времени ее состязания с Джиневрой Фэншо и безусловной победы. Она стала
рассказывать о своем путешествии. Рассказывала она хорошо, умела ловко
подметить частности. Никогда не бывала чересчур многословна, болтлива. Мое
внимание не успело истощиться, а ей самой уже захотелось переменить тему.
Она быстро заключила рассказ, однако ж не сразу перешла к другому. Наступило
неловкое молчание; я чувствовала, что она сосредоточенно о чем-то думает.
Потом, оборотясь ко мне, она смиренно, почти умоляюще произнесла:
ведь два месяца назад у ней все было решено.
были во Франции?
улаживал, пока нас не было. Доктор Бреттон, по-моему, уважает папу и рад ему
услужить.
виду, что друзьям его незачем беспокоиться о его здоровье.
слишком наблюдателен, часто погружен в свои мысли и не замечает того, что
делается вокруг, но вчера он мне сказал, когда доктор Бреттон с нами
простился: "Как весело смотреть на этого мальчика!" Он назвал мальчиком
доктора Бреттона. Он, верно, считает его чуть ли не ребенком, как считает
маленькой девочкой меня. Он это не мне сказал, а пробормотал про себя.
Люси...
встала со стула, перешла ко мне и села на скамейке у моих ног.
признаньями на этих страницах и думаю, на сей раз он меня извинит. Чем
больше я ее узнавала, тем больше обнаруживала в ней ума, чистоты и
искренности; я к ней привязалась. Будь мое восхищенье более поверхностно,
оно, верно, обнаруживалось бы заметней; мои же чувства прятались глубоко.
потупилась. Щеки у нее зарделись, как маков цвет, я увидела, как она
волнуется.
честно, что вы думаете о его характере, о его склонностях?
так хорошо его знаете.
Расскажите, какой он сын?
и гордость.
ближнего. Он сумел бы кротко обойтись и с преступником и с дикарем.
они говорили то же самое. Они рассказывали, что его любят бедные пациенты,
которые боятся других, заносчивых и безжалостных врачей.
видела, как его там встречали. Правду рассказывали друзья вашего отца.
вертится на языке еще какой-то вопрос, но задать его она все не решалась.
Сумрак сгущался в гостиной у Полли; огонь в камине разрумянился в серой
тьме; но хозяйка, кажется, ждала, когда совсем стемнеет.
потом приложила ладонь к пылающей щеке и, наконец, прочистив горло,
произнесла обычным своим голоском, чистым, как песня жаворонка:
спрашиваю, выпытываю, да ведь я...
разве это причина много говорить о нем? Вы, верно, думаете, что я болтушка,
вроде моей кузины Джиневры?
сейчас тут в ожидании ваших сообщений. Я бы встала и бродила бы по комнате,
заранее предвидя все ваши слова от первого и до последнего. Но продолжайте
же.
торопясь, заговорила:
нравился, одно это еще не заставило б меня говорить, я б молчала, молчала,
как могила, как вы сами умеете молчать, Люси Сноу, - вы ведь это знаете, - и
вы первая презирали бы меня, если б я потеряла власть над собой и принялась
бы изливать свои чувства и плакаться на неразделенную привязанность.
красноречия, хвастаются победами и так же точно сетуют на пораженья. Но что
до вас, Полина, ради бога, говорите, я очень хочу вас выслушать. Облегчите
или потешьте свою душу, больше я ни о чем не прошу.
непослушной девчонкой; тогда я щедро потчевала вас шалостями и капризами; а
теперь мне нужно с вами говорить, вам довериться. Выслушайте же меня, Люси.
вовсе не налегая на меня всей тяжестью, как сделала бы на ее месте Джиневра
Фэншо.
нашего отсутствия, и я сказала вам, что он прислал папе два деловых письма.
Я не солгала, но я не все вам сказала.
стемнело, в темноте говорить легче. Ну вот. Папа часто дает мне первой
разбирать почту. И однажды утром, недели три назад, я очень удивилась,
обнаружив среди доброй дюжины писем, адресованных мосье де Бассомпьеру, одно
письмо к мисс де Бассомпьер. Оно тотчас кинулось мне в глаза, почерк был
знакомый, я сразу его заприметила. Я чуть было не сказала: "Папа, вот еще
письмо от доктора Бреттона", но прочитала это "мисс" и осеклась. Никогда еще
никто, кроме подруг, не посылал мне писем. Наверное, я должна была бы
показать письмо папе, чтоб он его открыл и первым прочитал? Люси, я этого не
сделала. Я же знаю, что папа про меня думает; он забывает мой возраст; он
думает, я еще маленькая; он не понимает, что другие видят, как я выросла, и
больше мне уже ни вершка не прибавится росту. И, ругая себя, но и гордясь и
радуясь, так что даже нельзя описать, я отдала папе его двенадцать писем,
его законное достоянье, а свое единственное сокровище оставила себе. Пока мы
завтракали, оно лежало у меня на коленях и будто подмигивало мне, и я все
время помнила, что для папы я ребенок, а сама-то знаю, что я взрослая. После
завтрака я понесла письмо наверх и заперлась у себя в комнате со своим
кладом. Несколько минут я разглядывала его и только потом решилась вскрыть и
справилась с печатью. Такую крепость не возьмешь штурмом; говоря языком
войны, ее надо "обложить". Почерк у Грэма, как сам он, Люси, и такова же его
печать - не грязные брызги воска, но полный, прочный круг, не крючки и
закорючки, раздражающие глаз, но ясные, легкие, быстрые строки, одним своим
видом доставляющие радость. Почерк у него так же четок, как его черты. Вы
знаете его?
вырезала ее ножницами. И вот, уже собравшись читать письмо, я еще помедлила,
оттягивая минуту радости. Потом вдруг я вспомнила, что не помолилась утром;
я услышала, как папа спустился завтракать чуть пораньше обычного, и, едва
одевшись, тотчас сошла вниз, отложив молитвы на после и не сочтя это большим
прегрешеньем (кое-кто скажет, наверное, что прежде надобно служить богу, а
уж потом человеку; быть может, я верую неправильно, но вряд ли небесам
вздумается ревновать меня к папе). Я, кажется, суеверна. Теперь же какой-то
голос будто сказал мне, что бывают чувства иные, кроме дочерней
привязанности, и что, прежде чем я осмелюсь читать заветное письмо, мне
следует вспомнить о своем долге. Со мной такое бывало и раньше, сколько я
себя помню. Я отложила письмо, помолилась и в конце вознесла к богу мольбу,
чтоб не попустил меня никогда обидеть папу, причинить ему горе своей любовью
к кому-нибудь другому. От одной мысли о такой возможности я расплакалась. И
все же, Люси, я поняла, что придется открыть папе правду, уговорить его, все
ему объяснить.
разочаровалась. Когда я начала читать, пока я читала, сердце мое не просто
прыгало, оно чуть не выскочило у меня из груди, оно дрожало, как дрожит
Флинт Эрик
Акунин Борис
Громыко Ольга
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Шилова Юлия