кровати. - Настоящий, наш деду.
матери, коротко ответила:
пробуя приласкать девочку. - у, Маня, давай познакомимся...
настоящему деду; она несколько раз пристально и недоверчиво заглянула в
глаза матери, точно подозревая какую-то измену.
обеих сторон, а маленькая Маня весело улыбнулась старушке.
Назарыч. - У меня где-то есть еще человек, да спит он. Пусть проспится,
тогда и покажу его вам.
которая была в полном ходу, и остался всем очень доволен. Когда он вернулся
во флигелек, Веревкин был уже там. Он ползал по полу на четвереньках,
изображая медведя, а Маня визжала и смеялась до слез. Веселый дядя
понравился ей сразу, и она доверчиво шла к нему на руки.
рассказывал Надежде Васильевне о своих приисках и новых разведках: дела
находились в самом блестящем положении и в будущем обещали миллионные
барыши. В свою очередь, Надежда Васильевна рассказывала подробности своей
жизни, где счет шел на гроши и копейки. Отец и дочь не могли наговориться:
полоса времени в три года, которая разделяла их, послужила еще к большему
сближению.
третий день вечером, когда они остались в комнате вдвоем.
тяжелое объяснение, которого она так боялась все время. Она даже побледнела
вся и опустила глаза.
привлекая к себе дочь. - Будем говорить с тобой как старые друзья. Я был
виноват пред тобой, но ты старого зла не помнишь... Я слишком много мучился
за все это время, чтобы еще сердиться на старика. Стар я стал, Надя, годы
такие подходят, что и о смерти нужно подумать... Не сегодня-завтра все будет
кончено, и должен буду дать отчет самому богу во всех своих земных делах и
помышлениях. Вот я и думаю умру, ты останешься одна с маленькой девочкой на
руках... Конечно, ты работаешь и свою голову всегда прокормишь, но что тебя
ждет впереди? Полное одиночество... А ведь ты еще молода, жизнь долга,
старое горе износится... Голубчик, надо подумать и о себе! Ты теперь не
маленькая, а взрослая женщина, которая может понимать все... Я вот и думаю о
тебе, а сердце так и обливается кровью. Тяжело мне будет умирать, Надя,
когда ты остаешься не к шубе рукав, как говаривали старинные люди.
он несколько раз нервным движением пощупал свою голову.
что он суется не в свои дела. Да ведь ты-то моя, кому же и позаботиться о
дочери, как не отцу?.. Ты вот растишь теперь свою дочь и пойми, чего бы ты
ни сделала, чтобы видеть ее счастливой.
навязывать.
известная мысль, неотступно сосет? Я тебе не хочу ничего навязывать, а
только выскажу свою мысль, свое заветное желание, с которым умру. Видишь,
есть такой человек, который любит тебя, давно любит, и с ним ты была бы
счастлива и его сделала бы счастливым. Да и не только его и нас, а и всех
тех, для кого теперь трудишься из последних сил. Ты-то вот сама не замечала
этого человека, а мы его видели и видим, как он тебя любит. Конечно, все мы
люди - все человеки, у всех есть свои недостатки, но...
траур, разве это доказательство? Все помрем, а пока живы - о живом и будем
думать... Ты знаешь, о ком я говорю?
жизни больше горя, чем радости, если только думать о самом себе... Так?..
Теперь ты только хочешь жить для своей девочки и для других... Так? Хорошо.
А если к этому мы прибавим, что ты и сама еще будешь счастлива, - проиграют
от этого те люди, для которых ты желаешь жить? Ну, отвечай по совести...
Конечно, нет, а неизмеримо выиграют. Даже свахи говорят, что две головешки
горят вместе светлее... Мертвых мы с тобой никогда не воротим, а о живых
следует подумать. Заметь, что от твоего личного счастья родится счастье,
может быть, сотен и тысяч других людей... Об этом следует подумать. Это наш
первый христианский долг. Второй раз ты не сделаешься девушкой, а хорошей
женой будешь. Тебя удивляет и, может быть, оскорбляет моя стариковская
откровенность, но войди в мое положение, деточка, поставь себя на мое место;
вот я старик, стою одной ногой в могиле, целый век прожил, как и другие, с
грехом пополам, теперь у меня в руках громадный капитал... Что я буду
делать? Второй жизни у меня не будет, и мой капитал пойдет прахом, все
равно, кому бы он ни достался: Косте, Виктору, Веревкину или Марье
Степановне. Тебе отдать все - не возьмешь... А у меня есть большой долг,
Надя. Я взят был к Павлу Михайлычу сиротой, и твоя мать - тоже. Мы выросли
под крылышком у старика, выучились, поженились - все от него имеем. Когда он
умирал, я один из его воспитанников был у его постели, и он положил мне
завет: беречь его дочь Варвару и внука. Что от меня зависело, как ты сама
знаешь, я все делал. Теперь мне остается только завещать свои деньги Сергею
Александрычу, пусть со временем выкупает заводы... Не продали бы заводов,
если бы у меня тогда на Варваринском не случилась беда да нога меня не
продержала дома целый год. Ну, скажу тебе откровенно, Сергея Александрыча я
люблю и уважаю, но не могу ему всего доверить... У него много недостатков,
хотя он был бы совсем другим человеком в хороших руках. Ты сама это знаешь,
и, наверно, думала то же самое не раз.
что буду иметь, - все оставлю ему одному... Пусть, когда вырастет большой,
выкупит Шатровские заводы, а я умру спокойно. Голубчик, деточка, ведь с
Сергеем умрет последний из Приваловых!..
всегда скажу тебе только то, что Привалов любил тебя раньше и любит
теперь... Может быть, из-за тебя он и наделал много лишних глупостей! В
другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть и уважать второго
мужа... Деточка, ничего не отвечай мне сейчас, а только скажи, что
подумаешь, о чем я тебе говорил сейчас. Если хочешь, я буду тебя просить на
коленях...
Васильевна. - Дай мне подумать... Я слишком несчастна... пожалей меня.
было всегда встретить седого старика, который, прихрамывая, гулял с
пятилетней темноглазой девочкой. Это был Василий Назарыч. По совету своего
доктора он каждый день делал моцион от своего дома до приваловского и
обратно; на прииски он больше не ездил, а его заменил Веревкин. Раз осенью,
когда выдался особенно теплый денек, старик вывел из приваловского подъезда
полуторагодового мальчика с большими серыми глазами: это был законный внук
Василия Назарыча, Павел Привалов.
приваловские миллионы, то он не дал погибнуть крепкому приваловскому роду.