Чтение 93–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

В самом деле, почерк был прекрасный, орфография безукоризненна.

- Вам везет! - сказал Франц, возвращая записку Альберу.

- Смейтесь, сколько вам угодно, шутите, сколько хотите, - возразил
Альбер, - а я влюблен.

- Боже мой, вы меня пугаете, - сказал Франц, - я вижу, что мне при-
дется не только ехать без вас на бал к герцогу Браччано, но даже, того и
гляди, одному вернуться во Флоренцию.

- Во всяком случае, если моя незнакомка так же любезна, как хороша
собой, то я решительно заявляю, что остаюсь в Риме по меньшей мере на
шесть недель. Я обожаю Рим и к тому же всегда имел склонность к археоло-
гии.

- Еще два-три таких приключения, и я начну надеяться, что увижу вас
членом Академии надписей и изящной словесности.

Вероятно, Альбер принялся бы серьезно обсуждать свои права на акаде-
мическое кресло, но слуга доложил, что обед подан. Альбер никогда не те-
рял аппетита из-за любви. Поэтому он поспешил сесть за стол вместе, с
приятелем, готовясь возобновить этот разговор после обеда.

Но после обеда доложили о приходе графа Монте-Кристо. Молодые люди
уже два дня не видели его. От маэстро Пастрини они узнали, что он уехал
по делам в Чивита-Веккию. Уехал он накануне вечером и только час, как
вернулся.

Граф был чрезвычайно мил. Либо он сдерживался, либо на сей раз не
нашлось повода для высказывания язвительных и горьких мыслей, но только
в этот вечер он был такой, как все. Францу он казался неразрешимой за-
гадкой. Граф, конечно, отлично знал, что его гость на острове Мон-
те-Кристо узнал его; между тем он со времени их второй встречи ни словом
не обмолвился о том, что уже однажды видел его. А Франц, как ему ни хо-
телось намекнуть на их первую встречу, боялся досадить человеку, пока-
завшему себя таким предупредительным по отношению к нему и к его другу;
поэтому он продолжал ту же игру, что и граф.

Монте-Кристо, узнав, что Франц и Альбер хотели купить ложу в театре
Арджептина и что все ложи оказались заняты, принес им ключ от своей ло-
жи, - так по крайней мере он объяснил свое посещение.

Франц и Альбер стали было отказываться, говоря, что не хотят лишать
его удовольствия; но граф возразил, что собирается в театр Палли и его
ложа в театре Арджентина будет пустовать, если они ею не воспользуются.

После этого молодые люди согласились.

Франц мало-помалу привык к бледности графа, так сильно поразившей его
в первый раз. Он не мог не отдать должного строгой красоте его лица,
главным недостатком или, быть может, главным достоинством которого была
бледность. Граф был настоящий байроновский герой, и Францу стоило не
только увидеть его, но хотя бы подумать о нем, чтобы тотчас же предста-
вить себе его мрачную голову на плечах Манфреда или под шляпой Лары. Его
лоб был изборожден морщинами, говорящими о неотступных горьких думах;
пламенный взор проникал до самой глубины души; насмешливые и гордые губы
придавали всему, что он говорил, особенный оттенок, благодаря которому
его слова неизгладимо врезывались в память слушателей.

Графу было, вероятно, уже лет сорок, но никто бы не усомнился, что он
одержал бы верх над любым более молодым соперником. В довершение
сходства с фантастическими героями английского поэта он обладал огромным
обаянием.

Альбер не переставал твердить о счастливой случайности, благодаря ко-
торой они познакомились с таким неоценимым человеком. Франц был более
сдержан, но и он поддавался тому влиянию, которое всегда оказывает на
окружающих незаурядный человек.

Он вспомнил о том, что граф уже несколько раз выражал намерение посе-
тить Париж, и не сомневался, что при своей эксцентричности, характерной
наружности и несметном богатстве граф произведет там сенсацию.

А между тем он не чувствовал никакого желания очутиться в Париже од-
новременно с ним.

Вечер прошел так, как обычно проходят вечера в итальянских театрах:
зрители, вместо того чтобы слушать певцов, ходили друг к другу в гости.
Графиня Г. хотела навести разговор на графа, но Франц сказал ей, что у
него есть гораздо более занимательная новость и, невзирая на лицемерные
протесты Альбера, сообщил ей о великом событии, уже три дня занимавшем
мысли обоих друзей.

Такие приключения, если верить путешественникам, в Италии не редкость
- поэтому графиня не выразила никакого удивления и поздравила Альбера с
началом любовного похождения, обещавшего так приятно завершиться.

Молодые люди откланялись, условившись встретиться с графиней на балу
у герцога Браччано, куда был приглашен весь Рим. Дама с фиалками сдержа-
ла слово: ни на следующий, ни на третий день она не давала о себе знать.

Наконец, наступил вторник - последний, самый шумный день карнавала. В
этот вторник театры открываются с утра, в десять часов, потому что в во-
семь часов вечера начинается пост. Во вторник все, кто по недостатку де-
нег, времени или охоты не принимал участия в празднике, присоединяются к
вакханалии и вносят свою долю в общее движение и шум.

С двух часов до пяти Франц и Альбер кружили в цепи экипажей и переб-
расывались пригоршнями конфетти со встречными колясками и пешеходами,
которые протискивались между ногами лошадей и колесами экипажей так лов-
ко, что, несмотря на невообразимую давку, не произошло ни одного нес-
частного случая, ни одной ссоры, ни одной потасовки. Итальянцы в этом
отношении удивительный народ. Для них праздник - поистине праздник. Ав-
тор этой повести, проживший в Италии около шести лет, не помнит, чтобы
какое-нибудь торжество было нарушено одним из тех происшествий, которые
неизменно сопутствуют нашим празднествам.

Альбер красовался в своем костюме паяца; на плече развевался розовый
бант, концы которого свисали до колен. Чтобы не произошло путаницы,
Франц надел костюм поселянина.

Чем ближе время подходило к вечеру, тем громче становился шум. На
мостовой, в экипажах, у окна не было рта, который бы безмолвствовал, не
было руки, которая бы бездействовала; это был поистине человеческий ура-
ган, слагавшийся из грома криков и града конфетти, драже, яиц с мукой,
апельсинов и цветов.

В три часа звуки выстрелов, с трудом покрывая этот дикий шум, однов-
ременно раздались на Пьяцца-дель-Пополо и у Венецианского дворца и воз-
вестили начало скачек.

Скачки, так же как и мокколи, составляют непременную принадлежность
последнего дня карнавала. По звуку выстрелов экипажи тотчас вышли из це-
пи и рассыпались по ближайшим боковым улицам.

Все эти маневры совершаются, кстати сказать, с удивительной ловкостью
и быстротой, хотя полиция нисколько не заботится о том, чтобы указывать
места или направлять движение.

Пешеходы стали вплотную к дворцам, послышался топот копыт и стук са-
бель.

Отряд карабинеров, по пятнадцати в ряд, развернувшись во всю ширину
улицы, промчался галопом по Корсо, очищая его для скачек. Когда отряд
доскакал до Венецианского дворца, новые выстрелы возвестили, что улица
свободна.

В ту же минуту под неистовый оглушительный рев, словно тени, пронес-
лись восемь лошадей, подстрекаемые криками трехсот тысяч зрителей и же-
лезными колючками, которые прыгали у них на спинах. Немного погодя с
замка св. Ангела раздалось три пушечных выстрела, - это означало, что
выиграл третий номер.

Тотчас же, без всякого другого сигнала, экипажи снова хлынули на Кор-
со из всех соседних улиц, словно на миг задержанные ручьи разом устреми-
лись в питаемое ими русло, и огромная река понеслась быстрее прежнего
между гранитными берегами.

Но теперь к чудовищному водовороту прибавился еще новый источник шума
и сутолоки: на сцену выступили продавцы мокколи.

Мокколи, или мокколетти, - это восковые свечи разной толщины, начиная
от пасхальной свечи и кончая самой тоненькой свечкой; для действующих
лиц последнего акта карнавала в Риме они являются предметом двух проти-
воположных забот:

1) не давать гасить свой мокколетто;

2) гасить чужие мокколетти.

В этом смысле мокколетто похож на жизнь: человек нашел только один
способ передавать ее, да и тот получил от бога.

Но он нашел тысячу способов губить ее; правда, в этом случае ему нес-
колько помогал дьявол.

Чтобы зажечь мокколетто, достаточно поднести его к огню.

Но как описать тысячи способов, изобретенных для тушения мокколетти:
исполинские меха, чудовищные гасильники, гигантские веера?

Мокколетти раскупали нарасхват. Франц и Альбер последовали примеру
других.

Вечер быстро наступал, и под пронзительный крик тысяч продавцов:
"Мокколи!" - над толпой зажглись первые звезды. Это послужило сигналом.
Не прошло и десяти минут, как от Венецианского дворца до Пьяцца-дельПо-
поло засверкало пятьдесят тысяч огоньков.

Это был словно праздник блуждающих огней.

Трудно представить себе это зрелище.

Вообразите, что все звезды спустились с неба и закружились на земле в
неистовой пляске. А в воздухе стоит такой крик, какого никогда не слыха-
ло человеческое ухо на всем остальном земном шаре.

К этому времени окончательно исчезают все сословные различия. Факкино
преследует князя, князь - транстеверинца, транстеверинец - купца; и все
это дует, гасит, снова зажигает. Если бы в этот миг появился древний
Эол, он был бы провозглашен королем мокколи, а Аквилон - наследным прин-
цем.

Этот яростный огненный бой длился около двух часов; на Корсо было