творцу. Что ж, Мэйбл, - продолжал Следопыт, вставая и с истовой
церемонностью подходя к нашей героине, - поцелуйте меня! Джаспер не будет на
меня в обиде за этот единственный поцелуй. А потом мы расстанемся.
покрывая его лицо тысячей поцелуев со свободой и жаром, каких она не
проявила в объятиях Джаспера. - Да благословит вас бог, милый, милый
Следопыт! Вы к нам еще приедете! Мы снова увидимся! А когда вы состаритесь,
наш дом будет для вас родным домом - ведь вы переберетесь к нам и позволите
мне быть вам дочерью?
комок. - Вот так мне и следует на вас смотреть. Вы больше годитесь мне в
дочери, чем в жены. Прощай, Джаспер! А теперь идемте к лодкам. Вам давно
пора быть на борту.
Подойдя к лодке, он снова взял пальцы Мэйбл в свои и, отстранив ее на
расстояние вытянутой руки, долго, с тоской смотрел ей в лицо, пока на глаза
его не набежали непрошеные слезы и не потекли ручейками по загрубелому лицу.
ногам. - Хотя бы благословите меня, прежде чем мы расстанемся.
просьбу; когда он помогал ей сесть в лодку, у него был вид человека, который
решительным усилием рвет тугую, крепкую нить. Прежде чем удалиться, он взял
Джаспера за руку, отвел его в сторону и обратился к нему со следующими
словами:
дикари по сравнению с этой нежной тростинкой. Щади же ее и никогда не
выказывай суровости мужчины к этому хрупкому созданию. Со временем ты
научишься ее понимать, и господь, который равно правит лесом и озером и
который с улыбкой смотрит на добродетель и отвращает лицо свое от порока,
подарит вам заслуженное счастье.
свой карабин, пока лодка не подошла борт о борт к "Резвому". Мэйбл рыдала,
словно сердце у нее разрывалось на части, и глаза ее неотрывно смотрели на
прогалину, где одиноко высилась фигура Следопыта, и так до тех пор, пока
"Резвый", зайдя за мыс, не потерял его из виду. И до самой последней минуты
не спускала она глаз с неподвижной мускулистой фигуры этого необыкновенного
человека, которая возвышалась, как статуя, поставленная на этом уединенном
месте в память разыгравшихся здесь бурных событий.
Глава 30
окончательно исчез из виду, им овладело вдруг чувство полной заброшенности.
Никогда еще не ощущал он так свою оторванность от мира: за последнее время
его потянуло к радостям и заботам обычного человеческого существования, ему
уже виделась семья, тихий домашний уют. И вот все исчезло, рухнуло, как бы в
одно мгновение, и он остался один на свете, без милой спутницы и без надежд.
Даже Чингачгук покинул его, пусть и на время; отсутствие преданного друга
было особенно тяжело нашему герою в эту минуту, быть может, самую
критическую в его жизни.
предыдущей главе, еще долго после того, как "Резвый" скрылся за горизонтом.
Казалось, он оцепенел; только человек, привыкший требовать от своих мускулов
непомерной работы, мог выдержать эту трудную позу в ее мраморной
неподвижности, да еще в течение такого долгого времени. Наконец он стряхнул
с себя оцепенение вздохом, казалось, исходившим из глубины его существа.
всем, что касалось практической жизни, чем бы не были поглощены его мысли.
Так и сейчас: хотя в душе его жила только мысль о Мэйбл, ее красоте,
предпочтении, отданном ею Джасперу, ее слезах, ее отъезде, ноги послушно и
неуклонно несли его к тому месту, где Июньская Роса все еще скорбела над
могилою мужа. Их беседа велась на языке тускароров, которым Следопыт владел
свободно; но, поскольку наречие это известно лишь людям многоученым, мы
переведем их слова на простой английский язык, сохранив, по возможности,
слог каждого собеседника и его интонацию.
могильной земли, она склонилась над свежей насыпью, скрывавшей тело Разящей
Стрелы, глухая ко всему, что происходило вокруг. Ей казалось, что все, кроме
нее, покинули остров, а шаги Следопыта, обутого в мокасины, были так
бесшумны, что она не заметила его приближения.
слова. Горе безутешной вдовы, воспоминание о ее невозвратной потере, это
зрелище полного одиночества заставили его взять себя в руки: рассудок
говорил ему, что страдания молодой индианки, насильственно разлученной с
мужем, неизмеримо горше, чем его собственная скорбь.
говорившей о силе его сочувствия, - ты не одинока в своем горе. Обернись же
и взгляни на друга.
блаженные селения, и некому заботиться о Росе. Тускароры прогонят ее от
своих вигвамов, а ирокезы презренны в ее глазах, она глядеть на них не
может. Нет! Пусть Роса лучше умрет с голоду на могиле мужа!
разуму. Ты веришь в Маниту, Роса?
одну!
бледнолицым, с наклонностями бледнолицего. Когда Маниту бледнолицых хочет
пробудить добро в сердце бледнолицего, он посылает ему горе, ибо только в
скорбях наших видим мы себя зрячими глазами и только тогда прозреваем
правду. Великий дух, желая тебе добра, отнял у тебя мужа, чтобы он не сбивал
Росу с толку своим коварным языком и не сделал ее мингом по нраву, заставив
водить с ними дружбу.
одинока, Роса, и скоро ты это узнаешь. Дай волю своему горю, дай ему полную
волю, как требует твоя натура, а когда придет время, у меня найдется что
тебе сказать.
течение дня Роса слышала раза два выстрелы его карабина, а на заходе солнца
он вновь появился и принес ей жареных птиц, от которых шел такой заманчивый,
щекочущий небо запах, что он раздразнил бы даже аппетит пресыщенного
гурмана. Так продолжалось с месяц. Роса упорно отказывалась покинуть могилу
мужа, но не отвергала даров своего покровителя. Временами они встречались и
беседовали, и Следопыт слушал ее с участием, но эти свидания были короткими
и довольно редкими. Роса спала в одной из хижин, и она без боязни склоняла
голову на ложе, зная, что есть у нее друг и защитник, хотя Следопыт
неизменно отправлялся ночевать на ближайший остров, где он построил себе
хижину.
стало трудным. Листья облетели, ночи становились неуютными, холодными.
Пришла пора уезжать.
ними со стороны и видела, что ее добрый друг чем-то удручен. Подкравшись к
нему, она старалась его утешить с нежностью и чуткостью женщины.
чему. Время уезжать. Завтра мы покидаем эти места. Ты отправишься вместе с
нами, ведь ты уже способна внять голосу рассудка.
на могилу Разящей Стрелы, чтобы провести последние часы с усопшим мужем.
над холмиком, скрывавшим останки ее мужа, и, по обычаю своего народа,
молилась о его благополучии на нескончаемой тропе, куда он ступил так
недавно, и об их воссоединении в стране праведных. В душе этой женщины,
такой жалкой и униженной на взгляд того, кто много мнит о себе, но мало что
смыслит, жил образ бога, и ее переполняли чувства и стремления, которые
удивили бы всякого, кто не столько чувствует, сколько притворяется.
серьезный, молчаливый и преданный Великий Змей и смиренная, кроткая Роса,
погруженная в неизбывную печаль. Отправились на двух пирогах - та, что
принадлежала Росе, осталась на острове. Чингачгук плыл впереди, а за ним
следовал его друг в своей пироге. Два дня гребли они, держа направление на
запад, ночуя на островах. По счастью, погода стояла теплая, и когда они
вышли на широкое раздолье озера, то нашли его зеркально-гладким, точно тихий
пруд. Стояло бабье лето, но в мглистом воздухе, казалось, дремало благостное
спокойствие июня.
флаг напрасно звали их остановиться. Не глядя ни вправо, ни влево, Чингачгук
рассекал веслом сумрачные воды реки, и Следопыт с молчаливым усердием
поспевал за ним. На валу толпились люди, но Лунди, узнав старых друзей, не
позволил страже их окликнуть.
якоре "Резвый". На поляне, расчищенной еще в стародавние времена, был