себя в карантин. У меня изрядный жар, и железы распухли. И моя
сила... Ух! Мне под шестьдесят, но поглядели бы вы, как я поднимаю грузы,
которые не по плечу ни одному матросу... В боксе я выдерживаю пять
раундов! О, боже мой, Мартин, я так ослабел. Но не боюсь. Нисколько.
- проживавшая в нем семья умерла вся поголовно, но домик окурили.
Раздобыли сиделку, и Мартин сам ходил за больным, стараясь вспомнить, что
был когда-то врачом, умевшим класть на головы лед и говорить слова
утешения. Одного не удалось достать - сетки от москитов, и только на это и
жаловался Сонделиус.
кожа, как вспухли лицо и язык, как слаб его голос, бормотавший:
замыслил их такими прекрасными - цветы, и море, и горы. Он велел плодам
произрастать так обильно, чтобы человеку не нужно было работать... а потом
он посмеялся и насовал вулканов и змей, напустил влажную жару и раннюю
старость, и чуму, и малярию. Но самой подлой ловушкой, какую он подстроил
человеку, было изобретение блохи.
клокотанье, и Мартин понял, что больной пытается засмеяться.
слезами на глазах от сознания собственного бессилия.
хоть раз еще увидеть Стокгольм, и Пятую авеню в день первого снегопада, и
страстную неделю в Севилье. И как следует выпить напоследок. Я ухожу
совсем мирно. Немного больно, но жизнь была прекрасной игрой. И я... я
набожный агностик. О Мартин, дайте моим бедным людям фаг. Спасите их
всех... Боже, я не думал, что мне будет так тяжело.
Максимов Альберт
Лукьяненко Сергей
Прозоров Александр
Бажанов Олег
Свержин Владимир
Шилова Юлия