смерти на бою Михайлы Иваныча сообщили почтительно, но кратко, мол, у
князя и своих довольно бед и потерь. И - отеплело на душе. Почуялось:
свои! Не выдадут! Прояснев ликом, Дмитрий протянул руку почтительно
склонившемуся перед ним старику Роману, озрел нравного, тоже перевязанного
тряпицею (задело на бою!) Григория Пушку, озрел всех Андреевичей, братьев
Федора Свибла, посетовав в душе, что и того нет рядом, и только тут,
наконец, начиная верить, что да, Мамай разбит и он, князь, победитель
Орды!
началовал погоней за разбитым врагом, ни оставшихся в живых Вельяминовых,
что отряжали конные заставы собирать разбежавшийся степной скот и добычу
из разгромленного татарского стана, - все они были в трудах, в делах. И не
знали, не ведали еще, что в том государственном наряде, что создавали они
с покойным владыкой Алексием, иногда полезнее бывает вовремя явиться пред
очи великого князя, чем даже выиграть сражение с грозным врагом.
засадного полка уже опрокинула и смяла татарский строй. Освободив сапог из
стремени, он стоял, оглушенный, пьяно раскачиваясь на неверных ногах, и
сперва даже не понимал, что происходит. Почему татары россыпью скачут мимо
него, нахлестывая коней, и никто из них не емлет легкой добычи, не
пытается даже накинуть аркан на одинокого, почитай, почти обезоруженного и
спешенного русского кметя? И только когда завиднелась новая плотная толпа
скачущих и донесся до его ушей ярый победный рев, понял, и, руки протянув,
стоял и глядел, и плакал, сам не чуя текущих слез. А они скакали мимо,
почти не оглядываясь, едва не сшибая его конями; лишь изредка, скользом,
определивши, что не татарин, а свой, кто-нибудь из комонных коротким
кивком ободрял пешего кметя. И пока радостными тенями проносились они
мимо, Иван все стоял, трясясь, отходя от прежнего отчаяния, с мокрыми
щеками, смертно усталый, и все плакал и плакал, теперь уже от счастья.
победителям. Завидя вывалившегося из русских рядов, чудом прорвавшегося
татарина, крикнул, замахиваясь саблею: <Эй!> Но тот, глянув дико, взвил
коня и ринул в сторону, даже не подумав обнажить оружие. Иван шел опять,
потом остоялся. Впереди, вдалеке, вспыхивали там и тут просверками стали
короткие жестокие сшибки, но уже не сникал торжествующий ратний клик:
<Хуррррр-а-а!> Татары бежали, изредка недружно огрызаясь, бежали по всему
полю. Бой переходил в избиение. Иван снова брел. Встречу ему попались
спешенные, как и он, два касога, бредущие полем ему навстречу. Иван
глянул, ни ненависти, ни страха уже не чуя, махнул рукавицею, и оба
послушно, понурив головы, побрели следом за ним в полон. Подскакал кто-то
обочь, бросил: <Твои?> Иван кивнул немо, сил не было отвечать, потом
протянул руку, и горец тут же послушно отдал ему саблю и колчан с почти
пустою тулою. Второй снял по знаку Иванову дорогой бешмет и отдал тоже.
Иван глянул на комонного обрезанно, хрипло молвил: <Веди!> - и долго
смотрел вслед, без мысли отмечая послушливую рысь двоих давешних ворогов,
что, хоронясь тычка или охлеста, почти бежали перед конем. Он кинул бешмет
через плечо, повесил сверху колчан и чужую саблю, сразу ощутив возросшую
тяжесть ноши, но чуя, что ежели сядет, не встать будет уже, побрел вновь.
Изнемогающего, его окружила веселая ватага своих ратных, закидали
вопросами: кто, чей, из коего полка?
изнемог, еле бредет!
конем, може, и найду!
раненого найдешь... - Не договорив, оборотил к своим: - Не жалей, други,
коней вона сколь! Еще наберем!
да приучал к руке испуганного татарского жеребца, оказавшегося иноходцем.
Зато потом, когда тот, наконец, красиво пошел, покачиваясь, на диво ровным
увалистым ходом, Иван аж рассмеялся от радости, тут и помянувши, что
татары ценят иноходцев вдвое противу обычных коней.
находился и не находился. Двадцать раз уже решал Иван, что вот оно, то
место, но и трупы были чужие, и место, приглядясь, не то. И уже с
отчаянием близ самого вечера понял Иван, что не найдет соратника,
заплатившего жизнью за его, Иванову, жизнь. Не найдет даже мертвого! Была
слабая надея, что подобрали, но, порысив вдосталь и вдосталь насмотрясь на
неисчислимые навалы мертвяков, понял Иван, что тут считать приходит не на
единицы, на тысячи и хоронить - ежели будут хоронить! - придется их по
многу десятков в общей яме...
носу столкнулся Иван в поздних сумерках со своим Гаврилою. Они обнялись.
Гаврила с конем и телегою перебрался на сю сторону ради добычи и ратной
справы, которую намерил подбирать в поле, не надеясь уже обрести живым
господина своего. Перемолвили.
будет и уже завтра, что поценнее, подгребут себе великие бояре да князь. -
Смотри только не разволокли бы тебя самого дорогою!
ряднину и, не покормивши коней, не скинувши платья, не сняв даже сапогов,
заснул. Силы у него кончились. Полностью. Не слыхал Иван, как под утро
явился усталый Гаврила, засыпал овса в торбы лошадям, затянул,
покряхтывая, в шатер увесистые кули и, тоже не раздеваясь, лишь стянув с
себя и с господина чоботы, повалился рядом на рядно и уснул, согревая бок
бесчувственного, оцепенелого Ивана. Оба выложились до предела сил.
вели диковинных зверей - верблюдов, стонали раненые, высоким голосом читал
над кем-то отходную священник, уцелевшие воины с бранью делили татарские
порты и рухлядь, подчас густо замаранные кровью, ругались бояре, наводя
порядок в полках, какие-то дружинники на загнанных вусмерть конях
возвращались из-за Красивой Мечи, и сменная сторожа торопилась встречь,
цокая копытами по наспех наведенному наплавному мосту через Дон. Ржали
кони, и только порою, мгновеньями, когда стихал неусыпаемый гул ратного
стана, издали доносило тоскливым волчьим воем, особенно жутким для тех,
кто, неподобранными, лежали до сих пор в поле, с отчаянием уже сожидая
спасительной утренней зари.
павших и погребали трупы.
дожди. Уже дошли вести о литовских шкодах: Ягайловы уланы совершили
разбойный набег на обозы идущей домой новгородской рати. Доносили и о
безлепых случаях грабежей в рязанской земле, через которую сейчас тянулись
бесчисленные ордынские стада и возы с ранеными и добром.
рязанских вызвали у Дмитрия праведный гнев, тем более неистовый, что его
всячески раздували Акинфичи, наплетя в уши великому князю полные короба
всяческой были и небыли - и про Олега, и про Боброка, якобы мирволившего
рязанскому князю, и про грабежи, раздутые донельзя. Грабежи на Рязанщине,
в приграничье, были делом обычным: грабили татары, грабили и татар,
разбивали купеческие караваны, мелкие володетели нападали друг на друга, и
дикую вольницу эту утихомирить не могла никакая власть. Но предлог был
найден, дабы вновь, нарушив свои обещанья и хрупкий мир, попытаться
наложить длань на своевольное Рязанское княжество.
князя московского, не выстал на брань, предпочел уйти из Переяславля, куда
уже из Москвы Дмитрий направил своих наместников. Как прежде, его подвели
нетерпенье и гнев. Завистливый гнев, ибо к Олегу у московского володетеля
было то же сложное чувство ревнивой зависти, что и к Ивану Вельяминову,
что и к Дмитрию Михалычу Боброку, что и порою даже к молодшему себя
двоюроднику Владимиру Андреичу Серпуховскому. И когда на совете княжом
Боброк попытался напомнить о союзном договоре с Олегом, который именно
теперь вовсе нелепо было нарушать, Дмитрий сорвался и в первый - к
счастью, и в последний - раз накричал на шурина.
и тяжелым телом, видя, как каменеет чеканное лицо Боброка, как бояре низят
и отводят глаза (всех, даже Акинфичей и иже с ними, чьи поземельные
вожделения простирались к Мещере и к рязанскому правобережью Оки, смутила
- хотя и жданная, и заботно подготавливаемая, но все же отвратная нелепой
грубостью своей - выходка великого князя), видя все это, Дмитрий, чуя, что
проваливает в стыд и позор, ярел все больше, выкрикивая неразборчивые хулы
Олегу, не пришедшему на помочь, а потому дружественному Мамаю с Ягайлой,
вечному ворогу, отбившему некогда Лопасню, не помогшему ни против
Ольгерда, ни противу тверского князя, хреновому защитнику южных рубежей,
понеже кажен год, почитай, московская рать стережет броды на Оке от
татарских нежданных набегов.
князь, непутем спелся с Олегом, и на бою, умедлив, не его ли руку держал?!
что на поле боя рязанских бояр и кметей был едва ли не полк, и что в
татьбе той великой князь рязанский не причинен, а виноватых надобно
Акунин Борис
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Гюго Виктор
Жюль Верн
Посняков Андрей