Чтение 93–й страницы книги ~Самоубийство~

хотела увидеть человека, который когда-то был близок. Что же тут такого?
Правда, к Рейхелю я не поехала бы. Но неужели всЈ это серьезно! А я думала,
что знаю своего Джамбула!"...

Горничная, тоже испуганная приездом странной гостьи, доложила, что она
уже одевается в своей комнате. Джамбул поцеловал каждую из жен, обеих
одинаково, -- иначе вышла бы новая драма. Постучав в дверь, вошел к Люде. В
комнате пахло духами, всЈ теми же ее духами. Сразу многое ему вспомнилось.
465

-- Пойдем завтракать. Ты верно голодна, Людочка? -- спросил он. На его
лице была обыкновенная хозяйская улыбка.

-- Как зверь.

-- Вот и отлично. Я так рад твоему приезду.

-- Будто? Я приехала без всякого дела, просто проведать тебя. Завтра
должна буду уехать.

-- Завтра? Ни за что! -- сказал он. "Кажется, у него отлегло на душе",
-- грустно подумала Люда. В столовую вошла тревожно, но жен не было.

-- Да, завтра, мне необходимо.

-- Ни за что тебя не отпущу, -- сказал Джамбул. Люда с удовольствием
увидела бутылку в ведерке со льдом. Очень давно не пила шампанского. Они
сели за стол. Джамбул спрашивал ее о поездке. Думал, что о серьезном еще
говорить рано. Но она этого не думала.

-- Те две женщины твои жены? Они мне глаз не выцарапают?

-- Не думаю, -- так же шутливо ответил он. -- Им известно, что я на
третьей жене не женюсь. -- По закону имею право еще на двух, но это у нас не
очень принято.

-- Ах, как жаль! -- Она расхохоталась. -- А ты кто теперь? Бей? Паша?
Имам?

-- Просто пожилой турецкий помещик.

Люда перестала смеяться.

-- Подменили моего Джамбула! Как произошло это чудо!.. Так я их и не
увижу? Я их сразу успокоила бы. Объяснила бы им, что ты для меня всЈ равно,
что ваш великий визирь, которому, кажется, девяносто лет.

-- Ты ничего не могла бы им объяснить, потому что они ни слова
по-французски не понимают. Но они к тебе выйдут познакомиться, -- сказал он.
Был не очень доволен ее шуткой.

Вошли жены. К его удовлетворению, глаза у них еще сверкали, но обе вели
себя вполне прилично. Люда испуганно на них смотрела. Они что-то сказали,
она что-то ответила. Джамбул переводил. Жены пробыли в столовой две минуты и
удалились, оглядев внимательно и платье гостьи.

-- Очень милые. Сердечно тебя поздравляю, -- сказала она насмешливо, но
довольно искренно. Мысль о 466 "соперничестве" с дикарками не приходила ей в
голову. Если в дороге она хоть немного еще думала о прежнем, то теперь
совершенно перестала думать: "Разумеется, то кончено".

-- Очень милые, -- подтвердил Джамбул. -- Давай, сейчас же выпьем
шампанского.

-- Как тогда за ужином у Пивато?

-- Как тогда за ужином у Пивато, -- равнодушно подтвердил он. Люда
немного покраснела.

-- Состарились мы оба с тех пор! И изменились. Да и в мире много воды
утекло.

-- И какой воды! Не только воды, но и крови.

III

Шел уже третий час дня, они всЈ еще разговаривали. На столе стояли
кофейный прибор и опорожненная на две трети бутылка шампанского.

-- Ты почему так мало пьешь? Может, печень или что-либо в этом роде? --
спрашивала Люда.

-- Нет, печень пока в порядке, -- ответил он обиженно. -- Я больше пью
вечером.

-- Чтобы лучше спать?

-- Я сплю отлично.

За завтраком она долго рассказывала о том, что с ней было во все эти
годы, особенно в последние два. Перескакивала от революции к кооперации, от
Ленина к Ласточкину, от Москвы к Ессентукам. Джамбул слушал и старался
понять: она говорила сбивчиво, не всегда можно было догадаться, кто это
"он": Ласточкин или Ленин? "Такая же сумбурная, как была... И это Бог ей
послал, на ее счастье, кооперацию", -- думал он не без скуки.

-- Я уверена, что ты был очень удивлен, получив мою телеграмму. Может
быть, даже неприятно удивлен? -- сказала она, внимательно на него глядя.

-- Что ты! Напротив, страшно обрадовался, -- ответил он, стараясь
вложить в свои слова возможно больше теплоты и искренности.

-- Правда? До этой проклятой войны ты мог мне писать и не писал. 467

-- Да я и не знал, где ты.

-- Ну, теперь всЈ равно: ты догадываешься, что я приехала не для
попреков... Собственно, я и сама не знаю, для чего я приехала... Но на чем
мы остановились? Да, значит, после того как я с ним встретилась...

-- С кем?

-- С этим твоим Китой Ноевичем. Он очень милый человек... Согласился
теперь взять к себе мою кошечку до моего возвращения в Тифлис...

-- Ах, да, что кошечка? Так ты с ней бежала на Кавказ? Это всЈ та же?

-- Нет, другая, та умерла. Правда, он очень симпатичный?

-- Был прекрасный человек, а какой теперь, не знаю: мы все так
изменились.

-- Это верно! Ты не можешь себе представить, как мне противна стала
революция! Еще тогда, после взрыва на Аптекарском острове... Ты ведь знаешь,
он был повешен!

-- Соколов? Да, знаю.

-- Но особенно после всех дел Ленина. И вот он мне говорит...

-- Ленин? Разве ты его видела?

-- Да нет же. Кита Ноевич! Ленина я больше с Куоккала не видела и,
надеюсь, никогда не увижу. Так вот он мне предложил службу в Тифлисе. Я
долго колебалась, но после этого ужасного дела в Пятигорске не выдержала и
решила бежать...

-- Какого дела в Пятигорске?

-- Неужели ты ничего не слышал? -- Люда вздохнула. -- Зарезали
несколько десятков людей, а ты ничего не знаешь!

-- Да ведь я русских газет сто лет не видел. А в годы войны не видел и
французских. Немецкие просматривал, но я немецкий язык плохо знаю. Они о
России торопились сообщать только самое неприятное, особенно после того, как
захватили Украину. Вот как в Севастополе союзное командованье через
парламентеров сообщило русскому о смерти Николая. А о Пятигорске они,
кажется, ничего не писали, или я пропустил. В чем там было дело? 468

Люда рассказала.

-- Они взяли заложниками всех видных людей. Могли взять и меня, но, к
счастью, не взяли, хотя было схвачено много людей не более "видных", чем я.
Были арестованы и знаменитости: генерал Рузский, генерал Радко-Дмитриев.
Говорят, они им предложили перейти на советскую службу, но те отказались. И
вот ночью их всех вывели к подножью горы и там убили. Не расстреляли, а
зарезали! Две ночи подряд резали и бросали в яму, говорят, некоторых еще
живыми. Тогда я вспомнила об его предложении и убежала в Тифлис. И это наши
бывшие "товарищи"! Ведь я одно время обожала Ленина! Теперь очень стыдно
вспоминать.

-- Я не обожал, но и мне стыдно, -- сказал он, и по его лицу пробежала
тень. Люда вспомнила рассказ Киты Ноевича: Джамбул лично участвовал в
экспроприации на Эриванской площади. "Как только он мог!" -- Ты не кончила.
Что же Кита?

-- Он превосходный человек. Тотчас всЈ сделал, принял меня на службу. Я
всегда любила кавказцев, а теперь еще больше. Какие люди! Не относи этого
впрочем к себе.

-- Не отношу.

-- Понимаешь, мне теперь было неловко: всего без года неделю у него
служу и уже прошу отпуска. Дал и даже проезд устроил!

-- Догадался, что ты едешь ко мне.

-- Отстань, нет мелких. -- Люда покраснела и от этого смутилась еще
больше. -- Да, мне захотелось увидеть тебя, поговорить с тобой обо всем. Ты
ведь тоже далеко отошел от революции.

-- Давным давно и очень далеко. Мне о них обо всех и думать гадко. Я
впрочем понимаю, что если б войн и революций не было, то их пришлось бы
выдумать. Они -- отводные клапаны не столько для "народного гнева", сколько
для избытка энергии и буйных инстинктов у разных людей. Особенно у молодых,
но не только у молодых: есть и старики, еще шамкающие что-то революционное
по пятидесятилетней инерции. А что все эти Людендорфы и Энверы делали бы без
войн? И что Ленины и Соколовы делали бы без революций? 469

-- Ну, это не очень социологический подход к делу.

-- Ненавижу социологов.

-- Почему?

-- Потому, что они ровно ничего не понимают. Они и теперь очень
довольны Лениным: он им дал богатый материал для ценных суждений.
Когда-нибудь они его превознесут и возвеличат: какой замечательный был
социальный опыт! А левые биографы и историки превознесут тем более. Конечно,
объявят, что он всю жизнь работал для счастья человечества. Между тем он
столько же думал о счастьи человечества, сколько о прошлогоднем снеге! Он
просто занимался решеньем задач, занимался политической алгеброй. Ведь
математику приятно решать задачи, которые ему кажутся важными: "я, мол,
решил совершенно верно, а Плеханов сел в калошу"... Плеханов и в самом деле
всю жизнь садился в калошу, это была его специальность. Я впрочем не
отрицаю, что Ленин выдающийся человек. Умен ли он? В суждении о некоторых
вещах он глуп как пробка, например в суждениях о предметах философских,
религиозных, искусственных...