лет пятьдесят тому назад, и не столь давние данники герулов, собираются в
Италию. У империи нет сил, чтобы противиться им. После львов - волки,
после волков - шакалы... А кто после шакалов? Опять львы?
Юстиниана. Базилевс обращается с наместниками Петра, как с распутниками,
пойманными в блуде. Италия прочтет и сохранит. Жить, пережить Юстиниана...
бросил Понт на, приступ Европы. Завладев бережком, на котором летом любил
сидеть Каллигон, море било в кручу. Соленый туман, сорванный бурей с
гребней волы, кропил сад. И там, где он оседал, листья вечнозеленых дубов
чернели, как от оспы.
плитой священники пели и молились об успокоении души раба божьего патрикия
Прокопия, ветер бил их по губам и рвал слова.
по-светски льстила покойнику. При жизни ему никто не льстил, нет. Нужны
его душе молебны или не нужны, они ничему не мешают. Морская пыль
замерзала на лету. Еще одна зима.
нужно беречь себя, - Каллигон немо беседовал с усопшим: "У тебя не хватало
храбрости, сын империи, ты изворачивался, лгал, льстил, как все.
Благословен ты и в слабостях, добрый друг. Будь ты смелее - не осталось бы
и праха ни от твоего дела, ни от тебя. Ты мыслил, чтоб познавать высшее,
чем личная жизнь одного человека. Сгорая от ужаса, ты светил. Без тебя
глухие годы остались бы глухи навечно, как камень. Ты был слабым
человеком, но не безгласным зверем, как все мы. Ты живешь, будешь жить. А
помнишь ли?..
справедливости за гробом, ты пребываешь в покое..."
Духовные торжественно шествовали впереди, оставляя старенькому евнуху
почетное место епископа.
состоявшего прежде на службе у Велизария, как многие и многие. Что делал,
кем был он? А! Кому нужны покойники...
узкие прорези в черном железе смотрели на вкушающих поминальный обед.
грязен, с его одежды сочилась вода, он только соскочил с лошади. Подставив
морщинистое ухо, Каллигон прислушался к шепоту управителя. В душе евнуха
зазвучали слова молитвы Симона: "Ныне ты отпускаешь меня, боже..."
послать в Египет, в разоренную Сирию. И переписывать еще. Но тайно, тайно.
Новый базилевс не допустит осуждения старого, дабы не поколебать Власть.
Чтоб укрепить себя, Юстин Второй потребует уважения к памяти Юстиниана
Первого.
повелитель Юстиниан Величайший!
кончине базилевса!
пресвитеры, дьяконы, служки второй раз просили бога и людей не забывать
имена умерших и дела их.
- спрашивал себя Каллигон. - Раб ленивый, разве пережить это порождение
зла было единственной целью твоей? Почему же ты устал?"
перенимают худшее и подражают базилевсам.
его заботы съедят черви. Нужен Каллигон и многим сотням колонов, сервов,
приписных, рабов и наемников, принадлежащих виллам Велизария. Ведь они,
хоть и свойственна им животная тупость, кое-как понимают: пока Каллигон
управляет остатками богатства бывшего полководца, им дышится без лишних
страданий.
тех, кто родится.
севера, из земель варваров.
погибших в хазарскую войну. Курган Всеславова рода зовется в Поросье
Княжьим.
внутренние границы между людьми славянского языка.
россича отзываются россавичи, живущие на полуночь от каничей между рекой
Россавой и Днепром.
Ростовице, согласились старь заедино с россичами.
триполичи, обладатели лесных полян, с трех сторон омываемых рекой Ирпенью
и Днепром, после внутренних свар и споров вошли в союз с россичами,
поставили под Всеславову руку свои слободы и дают князю воинов.
родовое разделенье совсем ни к чему.
семьи припятичей и выходцы от других дальних племен и родов, которые с
охотой вылезли и продолжают лезть из своих топей и дебрей на тучный
чернозем Заросья, на бывшую степную дорогу.
потому, что памятливы они и сметливостью ума не обижены. Под охраной
росского войска славянский пахарь отвыкает задумываться по веснам, сам ли
он или налетный степняк пожнет урожай на полянах.
уединения не для молитвенных воспоминаний об умерших. Сам судья, князь
знал, в чем виноват перед отцом, женой, родом, и в совести своей решил
спор без лукавства тяжбы. Прошлое жило в нем, и князь не страшился его.
и посылал Всеслав войско в империю. Теперь можно ступить с миром к северу,
чтобы богатством и славой взять в россичи хвастичей, ирпичей, ужичей и
других славян, в ненужной разноплеменной разрозненности обитающих до реки
Припяти. За ними не пора ли придет вятичам, жильцам приречий Супоя,
Трубежа, Остра и Десны идти под сильную росскую руку?
нетерпением скорого насилия. Как совершать? Как возводить великое творение
не из покорного топору дерева, не из послушного силе камня, но живыми
людьми из живых людей? Нет такой науки, чтобы узнать. Сам себя учи, князь,
княжьей мудрости.
них покоя. Чтобы отбиться, нужно взять хазар в гнезде их, в задонских
степях, где град их великий Саркел. Когда же слать войско, чтобы под
корень подрезать Степь? Что раньше вершить, что потом? Сам решай, князь.
Примерь разумом, проверь сердцем, в душе испытай и взвесь чистой совестью.
недолог путь до княжого двора над устьем Роси. Не пора ли переносить
Княжгород? Ныне он остался на окраине, а место ему - в сердце земли. Будет
для Княжгорода удобна гора в бывшей земле триполичей, при слиянии Днепра с
Десной, над берегом, где искони стоит большой торг? Или не будет? Думай,
князь.
дороги, а над ручьями брошены мосты, и тесно и узко стало Поросье. Давно
ли оно казалось большим, когда ходили окольными тропами и тайными лазами в