ставил скрипичные ноты на резной пульт и несколько минут прелюдировал,
искусно и непринужденно, склоняя от удовольствия голову то на одно, то на
другое плечо.
темно-рыжих с проседью завитков - придавала его голове необыкновенную
внушительность и тяжеловесность, хоть она и сидела на длинной, с огромным
кадыком шее, торчавшей из отложных воротничков. Густые взъерошенные усы
того же темно-рыжего цвета выдавались на его лице сильнее, чем маленький
приплюснутый нос. Под его круглыми карими блестящими глазами, мечтательный
взгляд которых во время занятий музыкой, казалось, проникает в суть вещей,
покоясь уже по ту сторону внешних явлений, набухали мешки. Лицо это не
было значительным, вернее - на нем не было печати живого и сильного ума.
Веки г-н Пфюль обычно держал полуопущенными, а его бритый подбородок
нередко отвисал безвольно и дрябло, и хотя губы и оставались сомкнутыми,
это придавало рту какое-то размягченное, почти загадочное, неосмысленное и
самозабвенное выражение, свойственное сладко спящему человеку.
характера. Как органист Эдмунд Пфюль был достаточно широко известен, а
молва о его познаниях в теории контрапункта распространилась и за пределы
родного города. Выпущенная им небольшая книжечка о церковных ладах была
рекомендована в двух или трех консерваториях в качестве факультативного
чтения, а его фуги и обработки хоралов время от времени исполнялись везде,
где звучал орган во славу господа. Эти композиции, равно как и
импровизации, которым он предавался по воскресеньям в Мариенкирхе, были
безукоризненны, совершенны, насквозь проникнуты неумолимым
нравственно-логическим величием и торжественностью "строгого стиля". В
существе своем чуждые всякой земной красоты, они не могли затронуть чисто
человеческих чувств непосвященного. В них торжествовала техника,
доведенная до степени религиозного аскетизма, виртуозность, возвысившаяся
до самоцели, до абсолютной святости. Эдмунд Пфюль невысоко ставил
благозвучие и холодно отзывался о мелодических красотах. И при всем том,
как ни странно, он не был сухарем, не окостенел в своем чудачестве.
лицо его становилось грозным. Но не успевал он усесться за рояль и сыграть
несколько старинных пьес, как на его лице появлялось несказанно мягкое,
самозабвенное и мечтательное выражение. Взгляд г-на Пфюля покоился где-то
в священной дали, словно вот сейчас, за роялем, ему открылся смысл всего
сущего. То был взгляд музыканта, кажущийся пустым и смутным оттого, что он
устремлен в пределы логики, более глубокой, чистой, беспримесной и
безусловной, чем все наши языковые понятия и рассуждения.
веснушками. Мягким и таким глухим голосом, словно кусок застрял у него в
пищеводе, приветствовал г-н Пфюль Герду Будденброк, когда она, приподняв
портьеру, входила в гостиную:
рукой протянутую ему руку, он левой уже брал квинты, уверенно и четко, а
Герда быстро благодаря исключительной тонкости слуха настраивала своего
Страдивариуса.
не совсем хорошо получилось адажио...
аккорды, как дверь из коридора медленно, осторожно приоткрывалась и
маленький Иоганн, неслышно ступая по ковру, прокрадывался в дальний угол,
где стояло кресло. Там он усаживался, обеими руками обхватывал колени и,
стараясь не шевелиться, прислушивался к музыке и к разговорам.
на него своими близко поставленными глазами, разгоревшимися от игры и
блестевшими влажным блеском.
который ласково и бережно гладил его русые волосы, так мягко и красиво
ложившиеся на лоб и виски.
робости поглядывая на его огромный вздымавшийся кадык, снова быстро и
бесшумно возвращался на свое место, горя желанием поскорее услышать
продолжение игры и сопутствующие ей разговоры.
Бетховена. Но затем, покуда Герда, держа скрипку под мышкой, разыскивала
другие ноты, случалось необыкновенное: г-н Пфюль, Эдмунд Пфюль, органист
Мариенкирхе, продолжая потихоньку что-то наигрывать, неожиданно переходил
к музыке совсем иного, диковинного стиля, и в его отсутствующем взоре
появлялся блеск стыдливого блаженства. Под его пальцами рождались ширь и
цветенье, бурлила жизнь, пели сладостные голоса, и из этих звуков, вначале
тихо, то возникая, то вновь улетучиваясь, а потом все отчетливее и
осязаемее вырастал искусно контрапунктированный, по-старинному
грандиозный, прихотливо торжественный мотив марша. Подъем, сплетение,
переход... и в заключение fortissimo вдруг вступала скрипка. Увертюра к
"Мейстерзингерам".
ее пристрастие натолкнулось на такое неистово-возмущенное сопротивление
г-на Пфюля, что она уже было отчаялась привлечь его на свою сторону.
Изольды", он, сыграв двадцать пять тактов, вскочил с места и, выказывая
признаки крайнего отвращения, забегал между окном и роялем.
играть не стану! Это не музыка, поверьте мне! Льщу себя надеждой, что в
музыке я кое-что смыслю. Это хаос! демагогия! богохульство! безумие!
Спрыснутый духами чад, который нет-нет да и прорежет молния. Тут конец
всякой нравственности в искусстве. Я этого играть не стану! - С этими
словами он снова ринулся к роялю, кадык его заходил вверх и вниз; давясь и
откашливаясь, он сыграл еще двадцать пять тактов, видимо лишь для того,
чтобы захлопнуть крышку рояля и крикнуть: - Тьфу! Да простит меня господь,
это уж слишком! Извините, сударыня, за откровенность... Вы меня
вознаграждаете, годами оплачиваете мои услуги, а я человек небогатый... но
я отказываюсь, отказываюсь служить вам, если вы станете принуждать меня к
такому бесчестному занятию!.. А ребенок! Вон там, в уголке, сидит ребенок!
Он тихонько пробрался сюда, чтобы послушать музыку. Неужто вы хотите
вконец отравить его душу?
приучала его к этой новой музыке и в конце концов перетянула на свою
сторону.
сбиты с толку непривычными для вас принципами применения гармонии... Вы
утверждаете, что в сравнении с этой музыкой Бетховен - сама чистота,
ясность, естественность. Но вспомните, в какое негодование Бетховен
приводил своих современников, воспитанных на иной музыке... Бог ты мой!
Даже Баха упрекали в недостатке благозвучия и ясности!.. Вы упомянули о
нравственности. Но что вы, собственно, понимаете под нравственностью в
искусстве? Если я не ошибаюсь - это противоположность гедонизму? (*60) Но
ведь здесь-то она и налицо. Так же как у Баха. Только грандиознее, глубже,
осознаннее, чем у него. Верьте мне, Пфюль, эта музыка куда менее чужда
вашей душе, чем вы полагаете.
ему, как он думал вначале. Впрочем, с "Тристаном" он полностью так никогда
и не примирился, хотя просьбу Герды переложить "Смерть Изольды" для
скрипки и рояля в конце концов выполнил с большим мастерством. Первыми
заслужили его признание отдельные партии из "Мейстерзингеров", и с тех пор
в нем уже неодолимо стала крепнуть любовь к этому искусству. Он боялся
себе в ней признаться, ворчливо отрицал ее. Но партнерше уже не
приходилось оказывать на него давление для того, чтобы он, - разумеется,
не давая в обиду старых мастеров, - усложнял свои пассажи и с выражением
стыдливого, чуть ли не досадливого блаженства во взоре привносил в них
кипучую жизнь лейтмотивов. Правда, после игры у них все же возникали споры
по поводу соотношения этого стиля со "строгим стилем", но в один
прекрасный день г-н Пфюль заявил, что считает своим долгом, - хотя его
лично эта тема и не интересует, - дополнить свою книжечку о стиле
церковных ладов главой о "Применении Рихардом Вагнером старинных созвучий
в его церковной и народной музыке".
и непрестанно дотрагиваясь, по своей привычке, языком до одного из
коренных зубов, отчего рот его казался немного искривленным. Он не сводил
широко раскрытых глаз с матери и г-на Пфюля, вслушивался в их игру, в их
споры. Так случилось, что первые же шаги на жизненном пути привели его к
признанию музыки чем-то необыкновенно серьезным, важным, глубоким. Он вряд
ли даже понимал, что они говорили, а вещи, ими исполняемые, в большинстве
случаев превосходили его детское восприятие. И если он все-таки являлся и,
не скучая, часами неподвижно сидел в своем кресле, то, очевидно, его
приводили сюда вера, любовь и благоговение.
воспроизвести на рояле звукосочетания, особенно его поразившие. Мать с
улыбкой наблюдала за ним, с немым усердием исправляла подобранные им
аккорды, объясняла, почему именно эта, и только эта тональность необходима
для перехода одного аккорда в другой. Правоту ее слов подтверждал мальчику
его собственный слух.
мальчику пора учиться музыке.
даже рада этому; ведь игра на скрипке имеет свои теневые стороны, не
говоря уже о зависимости скрипача от аккомпанемента, хотя сплошь и рядом
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Круз Андрей
Березин Федор
Посняков Андрей