из ножен. Но понял и Сумерешник:
сутью своею сияющий, точно солнышко... Осиянный, стало быть.
незваного вестника к земле.
ртом. Нет. Не лжа. Черный младенец... Но почему - здесь? Почему, почему.
Сейчас не думать надо!
свети под ноги, милая! Только бы не оступиться, не загреметь раньше времени
вниз, в стрекишу погибельную! Но пофартило, добрался до конца. Спрыгнул,
руками травы не коснувшись. Веди, крылатушка! Сзади галдели, разбираясь, что
да куда, а он мчался за летучей своей звездой вдоль стен, сейчас совершенно
черных, и мимо ворот, в которые вливалась нижняя дорога, и дальше, к
странной толпе - дети малые там собрались, что ли? Но подбежал поближе,
понял: стояли на коленях. Десятка два, а то и более. И глядели молча, как
завороженные, в распахнутые двери сарайчика, из которых мирно лился невесть
откуда взявшийся солнечный свет. Харр, пинками отшвыривая попадавшихся на
пути коленопреклоненных и совсем не думая о том, кого же он найдет там,
добрался наконец до светозарного пристанища и нырнул внутрь, и на миг ослеп:
сейчас пирли покрывали уже весь потолок и даже спускались гирляндами,
цепляясь друг за дружку - точно роса луговая на солнце играла. Всех
цветов... нет. Красного не было. Ни единой багровой, или лиловой, или
розовой... Да о чем это он?..
разумница, и могла учинить такое.
с младенцем, не золотым, как было ему обещано, а коричневым, точно здешние
стены. - Сейчас же стража набежит, от вас двоих только мокрое место
останется!
даже не осознает происходящего, да и его, пожалуй, как следует разглядеть не
может. Не она всему виной. Пирлюхи проклятые, говорил же им - скопом не
собирайтесь, пока не велено! Слетелись, вишь, на младенчика тихрианского
поглазеть - эка невидаль! Да он здесь таких... Тьфу, опять не об том!
осторожно отняв малыша и кутая его в собственный плащ; выскочил вон,
оглянулся: "Да погасните наконец, безмозглые!" Свет медленно померк.
наверх? Липкие пальцы ухватили его за запястье. Мать честная, Шелуда!
чем-то побрякивающим. - Я стражей вниз направлю, а ты беги вдоль водопоя,
там дорога наверх. До развилки доберешься, выбирай тропу, что вправо, - к
Двоеручью придешь. Стан брошенный, все дома пусты. Укроешься.
убереги ее, воин-слав, мне за подмогу знаешь сколько Иофф отвалит? Тебе и не
снилось... Дай-ка баклажку, воды тебе наберу, мамки, когда кормят, пьют в
три глотки...
самого-то обе руки были заняты. Ежели б не денежный резон, и сам бы этому
холую не поверил. Шелуда сбегал к бадье проворно, вернулся, шикая по дороге
на собравшихся. Сунул флягу Харру за пазуху:
детей. Пока-то легко. А потом? Голубая пирлюшка светила еле-еле, но дорогу
казала послушно. Сараи и хибары лепились вдоль плавно закруглявшейся стены,
и пока никакой дороги видно не было. Пирль вдруг трепыхнулась, словно что-то
почуяв, и нырнула под дверь незапертого хлева. Погоню надо переждать, что
ли? Привычка доверять серебристой своей проводнице толкнула его следом.
Заскочил в дверь, притворил ее поплотнее, прислушался. Нет, тихо. Погоня
топотала бы - будь здоров! Кто за наградой, а кто и так, потешиться. Но
сейчас слышалось только ровное и сильное дыхание с пофыркиванием. Светляк
разгорелся ярче, и Харр наконец разглядел крупного горбаня, задумчиво
косящего на него лиловым глазом. Острые горбики не позволяли сесть на такую
скотинку верхом - на горб надевали плетеную корзинку, к которой привешивали
со всех сторон дорожные короба, грузили немного: легконогая, но слабосильная
скотинка не смогла бы снести даже одного человека.
по шее, потом ниже... И себе не поверил: горбань-то был без горба! Только
маленький выступ на самом крестце. Он усадил Мади на плоскую спину, своим
поясом привязал ее к мощной высокой шее - горбань только покивал. Харр
почесал ему мягкие рожки, пошарил за пазухой - нашел лепешку. Отдал скотинке
половину. Взнуздать было нечем, но Харр знал; даже дубиной горбаня не
заставишь перейти на рысь. Так, придерживая его за шелковистую белесую
гриву, и вывел его на дорогу. И только тут увидал, что она круто забирает
вверх, оставляя позади неприступные стены Жженовки.
изредка уносилась в придорожные кусты, шугануть какую-нибудь лесную зверюгу.
Слава Незакатному, ни крупного хищника, ни подкоряжника не встретилось. К
рассвету дошли до развилки - влево вилась торная дорога, вправо - едва
уловимая тропка, все, что осталось от широкого торгового пути, ведущего
когда-то в богатое златоглавое Двоеручье. После разграбления становища здесь
бывали одни лишь пастухи да подкоряжники.
треугольником золотых ворот, восстающих как бы из кущи деревьев. Харр
стегнул горбаня хворостиной: надо было любой ценой добраться до становища.
Четвероногий сподручник зашагал проворнее, точно почуяв стойло, видно,
слабые руки Мадиньки, обнимавшие его шею, нисколько ему не мешали. Червонное
золото приближающихся с каждым шагом ворот становилось все ярче, но теперь
исчезла их кажущаяся легкость - огромные наклонные столбы поддерживали
массивный шар, и сквозь молодую листву уже было видно, что к этим воротам
ведут ступени золотой, но уже более тусклой лестницы. Справа и слева от
ворот раскинули свои светозарные крылья такие ломкие на вид стены, что у
любого должно было возникнуть желание отъять от них себе кусочек. Недаром
подкоряжники когда-то намылились именно сюда, хотя и в те времена Жженовка
Тугомошная была и сокровищами, и припасами богаче этого крытого
златоблестищем стана. Но и стены, и сами ворота, и ступени лестницы были
неуязвимы для цепких лап лесного люда; разграблены были только дома, чьи
зияющие пустыми окнами остовы уже виднелись в треугольном проеме. Впрочем,
что говорить о подкоряжниках, озверевших от голода, - жители окрестных
становищ мало-помалу довершили разор, растащив все, что можно было содрать,
отколупать, спять с крыш и куполов. Недаром Зелогривье то тут, то там
сверкало златоблестищем; да и Межозерье было грешно.
одной руки на другую. Тот разом проснулся и заорал так, что многозвучное
эхо, отразившись от сверкающих стен, огласило всю округу. Мади разом
встрепенулась, потянулась к малышу, но не пускал пояс, которым она была
привязана. Харр сунул ей крикуна:
глядела на его темно-ореховую головку, поросшую реденькими, по-настоящему
черными завитушками. А говорила - золотой будет...
- на самом деле это он себе не позволял размякнуть. - Нам еще до убежища
добираться - ого-го!
ступени, невольно скользя по ним вверх все еще затуманенным нежностью
взором... И вдруг глаза ее испуганно дрогнули.
ступеней, ожидая усмотреть причину, по которой она пришла в такой ужас. Не
увидел ровным счетом ничего. Вот только наклонные столбы с шаром на
верхушке... И вовсе это не столбы были, а изваянные из одного громадного
утеса руки, скорбно сложившиеся в жесте отчаяния и прощания.
Уж если нас где и будут искать, то именно там. Все перевернут. Уйдет на то
дня три, не менее. А мы тем временем еще далее на рассвет подадимся да
вверх, так и до Огневой Пади быстренько доберемся. Там в скалах надручейных
столько нор пустых - видимо-невидимо. Хрен нас разыщут! Она поглядела на
него недоверчиво и все еще - как на чужого. Не узнавала она его, что ли? Вот
Шелуду, так признала по одному голосу. В удивлении его не было ни тени
ревности, как и в обращении "милая" - никакой сердечности. Перед ним была
совсем не та Мади, умница-недотрога, которой он нес целый ворох диковинных и
завлекательных рассказов о дальних землях и становищах; и не та
Мади-глупышка, которая так старательно и настойчиво совращала его, кобеля
длинноногого... Сейчас это просто была Та-которую-он-должен-спасти. И
только.
Шелудой не поделили?