Чтение 93–й страницы книги ~Две Дианы~

ошибки прошлого.

Но ему возразили, что право помилования принадлежит одному королю, но,
даже если бы суд к нему и обратился, король ни за что бы не согласился,
потому что преступления Арно дю Тиля слишком гнусны и омерзительны.

А через восемь дней перед красивым домиком, уже возвращенным законному
владельцу, Арно дю Тиль, согласно приговору, принял наказание за все
свершенные им злодеяния.

В этот день вся округа собралась в Артиге, дабы присутствовать при
казни.

Преступник, надо сказать, проявил в последние минуты известное мужество
и весьма достойно завершил свою недостойную жизнь.

Когда палач, по обычаю, трижды оповестил: "Правосудие свершилось!" -
притихшая, устрашенная толпа стала расходиться, а в то время в доме, некогда
принадлежавшем повешенному, некая чета проливала горькие слезы и творила
жаркие молитвы - то были Мартен-Герр и Бертранда.

Но вскоре живительный воздух родного края, душевная теплота родных и
близких и в особенности нежная забота Бертранды начисто разогнали морщины на
лбу Мартена, и на губах его заиграла веселая улыбка.

Однажды теплым вечером, после радостного и спокойного дня, он отдыхал в
виноградной беседке и не заметил всадника, который неторопливо подъехал к
дому, спешился и направился к бывшему оруженосцу.

С минуту он взирал с улыбкой на блаженствовавшего Мартена, потом
подошел ближе и молча похлопал его по плечу. Тот живо обернулся и тут же
вскочил, прикоснувшись к своей шапке:

- Вот оно что! Это вы, ваша светлость! Простите, но я не заметил вас.

- Не извиняйся, Мартен, - улыбнулся Габриэль (это был он), - я заглянул
к тебе вовсе не для того, чтобы нарушить твой покой, а чтобы в нем
удостовериться.

- Тогда, ваша светлость, взгляните на меня - и тут же все поймете.

- Что я и сделал, - грустно рассмеялся Габриэль. - Так, значит, ты
счастлив?

- О, ваша светлость, ну чисто птица в воздухе или рыба в воде!

- Вот и хорошо, что ты обрел наконец долгожданный покой и достаток.

- Что верно, то верно... потому-то я так и доволен. После долгих
скитаний, бесконечных войн и всяческих лишений я, пожалуй, имею право пожить
денек-другой в свое удовольствие. Что же касается достатка, то, вернувшись
домой, я вдруг заделался чуть ли не богачом. Но деньги-то это не мои, и мне
противно к ним прикасаться. Их принес в дом Арно дю Тиль, и я хочу
возвратить их по принадлежности. Большую часть - иначе говоря, стоимость
вашего выкупа - я верну вам, ваша светлость. Остальные деньги, украл ли их
Арно или приобрел, теперь уже все равно - после оплаты судебных издержек
пойдут в пользу бедняков нашего края.

- Но тогда тебе почти ничего не останется...

- Нет уж, извините, - запротестовал Мартен, - когда служишь столько
времени такому щедрому хозяину, как ваша милость, то непременно кое-что
накопишь. Я привез с собой из Парижа довольно тугой кошелек. Да и Бертранда
не из бедных. Одним словом, мы на бобах не останемся...

- Но надеюсь, Мартен, ты не откажешься получить от меня то, чего не
взял бы от Арно. Я прошу тебя, верный мой слуга, оставь себе в награду
десять тысяч экю.

- Как, ваша светлость? - вскричал пораженный Мартен. - Такой огромный
подарок!

- Полно, - возразил Габриэль. - Ведь не думаешь же ты, что я хочу
оплатить твою верность! Нет, я и без того твой должник на всю жизнь. А
теперь хватит об этом... Лучше скажи мне, как относятся к тебе прежние
друзья. Я ведь заглянул к тебе, чтобы убедиться в твоем полном благополучии.
Так как же твои друзья?

- Что ж, монсеньер, многие из них умерли, но кто уцелел, любят меня не
меньше, чем в прежние времена. Кое-кто из них даже поссорился с тем самым
Мартеном из-за его вечной грубости. Посмотрели бы вы теперь, как они
довольны!

- Верю тебе, Мартен, верю, - кивнул головой Габриэль. - Но почему ты
ничего не говоришь мне о своей жене?

Мартен с некоторым замешательством почесал за ухом.

- Хм!.. Моя жена...

- Ну да, твоя жена... - с беспокойством отозвался Габриэль. - Неужели
Бертранда по-прежнему тебя угнетает? Неужели у нее не смягчился характер?

- Да нет же, монсеньер, - возразил Мартен, - нет, она меня просто на
руках носит. Ни тебе капризов, ни придирок! Ей-богу! От такой благодати я
просто не могу прийти в себя. Не успею я позвать, а она уже бежит...
Удивительно!

- Ну и в добрый час! А то ты меня чуть не напугал.

- Если уж говорить начистоту, - смутился Мартен, - так меня все-таки
берет какое-то сомнение... Можно с вами, монсеньер, говорить совершенно
откровенно?

- Разумеется.

Мартен-Герр осторожно огляделся и, убедившись, что вокруг ни единой
души, тихо заговорил:

- Так вот... я не то что прощаю Арно дю Тиля, а просто благословляю
его. Какую услугу он мне оказал: из тигрицы сделал овечку, из ведьмы -
ангела! Я пользуюсь последствиями его грубости... Конечно, Арно дю Тиль
доставил мне много бед и огорчений, но разве все эти горести не окупились,
коли он невольно доставил мне такое счастье на старости лет?

Тут Габриэль не удержался от улыбки:

- Пожалуй, ты прав. Мартен весело продолжал:

- Вот я и благословляю его втайне... и все потому, что пожинаю
посеянные им плоды. Значит, зло Арно дю Тиля принесло мне только пользу. Мне
есть за что благодарить чудесного Арно, и я его благодарю!

- Признательное у тебя сердце, - усмехнулся Габриэль. - Но повтори мне
еще раз, что ты счастлив.

- Повторяю, ваша милость: счастлив так, как еще в жизни никогда не
бывал!

- Это я и хотел знать. Теперь я могу уехать со спокойной душой.

- Как, - вскричал Мартен, - уехать? Неужели вы собираетесь нас
покинуть?

- Да, Мартен. Больше ничто меня здесь не удерживает.

- Хорошо. А когда же вы собираетесь?

- Сегодня вечером. Мартен заволновался.

- Что же вы меня не предупредили? Ну ничего, мне недолго собраться!

Он вскочил и быстро заковылял к дому.

- Бертранда, Бертранда! - крикнул он.

- Зачем ты зовешь жену, Мартен? - спросил Габриэль.

- Пусть она соберет меня в дорогу.

- Совершенно напрасно, Мартен, ты со мной не поедешь.

- Как так? Вы не возьмете меня с собой?

- Нет, я еду один.

- И больше не вернетесь?

- Вернусь, но не скоро.

- Ну и дела... Ведь слуга всегда следует за хозяином, оруженосец - за
рыцарем, а вы не берете меня с собой!

- У меня на это есть веские причины, Мартен.

- Какие же, если не секрет?

- Во-первых, было бы слишком жестоко оторвать тебя от счастья, которое
ты так поздно вкусил.

- Это не в счет, монсеньер, ибо мой первый долг - служить вам до
последнего дыхания.

- Так-то оно так, но совесть не позволяет мне воспользоваться твоим
усердием. А во-вторых, в результате печального случая в Кале ты уже не в
силах служить так же ловко, как прежде.

- Верно, ваша светлость, теперь сражаться рядом с вами мне уже не
придется... И все-таки найдется немало таких поручений, которые калека
сможет выполнить почище здорового.

- Я это знаю, Мартен! И, возможно, я пошел бы на это, если бы не третья
причина... Я открою тебе ее лишь при условии, что ты не будешь вникать в
подробности и сам не захочешь следовать за мной.

- Значит, речь идет о чем-то важном, - заметил Мартен.

- Да, ты прав, - печально и торжественно проговорил Габриэль. - До сего
времени я жил во имя чести и добился того, что покрыл свое имя славой. Я
имею все основания сказать, что оказал Франции и королю великие услуги;
достаточно вспомнить Сен-Кантен и Кале... До сих пор я бился в открытом и
честном бою, в радостной надежде получить награду. Но награды этой я так и
не получил... И отныне я должен отомстить за преступление. Я сражался -
теперь я караю. Я был солдатом Франции, а буду палачом господним.

- Господи Иисусе! - всплеснул руками Мартен.

- Вот почему мне надлежит быть одному и я никак не могу привлечь тебя к
этому страшному, зловещему делу! В нем не должно быть никаких посредников!

- Что верно, то верно... Теперь я и сам отказываюсь от своего
предложения.

- Спасибо тебе за преданность и покорность, - сказал Габриэль.

- Но неужели я не могу вам ничем быть полезен?

- Ты можешь только молиться за меня... А теперь прощай, Мартен. Я
расстаюсь с тобой и возвращаюсь в Париж. Там я буду ждать решающего дня...
Всю свою жизнь я защищал правду и боролся за равенство - да вспомнит
всевышний об этом дне. Пусть он поможет найти справедливость своему верному
слуге... - И, взглянув на небо, Габриэль хмуро повторил: - Да,
справедливость!..

Через десять минут он наконец вырвался из крепких прощальных объятий
Мартен-Герра и Бертранды де Ролль, явившейся на зов мужа.

- Прощай, Мартен, мой верный слуга. Мне пора уезжать. Прощайте, мы еще
свидимся!