Чтение 93–й страницы книги ~Два капитана~

еще при нас. Мы подослали к ней сиделку, ту самую, что звонила, и она
принесла от Саши записочку.

"Петенька очень похож на тебя, такой же носатый. Разве я не говорила,
что все будет прекрасно? Катя, дорогая, целую, целую. Спасибо за чудные
цветы. Не нужно присылать всего так много. Привет Беренштейнам. Ваша
Саша".

Мне даже захотелось немного поплакать, когда я прочитала эту записку.
Может быть, я немного всплакнула, но в это время кто-то в приемной
спросил, который час, и оказалось, что уже без четверти десять.

И я простилась с Петей, которому ужасно не хотелось уходить из этого
дома, и поехала на вокзал, потому что поезд из Мурманска приходил в 10.40.

Я замечала, что прежде, когда я видела Саню после очень долгой
разлуки, какое-то странное чувство разочарования вдруг охватывало меня.
Как будто уже не могло быть ничего лучше того, что я испытала, тысячи раз
представляя в уме эту встречу. Так было со мной в Москве, когда Саня
приехал с Севера и мы встретились у Большого театра. Тогда мне казалось,
что должно произойти что-то необыкновенное, какая-то перемена во всем - и
на земле, и на небе. Но ничего не произошло, кроме того, что мы оба потом
жалели об этом свидании.

И вот теперь, когда я приехала на вокзал, я вдруг испугалась этого
чувства: другие люди, так же как я, пришли, чтобы встретить кого-то,
носильщики бежали к поезду, некрасивый кондуктор с седыми грязными усами
за что-то грубо ругал проводника.

Но я поняла, что это чувство пройдет, потому что теперь у нас была
совсем другая встреча...

Поезд показался - и волнение мигом передалось вдоль перрона.
Встречающих было немного, но все-таки я встала далеко от всех, в стороне,
чтобы он меня сразу заметил. Кажется, я была спокойна. Мне только
казалось, что все происходит очень медленно - поезд медленно подходит к
платформе, и первые пассажиры медленно сходят со ступенек и удивительно
медленно идут ко мне навстречу - идут и идут, а Сани все нет, и опять
идут, и у меня сердце начинает куда-то проваливаться, потому что его нет.
Он не приехал.

- Катя!

Я оборачиваюсь. Он стоит у первого вагона, и я бегу к нему, бегу и
чувствую, как все у меня внутри дрожит от волнения и счастья.

Мы тоже очень медленно шли по платформе, потому что все время
останавливались, чтобы посмотреть друг на друга. Не помню, о чем мы
говорили в первые минуты. Саня что-то быстро спрашивал, и я отвечала, не
слыша. Потом я сказала о Саше, и мы снова остановились - на этот раз в
неудобном месте, потому что нас сразу же стали очень толкать, - и долго
говорили о Саше.

- А Петька? Он, наверно, весь Ленинград на ноги поднял. Он же
сумасшедший. Ох! Как я давно их не видел!

Мы поехали в "Асторию", потому что Саня сказал, что ему удобнее
остановиться в гостинице, и оттуда стали звонить Пете, сперва домой, потом
в клинику. В клинике его уже знали и сказали, что он пошел покупать
маковки.

- Что?

- Маковки.

- Пошел покупать маковки, - с недоумением сказала я и повесила
трубку.

Саня так и покатился со смеху.

- Это он вспомнил, что Саша любит маковки, - Объяснил он. - Она
всегда любила маковки. Ох! Милый! А "бес-дурак" он еще говорит? Он говорил
"бес-дурак" и "смешно". Что ты смотришь?

Я смотрела, потому что он мне очень нравился, просто ужасно. Мы снова
не виделись целый год, но странно, у меня было такое чувство, что мы в
тысячу раз ближе, чем когда расставались. Мне почему-то показалось, что он
стал выше ростом за этот год и шире в груди и плечах. У него определились
черты, и лицо стало решительнее, сильнее, особенно линии подбородка и рта.
Больше он не был похож на мальчика, и теперь о нем, пожалуй, нельзя было
сказать, что ему еще рано жениться. Только на макушке торчал прежний
упрямый хохол, хотя приглаженный и тоже какой-то постарше.

- Я забыл, какая ты красивая, - сказал он - Очень странно, но там мне
это было почему-то неважно.

- А здесь?

Он поцеловал меня, и мы снова стали звонить Пете.

На этот раз он оказался дома и бешено завыл в телефон, когда я
сказала, что Саня стоит рядом со мной и тащит из моих рук трубку. Они
долго беспорядочно орали: "Эй! Ну как, старик, а?" И ругали друг друга
"бес-дурак". Потом Саня спросил, достал ли он маковки, и, задыхаясь от
смеха, стал показывать мне знаками, что не достал. В конце концов, они
сговорились: Саня заедет в клинику, и они вместе попробуют пробиться к
Саше.

- А я?

Он снова обнял меня.

- Куда же я теперь без тебя? - сказал он. - Теперь, брат, кончено.
Баста, баста!

И он спросил меня шепотом, как тогда в поезде, когда я его провожала:

- Ты любишь меня?

- Да, да.

Конечно, к Саше нас не пустили, но мы опять передали ей записку и
получили ответ, на этот раз с просьбой унять Петьку, который "всем
надоел". Еще она писала, что ей хочется погулять с нами, и в заключение
спрашивала, обедали ли мы и, если еще нет, чтобы захватили мужа, потому
что он "может по двое суток не есть, если ему не напомнить".

Из обеда ничего не вышло. Сане нужно было в Арктический институт, и я
пошла его провожать - не только потому, что мне этого хотелось, а потому,
что пора было все-таки поговорить о деле, ради которого мы встретились в
Ленинграде. Мои последние письма не дошли до него, и он не знал новостей о
"Пахтусове", который - это только что было решено - пойдет через Маточкин
Шар, а потом, обогнув Северную Землю, направится к Ляховским островам.

- Ну что ж, у нас будет больше времени, только и всего, - сказал
Саня. - Меня больше всего беспокоит время.

Мы заговорили о составе поисковой партии, и он сказал, что предложил
одного радиста с Диксона, потом доктора Ивана Ивановича и своего механика
Лури, о котором он часто писал мне из Заполярья.

- Радист превосходный. Знаешь кто?

- Нет.

- Корзинкин, - торжественно сказал Саня. - Тот самый.

Я созналась, что впервые слышу эту фамилию, и Саня объяснил, что
Корзинкин - один из двух русских, ходивших с Амундсеном на Южный полюс, и
что Амундсен даже упоминает о нем в своей книге.

- Здорово, да? Пятый - я. А шестая - ты. Тебя предложил как "дочку".

- В самом деле? А мне казалось, что я имею некоторое право на участие
в этой экспедиции не только как дочка капитана Татаринова. Что же, ты так
и написал: профессия - дочка?

Саня смутился.

- А что? - пробормотал он. - Ничего особенного. Это глупо, да?

- Очень.

- А иначе вышло бы, что я хлопочу за жену. Неудобно.

- Саня, я вообще не просила тебя хлопотать, - сказала я спокойно. -
Дочка, жена! Я еще и племянница и внучка. Я старый геолог, Саня, и просила
начальника Главсевморпути, чтобы он включил меня в состав экспедиции в
качестве геолога, а не твоей жены. Кстати, я еще не твоя жена, и если ты
будешь так глупо вести себя, я вот возьму и выйду за другого. Мы, кажется,
еще не записывались?

Мне стало даже жалко его, так он заморгал и неловко засмеялся и, сняв
фуражку, вытер ладонью лоб.

- Катя, прости, честное слово! - пробормотал он.

Я быстро поцеловала его, хотя мы стояли уже во дворе перед самым
зданием Арктического института, и сказала:

- Ни пуха, ни пера.

К шести часам он обещал позвонить или, если удастся, заехать к Пете.

Глава десятая

НОЧЬ

Он вернулся не к шести, а к одиннадцати, и не к Пете, а в "Асторию",
и потребовал, чтобы мы немедленно приехали к нему ужинать, потому что он
так и не обедал и голоден, как дьявол, а есть одному ему скучно.

Но Петю сморило после тревожного дня; кроме того, он для бодрости еще
хватил водки и теперь лежал на диване и сонно таращил глаза, похожий на
Петрушку со своим диким носом и нескладными руками и ногами.

...Я помню по числам все наши встречи с Саней, не только встречи, но
и письма. В садике на Триумфальной мы встретились 2 апреля, а у Большого
театра 13 июня. Этот вечер, памятный на всю жизнь, - когда он позвонил,
вернувшись из Арктического института, и я поехала к нему - было 21 мая.

Мы знакомы с детских лет, и мне казалось, что я уже так хорошо знаю
его, как он и сам, кажется, себя не знает. Но таким как в этот вечер, я
прежде его не видала. Когда мы ужинали, я ему даже сказала об этом.

Проект был полностью принят, и ему наговорили в институте много
комплиментов - очевидно, не без основания. Он виделся с профессором В.,
тем самым, который открыл остров на основании дрейфа "Св. Марии", и В.
отнесся к нему превосходно. Он был в Ленинграде, прекрасном огромном
городе, который он любил еще со времени летной школы, - в Ленинграде после