Чтение 93–й страницы книги ~Счастливая звезда (Альтаир)~

настоящая, просто потому, что другой у него никогда не было и ему не
восемнадцать лет. Значит, ошибка невозможна.

Он ревностно скрывал это от ребят, думая, что никто ничего не замечает.

В экспедиции у него было очень много работы, но от того же Левы Усикова
или Митяя не укрылись некоторые любопытные детали. Весьма странно, что
Вячеслав Акимович мог часами рассказывать летчице о новейших успехах
телевидения. Однако Леву это еще не так удивляло. "Зин-Зин скучно, - решил
он. - Попробуйте при ее активном характере вылежать несколько дней без
движения. Вот и приходится Вячеславу Акимовичу ее развлекать".

Удивительным казалось другое. Все, что рассказывал инженер, Зин-Зин
давно уже слышала от студентов. Лева недоумевал: почему она, такая
прямолинейная и смелая, не скажет: "Извините, Вячеслав Акимович, ваши
лекции не открывают мне новых горизонтов. Мои друзья уже неоднократно
излагали этот научный материал, а кроме того, для иллюстрации пользовались
еще соответствующей аппаратурой". Наоборот, Зина поощряла лекционную
деятельность инженера и даже задавала ему, с точки зрения Левы, довольно
глупые технические вопросы, будто она абсолютный профан в радиотехнике. К
чему все это, непонятно. Лева попросту растерялся. Тут кроется еще одна
тайна, перед которой наука бессильна.

Но вскоре и он и все его друзья простили невинную хитрость Зины,
заметив, что после вступительных лекций инженер вполне освоился, разговор
перешел на общие темы, и вполне возможно - когда Зин-Зин и Вячеслав
Акимович оставались одни, затрагивались темы и личного порядка.

Набатников отложил свой опыт еще на несколько дней. Для некоторых
обобщений нужны были дополнительные материалы из Москвы, где летающий диск
не раз достигал своего потолка и мог часами висеть в пространстве.

В это время на Земле сотрудники института, где работал Набатников,
следили за экранами, на которых были видны сложные явления распада
вещества. Что-то в них заинтересовало Афанасия Гавриловича, он потребовал
новой проверки, но уже в других, измененных условиях.

Это как нельзя лучше устраивало Дерябина. Вместе с инженерами Института
электроники и телевидения он поставил своеобразный рекорд дальности приема.

Однажды Набатников, Пичуев и все, кто был заинтересован в дальних
телепередачах, собрались в палатке. Здесь стоял большой экспериментальный
телевизор, привезенный с собой Вячеславом Акимовичем.

Пригласили сюда и Зину. Потом пришла медсестра, молодая, но уже
поблекшая женщина в белой косынке; она глаз не сводила с больной и была
при ней постоянно.

В палатке расставили скамейки, получилось что-то вроде телевизионного
театра, как в Москве. Правда, экран был много меньше, но для нескольких
зрителей вполне достаточен.

Сейчас телевизионный приемник, установленный в диске и поднявшийся на
высоту около двухсот километров, принимал программу из-за океана.

Возможно, ее транслировала какая-нибудь телевизионная станция Канады.

Пичуев терпеливо, шепотом, чтоб не мешать другим, объяснял Зине
сущность всей этой системы. До сих пор она ее не поняла как следует.

- Ну хорошо, - соглашалась Зина, - Я глупый несмышленыш. Значит, в
диске приемник? Он принял какую-то картинку... Ладно, пусть электрические
сигналы. Дальше через передатчик он посылает эти сигналы вниз. Под Москвой
ваша лаборантка сидит в четырехугольной башне и принимает их, потом
сигналы эти идут к радиопрожектору. А он что же?

Пичуев чуть слышно ответил:

- Опять их отправляет вверх? Ах, так! Ну, тогда понятно. Мы здесь
принимаем отраженную от диска картинку?.. Нет? Не картинку?

Телевизионные сигналы? Я о том и говорю. Значит, здесь уже, в
телевизоре, они превращаются в картинку. Вот теперь что-то проясняется.

На экране шла так называемая внестудийная передача? Доказывалась
очередная телевизионная хроника: куда-то отправлялись войска, то ли в
Европу, то ли в Азию.

Бравые молодцы в пилотках и коротких курточках - форма американских
солдат - выстроились на площади у пристани. Вдали виднелись мачты
кораблей. На них косились долговязые парни, ожидая погрузки, и, судя то
всему, эти левофланговые, впрочем так же как и многие другие, не
испытывали особой радости от предстоящего путешествия. На лицах их стыла
обязательная улыбка. Трепетали на ветру полосато-звездные флаги.

Стараясь никого не зацепить своими длинными ногами, Женя встал и сел
поближе к экрану. Он понимал, что телевизионная компания не стала бы
передавать столь неинтересное, надоевшее американцам зрелище. Вероятно,
готовилась сенсация.

Оркестр заиграл популярную песенку. На площадь выкатился открытый
автомобиль, до бортов наполненный цветами. В нем, как из клумбы, торчала
голова с пышными локонами, чем-то напоминающая хризантему. Диктор сообщил,
что локоны эти принадлежат известной киноактрисе... Фамилию ее Женя не
расслышал в реве толпы, окружающей площадь.

Молодой генерал подскочил к машине, открыл дверцу. Кинозвезда, с
привычной улыбкой повернувшись к телекамере, поблагодарила, манерно
протянув руку.

Женя не был ценителем женской красоты, мало понимал в этом, но лицо
актрисы ему не понравилось: крупный, нарисованный рот, наклеенные ресницы,
тонюсенькие брови, оказавшиеся очень высоко, не на своем месте.

Выражение лица глуповатое, злое. Даже улыбка не спасала.

В блестящем, плотно обтягивающем фигуру платье, похожая на морского
льва, мелкими, семенящими шажками знаменитая кинозвезда подбежала к
унылому левофланговому и, обняв за шею, поцеловала.

Аплодисменты, свист, крики не смутили солдата, удостоившегося такой
награды. Он сразу повеселел, игриво подмигнул соседу: смотри, мол, шустрая
девчонка! Но актриса не забыла и соседа, таким же отработанным движением
левой рукой обняла его, привстала на носки и поцеловала. Потом третьего,
четвертого, пятого.

Диктор пышно говорил о патриотизме, любви американского народа к своим
славным парням. Говорил, что гордость мирового кино, мисс такая-то,
восхищена поступком чудесных ребят, настоящих американцев, которые едут за
океан бороться с коммунистами. За это она перецелует их всех до одного.
Пусть даже десять тысяч.

Все это Женя слышал в точном переводе Вячеслава Акимовича, который это
делал в основном для Зины. Слышал и не понимал, как можно опошлить,
уничтожить, втоптать в грязь святость чистых человеческих чувств.

В годы минувшей войны, повинуясь душевному порыву, со слезами
благодарности и счастья девушки дарили, возможно, первые свои поцелуи
воинам-освободителям, когда те проходили в строю по улицам советских
городов и селений. Так же было и на улицах Праги, Варшавы, в селах
Болгарии и Венгрии - везде, где встречали советских воинов, вызволивших
народы из тьмы к жизни. Девичьи поцелуи, чистые и благодарные. Их никто
никогда не забудет.

"А здесь, - краснея от гнева и стыда, Женя смотрел на экран, - с какой
холодной деловитостью печатает эта мисс свои законтрактованные поцелуи!

Неужели там никто не понимает, что это гадко, кощунство, издевательство
над совестью? Не так уж давно американские парни, вспоминая напутственные
поцелуи своих невест, выкалывали кореянкам глаза, отрезали уши, пытали
раскаленными утюгами. Сколько звериной злобы, изощренной нечеловеческой
жестокости показали они миру, измываясь над женщинами!

Это они прославили себя на островах Кочжедо и Понган. Это они продевали
проволоку в носы кореянок и с хохотом водили их по деревням. Это они
вешали пленниц на деревьях, они стреляли из пистолетов по живым мишеням -
женщинам деревни Сапхенни. Они расстреливали детей в ущелье Некягор.

Всему миру известны кровавые забавы американских парней".

Вспомнились остроголовые, бег инвалидов, плачущая мишень, о которой
писала Надя. Таков путь молодых убийц и палачей. Целуйте их, мисс!

Вдохновляйте на новые подвиги!

Мисс изнемогала от усталости. Она доцеловывала вторую сотню солдат,
прозрачным платочком вытирала припухший рот, губы с трудом расплывались в
улыбке. Теперь она уже никого не обнимала, а поочередно клала руку на
широкие солдатские плечи. Неудобно тянуться вверх, набрали каких-то
верзил, даже шея заболела. И мисс с тоской поглядывала в конец строя:

скоро ли дойдет она до низкорослых? Там дело пойдет быстрее.

Чтобы не затруднять гордость Голливуда - мисс устала ходить, - солдатам
было приказано передвигаться самим. Так целыми подразделениями они шли
мимо злой раскрашенной женщины, во имя грязной славы совершавшей
поцелуйный обряд.

Зина переглянулась со своей подругой - медсестрой, они поняли друг
друга. На чужом берегу, по ту сторону океана, вдруг оказалась женщина,
которая решила продемонстрировать чуть ли не всему миру, как мало значит
для нее женское достоинство. А Зине и ее подруге было стыдно и очень,
очень больно. Пусть на том берегу, пусть далеко, но они видят женщину.

Обидно за нее и за всех женщин мира. Она оскорбляет их.

Кинозвезда утомленно закрывала глаза и с явным беспокойством
притрагивалась пальчиком к губам.

- Сказка Андерсена, - заметил зло Афанасий Гаврилович. - Только в
американских масштабах, похлестче. Помните принцессу и свинопаса?

Принцесса вроде как прообраз этой дамы, - он кивком указал на экран. -
Но против нее никуда не годится. Помните? Та заплатила свинопасу за
трещотку всего лишь сто поцелуев. А мисс тоже за трещотку, то есть за
рекламную трескотню, готова выложить десять тысяч. Причем ей не важно
кому. Он знает, что в строю есть и свинопасы, и лавочники. Только
миллионеров нет.

Вадим напомнил, что принцессу из сказки фрейлины закрывали шлейфами. А
тут наоборот. Пусть весь мир смотрит! Кстати Вадим точно и не знал, чем
там дело кончилось.

- Справедливостью, - подсказал Лева (как же, затрагивалась его любимая