Чтение 93–й страницы книги ~Сыновья и любовники~

чувствовал, больше он на это не решится.

- Ему кажется, это просто опухоль! - крикнула матери Энни. - И ее можно
будет вылущить.

- Я знала, что он так скажет, - презрительно отозвалась миссис Морел.

Она притворилась, будто не заметила, что Пол вышел из комнаты. А он
сидел в кухне и курил. Потом безуспешно попытался стряхнуть с пиджака
серый пепел. Посмотрел внимательней. То был седой волос матери. Какой
длинный! Пол снял его, и волосок потянуло к трубе. Пол выпустил его.
Длинный седой волос взлетел и исчез во мраке холодного камина.

На утро перед отъездом на фабрику он поцеловал мать. Было совсем рано,
и они были одни.

- Не беспокойся, мой мальчик! - сказала она.

- Не буду, ма.

- Не надо, это было бы глупо. И береги себя.

- Хорошо, - ответил он. И прибавил не сразу: - Я приеду в субботу и
привезу отца, ладно?

- Наверно, он хочет приехать, - ответила миссис Морел. - Во всяком
случае, если он захочет, ты не удерживай.

Пол опять ее поцеловал и ласково, нежно отвел прядь волос с ее виска,
будто она была его возлюбленная.

- Ты не опаздываешь? - прошептала она.

- Ухожу, - совсем тихо сказал Пол.

Но еще несколько минут сидел и отводил с висков матери темные и седые
волосы.

- Тебе не станет хуже, ма?

- Нет, сынок.

- Обещаешь?

- Да. Мне не станет хуже.

Пол поцеловал ее, накоротке обнял и ушел. Этим ранним солнечным утром
он бежал на станцию бегом и всю дорогу плакал; он сам не знал почему. А
мать думала о нем, широко раскрытыми голубыми глазами неподвижно глядя в
пространство.

Во второй половине дня он пошел пройтись с Кларой. Они посидели в
рощице, где цвели колокольчики. Пол взял ее за руку.

- Вот увидишь, - сказал он Кларе, - она не поправится.

- Ну ты же не знаешь! - возразила та.

- Знаю, - сказал он.

Она порывисто прижала его к груди.

- Постарайся не думать об этом, милый, - сказала она. - Постарайся не
думать об этом.

- Постараюсь, - пообещал он.

Он ощущал прикосновение ее груди, согретой сочувствием к нему. Это
утешало, и он ее обнял. Но не думать не мог. Просто говорил с Кларой о
чем-то другом. И так бывало всегда. Случалось, она чувствовала, что он
начинает мучиться, и тогда умоляла:

- Не терзайся, Пол! Не терзайся, хороший мой!

И прижимала его к груди, укачивала, успокаивала, как ребенка. И ради
нее он гнал от себя тревогу, а, едва оставшись один, снова погружался в
отчаяние. И что бы ни делал, неудержимо текли невольные слезы. Руки и ум
были заняты. А он невесть почему плакал. Само естество его исходило
слезами. С Кларой ли он проводил время, с приятелями ли в "Белой лошади",
- он был равно одинок. Только он сам и тяжесть в груди - ничто другое не
существовало. Иногда он читал. Надо же было чем-то занять мысли. Для того
же предназначалась и Клара.

В субботу Уолтер Морел отправился в Шеффилд. Таким несчастным он
казался, таким заброшенным. Пол кинулся наверх.

- Отец приехал, - сказал он, целуя мать.

- Правда? - утомленно отозвалась она.

Старый углекоп вошел в комнату не без страха.

- Ну как живешь-можешь, лапушка? - сказал он, подходя, и поспешно,
робко ее поцеловал.

- Да так себе, - ответила она.

- Вижу я, - сказал Морел. Он стоял и смотрел на жену. Потом утер
платком слезы. Таким беспомощным он казался и таким заброшенным.

- Как ты там, справлялся? - спросила она устало, словно разговор с
мужем отнимал силы.

- Ага, - ответил он. - Бывает, малость задолжаю, сама понимаешь.

- А обед она тебе вовремя подает? - спросила миссис Морел.

- Ну, разок-другой я на нее пошумел, - сказал он.

- Так и надо, если она не поспевает. Она рада все оставить на последнюю
минуту.

Жена кое-что ему наказала. Он сидел и смотрел на нее как на чужую, и
стеснялся, и робел, и словно бы потерял присутствие духа и рад сбежать.
Жена чувствовала, что он рад бы сбежать, что сидит как на иголках и хотел
бы вырваться из трудного положения, а должен, прилично случаю, медлить, и
оттого его присутствие так ее тяготило. Он горестно свел брови, уперся
кулаками в колени, растерянный перед лицом истинного несчастья.

Миссис Морел мало изменилась. Она пробыла в Шеффилде два месяца.
Изменилось одно - к концу ей стало явно хуже. Но она хотела вернуться
домой. У Энни дети. А она хочет домой. И вот в Ноттингеме наняли
автомобиль - слишком она была больна, чтобы ехать поездом, - и солнечным
днем ее повезли. Был в разгаре август, тепло, празднично. На воле, под
голубым небом, всем им стало видно, что она умирает. И однако она была
веселее, чем все последние недели. Все смеялись, болтали.

- Энни! - воскликнула миссис Морел. - Вон под тот камень метнулась
ящерица!

Морел знал, что она приезжает. Он растворил парадную дверь. Все
напряженно ждали. Собралось чуть не пол-улицы. Послышался шум большого
автомобиля. Улыбаясь, миссис Морел ехала по своей улице домой.

- Только посмотрите, сколько народу меня встречает! - сказала она. - Но
ведь я и сама бы так поступила. Здравствуйте, миссис Мэтьюз. Как
поживаете, миссис Харрисон?

Слов ее ни та, ни другая не услыхали, но они видели, она улыбается, и
кивали в ответ. И все между собой говорили, что у нее на лице печать
смерти. На их улице ее приезд был величайшим событием.

Морел хотел сам внести жену в дом, но слишком он был стар. Артур взял
ее на руки, как ребенка. У камина, где прежде стояла качалка, поставили
большое, глубокое кресло. Больную раскутали, усадили, она пригубила
коньяку и теперь оглядела комнату.

- Не думай, будто мне не нравится твой дом, Энни, - сказала она, - но
как же приятно снова оказаться у себя дома.

И, охрипнув от волнения, отозвался Морел:

- Истинно, лапушка, истинно.

А Минни, забавная девчонка, сказала:

- Да как же мы вам рады.

В саду весело желтели заросли подсолнечников. Миссис Морел посмотрела в
окно.

- Вот они, мои подсолнечники! - сказала она.

14. ОСВОБОЖДЕНИЕ

- Кстати, - сказал доктор Ансел однажды вечером, когда Пол Морел был в
Шеффилде, - у нас в больнице в инфекционном отделении лежит человек из
Ноттингема... Доус. Похоже, у него нет родных.

- Бакстер Доус! - воскликнул Пол.

- Он самый... Крепкий, видно, был парень, здоровяк. В последнее время у
него были какие-то неприятности. Вы его знаете?

- Он одно время работал там же, где я сейчас.

- Вот как? Вы что-нибудь о нем знаете? Он все время мрачно настроен, не
то пошел бы уже на поправку.

- О его домашних обстоятельствах знаю только, что он живет отдельно от
жены и, по-моему, немного опустился. Но, может быть, вы скажете ему, что я
здесь? Скажите, я его навещу.

При следующей встрече с доктором Пол спросил:

- Ну что Доус?

- Я его спросил, знает ли он человека из Ноттингема по имени Морел, -
ответил доктор. - А он так на меня посмотрел, будто вот-вот вцепится мне в
глотку. Тогда я сказал: "Я вижу, имя вам знакомо. Это Пол Морел". И сказал
ему, что вы здесь и хотели бы его навестить. А он буркнул: "Чего ему
надо?" - словно вы полицейский.

- Согласен он, чтоб я пришел? - спросил Пол.

- Ничего он не скажет... все равно, согласен он, не согласен, или ему
наплевать, - ответил доктор.

- Почему?

- Я и сам хотел бы это понять. Целыми днями лежит мрачный. Слова из
него не вытянешь.

- По-вашему, можно мне к нему зайти?

- Можно.

Какую-то связь ощущали между собой эти два соперника, особенно после
того, как подрались. Пол отчасти чувствовал себя виноватым перед Бакстером
и даже ответственным за него. И в его теперешнем душевном состоянии ощущал
почти болезненную близость к Доусу, который ведь тоже страдает и
отчаивается. Кроме того, их столкнула безмерная, ничем не прикрытая
ненависть, а это тоже какие-никакие, но узы. Во всяком случае, в той
первобытной драке встретились два пробудившихся в обоих дикаря.

С запиской от доктора Ансела Пол отправился в инфекционную больницу.
Сестра милосердия, молодая крепкая ирландка, провела его в палату.

- К вам посетитель, Ворон, - сказала она.