другими делами. Этого Боройгал понять не мог и исходил желчью, строя планы
мести всему миру.
где к стене примыкало топкое болото, и где никто не обнаружил бы спущенной
лестницы. Возле одного из поселков Боройгал выследил женщину, занятую
копкой корней. Палач силой овладел ею, а потом устроил строгий допрос. Так
он узнал о Шооране, об алдан-тэсэге, стоящем за лесами, и, главное, о том,
что никто не собирается возвращаться на старые места.
кому ухаживать за ним, но потом испугался, что та сбежит и выдаст место,
где он устроил спуск. Боройгал разбил пленнице голову и сбросил тело в
реку - рыбам.
сосредоточились на втором далайне, стоящем где-то за краем земли, так
далеко, что и с высоты не увидать.
едкая влага льется неудержимыми каскадами, затопляя ненавистную низовую
жизнь. Далайн бездонен, его злой влаги хватит на всех. Напрасно людишки
будут прятаться и искать спасения на холмах, месть Ёроол-Гуя настигнет их.
Все утонет, покроется жидким ядом, и только незыблемые оройхоны, его
владения, останутся среди безбрежного - на этот раз действительно
безбрежного! - далайна. Люди будут ползать у его ног, захлебываясь нойтом,
моля о пощаде и обещая покорность. Но он... он будет поднимать наверх
только молодых девиц, которых ему так не хватает. Не надо ему ни слуг, ни
телохранителей, ни баргэдов - среди них обязательно отыщется предатель.
Все будут делать бабы, он-то знает, что они справятся с работой не хуже
мужиков. Зато как они станут беречь его, как преданно любить, ведь он
останется единственным мужчиной на всех оройхонах. Остальные захлебнутся
черной жижей, их плоть разъедят ыльки, их станет жрать уулгуй, и маарах
начнет глотать их дюжинами. А дольше всех будет корчиться богомерзкий
илбэч. О, он не умрет так сразу! Грозный Ёроол-Гуй сам выплывет из пучины,
чтобы покарать оскорбителя. И никогда больше мир не осквернится подобной
мерзостью. Богоданный владыка, сияющий Боройгал, да не узнают его ноги
сырости, будет сам следить за этим. Всякий, на кого падет подозрение, что
он может стать илбэчем, немедленно отправится в далайн.
делая. Однако, год проходил за годом, а жизнь не менялась. Закостеневший в
ненависти Боройгал старел и постепенно терял остатки разума. Наконец он
понял, что сидя на тэсэге счастья не дождешься. Оставалось идти,
освобождать далайн, который ленится сам вырваться на свободу. Продолбить в
стене дырку, совсем небольшую, чтобы успеть отскочить и вовремя удрать...
а там влагу уже не остановишь...
усмешкой глядя на выходца из полузабытого прошлого.
Выжил, паскуда...
на Шоорана. Шооран продолжал стоять, хотя в руках у него не было ничего
кроме тонкого прута - снимать с веток развешанную повсюду паутину. Паутина
в нижнем мире не таила никакой опасности, но многолетняя привычка
заставляла сторониться ее липких прикосновений.
наотмашь стеганул палача лозой по лицу.
ниже его, и, казалось, не желал трогаться с места, но каждый раз острый
камень рассекал воздух, а свистящая в руках Шоорана розга полосовала щеки,
стегала по глазам, кровянила губы.
тогда. Ты, и еще илбэч, вы сломали мою жизнь, вы все перепортили...
Ненавижу вас обоих!
спину. Дрыгнув ногами, перевернулся и побежал на четвереньках, подвывая от
ужаса дребезжащим тонким фальцетом.
хворостина выпала, косо перечеркнув валяющееся кайло.
поверхность. Холод близкого далайна обжег пальцы. Шооран долго стоял так,
но руки не мерзли, бессмысленный, не нужный здесь огонь илбэча не давал им
заледенеть. С безысходной ясностью Шооран понял, почему не может найти
покоя. Не в том дело, что его гонят люди, он гонит себя сам. Он не может
жить без ненавистного далайна, без ядовитой влаги, стылой бездны и дыма
жгучих аваров. Нельзя прожившему жизнь в борьбе лишаться врага. Он создал
новый мир, но ему нет в нем места. В этом он схож с рехнувшимся
Боройгалом.
проковырять даже самым твердым камнем.
пульса. Задержав дыхание, Шооран сделал медленный, завороженный шаг, потом
второй. Глаза были широко раскрыты, но ослепли, запечатанные камнем. Он
шел, не зная, как это получается, и неподатливый камень расступался перед
ним. Позади осталось брошенное, сползающее по стене тело, но огонь и
крошечное опаленное "я" продолжали идти. Он рвался вперед вслепую, не
загадывая о результате, как действовал всегда, мучаясь и не зная, к чему
приведут его шаги.
опора под ногами. Он упал, успев заметить в краткий миг падения полог
небесного тумана, излучающего дневной свет, надвигающуюся жирно-блестящую
поверхность далайна и где-то в безнадежном далеке одинокое пятно земли.
вскинул руки - бессчетные дюжины рук с присосками, роговыми когтями или
бахромой гибких пальцев. Рывок множества рук вынес его в воздух, и он
снова увидел туман в небе и сиротливое скрещение оройхонов вдалеке. И
последним движением, пока сознание еще не растворилось в слишком большом и
чересчур самостоятельном теле, он бросил пылавший огонь на далекую землю,
копошащимся точкам людей, не выбирая, кому из них достанется пламя. Затем,
сдавшись бессмысленной, бьющей через край силе, нырнул.
загустевшей влаги, кажущейся дымкой или прозрачными облаками, вроде тех,
что пролетают за стенами далайна. Все вокруг принадлежало ему: руки сами
хватали еду, питая резвящееся тело.
покрупнее, жалко пытающиеся защищаться и даже атаковать. Это сопротивление
доставляло ему радость, и он, чутьем угадывая вертикаль в лишенном сторон
мире, стремился все глубже, туда, где в сиреневом сумраке проплывали
светящиеся монстры, превосходившие его размерами, покрытые тугой броней и
способные единым зубом состричь любую из рук. Он кидался на этих зверей и,
теряя в схватке куски плоти, тащил наверх, поднимаясь, пока движения
глубоководных уродов не замедлялись, а панцирь не трескался. Тогда он,
ликуя, пожирал взрывающееся изнутри мясо. А потом вновь падал в бездну или
поднимался наверх, где на твердых кусках камня ждала иная пища - мелкая и
сухая.
жизнь. Кипение радости заглушало любое иное чувство, лишь в каком-то
уголке - не тела, а самого естества ютилось нечто, замершее от холода и
безысходности. Этот комок давно не осознавал себя и помнил лишь о том, что
прежде ему было тепло, у него был огонь, который он потерял, отдал кому-то
чужому. Но стоило ли беспокоиться о такой мелочи, как жалкая крупица души?
Радость была больше.
удар рассек вселенную. Боль скрутила его, швырнув в глубину, удары шли
волнами один за другим, и он заметался, не понимая, где прячется этот
чудовищный, доселе не бывалый враг. Мучение кончилось, и лишь тогда он
осознал, что противник бил сверху. Вытянувшись упругой стрелой, он понесся
к свету. По дороге его настиг новый удар, но он уже знал, кто посягнул на
него, и не замедлил движения. Но все же опоздал и выбросился в воздух,
когда все стихло.
скособочившись двумя новыми островами.
волокли попискивающую сухопутную мелочь, но сам он искал того, кто
осмелился ударить.
съеденных или спасшихся козявок, но в ее руках светилось пламя. При виде
огня ледяная крупинка, когда-то звавшаяся Шоораном, ожила и потянулась
вперед.
него. Отдай! Я не трону тебя, я никого больше не трону, я уйду в бездну и
не вернусь оттуда никогда, только отдай огонь!
рук напряглись до предела, дюжины сердец судорожно бились, перегоняя кровь
и всасывая живительную влагу далайна, весь он превратился в единый порыв,