верхней части кажется белой, в глубине же черной? Не потому ли, что глубина
есть мать темного цвета, так как она ослабляет и уничтожает лучи солнца,
прежде чем они к ней спустятся? Верхняя же сторона должна воспринимать в
себя блестящую белизну света, так как она находится под непосредственным
воздействием солнца". С этим объяснением согласен и Эмпедокл: "Черный цвет
реки на дне происходит от тени и точно так же замечается он и в
пещерообразных гротах". Другими словами, темный цвет воды в восприятии
Эмпедокла есть результат специфически вещевого, телесного подхода к
цветности вообще. Цвет рассматривается у него (как и в античности вообще) не
сам по себе, а вместе с теми телами, для которых он характерен. Вода,
которая бралась здесь в большом количестве, в виде целых рек и морей,
естественно, была темного цвета.
с существованием того, что мы теперь называем родственными, а может быть, и
дополнительными цветами. Плутарх пишет (В93): "Одни [цвета] родственны и
соответственны одним, другие - другим, как, например, темно-синий,
примешиваясь к пурпурному, усиливает его окраску, а селитра, примешиваясь к
шафрану, усиливает шафран, и, как говорит Эмпедокл, ягода светлой бузины
вступает в смешение с цветом виссона".
приложить сюда свою руку. То, что мы перевели "ягода светлой бузины", Радлов
переводит "цвет багреца", и Якубанис - "багрец светлого самбука". Эти
переводы терпимые, хотя и неточные, так как по-гречески стоит glaycos cocezs
actCs (glaycos не обязательно "blau", как переводит Дильс). Но что касается
"цвета виссона", то здесь переводчики резко разошлись. Дильс, можно сказать,
отказался от перевода, так как Bessonfarbe не есть перевод греческого
byssos. Радлов откуда-то взял "желтую жилочницу". Желтый цвет тут едва ли
имеется в виду, хотя красная ягода бузины с желтым цветом составит как раз
"родственный" и "соответственный" цвет. Перевод byssos. Якубаниса как
"полотно" не имеет смысла. Полотно обычно белого цвета, а что может дать
сравнение белого и красного? Остроумнее поступил французский переводчик
Плутарха Ricard, давший, в общем, неверный перевод всей фразы, но переведший
byssos как lin, "лен". Поскольку byssos выступает в лексиконе и с таким
значением и поскольку зеленый цвет растущего льна как раз и составляет
дополнительный цвет к красной ягоде бузины, постольку "виссонную краску" в
анализируемом фрагменте Эмпедокла можно понимать именно как зеленый цвет
живого, растущего льна. Тогда осмысливается и вся фраза. Кстати сказать,
"родственные и соответственные" Маковельский переводит как "родственные и
полезные". Prosporos, действительно, значит и "полезней", но значение
"соответственный" тоже играет не последнюю роль среди значений prosphoros и
здесь как раз подходит больше всего.
существование родственных, а, может быть, и дополнительных цветов.
основных цветов. Если А86,7 высказывает уже известную нам истину: "Цвета
несутся к зрению истечениями", то В92, повторяя то же самое ("Цвет есть то,
что прилаживается [соответствует] к порам зрения") тут же устанавливает
классификацию цветов, "подобно тому, как есть четыре элемента: белый,
черный, красный, желтый (zchron, или желто-коричневый)". Тут чрезвычайно
важна ориентировка на четыре элемента, т.е. опять-таки внедрение общей
натурфилософской точки зрения в вопрос эстетический, т.е. в вопрос о
классификации цветов. Оказывается, огонь по природе своей есть нечто белое,
светлое, белизна; вода - нечто темное, черное, чернота. Какого же цвета
воздух и земля по природе своей, у Эмпедокла не сказано. Но, можно
предполагать, что земля - охрового, т.е. желто-коричневого цвета. Тогда
воздух оказался бы "красным". Что значит это последнее предположение,
сказать трудно, так как нам неизвестна та телесная интуиция, которая имеется
здесь в виду у Эмпедокла. Впрочем, что касается красноты воздуха, существует
слишком много всяких атмосферных явлений, достаточно убедительно
оправдывающих подобную характеристику.
квалифицировать свое основное учение и как учение о судьбе. Необходимость,
которую многие называют судьбой, Эмпедокл "называет одновременно Любовью и
Враждой" (А45). Стихии "господствуют" "в роковом чередовании" (В26). "Все
одарено разумом благодаря роковой воле Судьбы" (В103). 4. Итоги
понимаются в пяти смыслах.
и гармония тут есть абсолютное взаимопроникновение всех элементов в
результате их бесконечного влечения одного к другому.
взаимоотношение элементов в пределах отдельного непостоянного, но целого и
цветущего тела.
мудрость, расцвет ума, здоровья, творческих сил, понимания, когда мудрец
умеет самое главное (В 3): "скрывать в глубине сердца, немого, как рыба" (о
глубине сердца ср. также В 110).
в органах чувств и приспособленность к этим последним истечении, посылаемых
вещами.
запредельном царстве бескачественного Шара и не только в мимолетных образах
текучих вещей человеческого тела и субъекта, но и в цельной исторической
эпохе. По античному образцу Эмпедокл мыслит ее в виде так называемого
золотого века. "И не было у них [у людей золотого века] никакого бога Ареса,
ни Кидема [бога смятения в битве], ни царя Зевса, ни Кроноса, ни Посейдона,
но была только царица Киприда. Ее они умилостивляли благоговейными
приношениями, живописными картинами, искусно приготовленными благовонными
елеями, жертвами из чистого мирра и благоухающего ладана, делая возлияния
бурого меда на землю. Но [их] алтарь не обагрялся чистой кровью быков:
напротив, величайшей гнусностью считалось это среди людей - исторгнув душу
[животных], пожирать [их] крепкие члены" (В 128).
счете как оправдание и абсолютизация видимого, земного, чувственного,
материального мира физических стихий и их физической же текучести. Что
прекрасно? Прекрасен этот вот чувственный мир, вечно объединяемый Любовью и
вечно разрушаемый Враждой. Следовательно, Любовь и Вражда - основные
принципы красоты. Но в чем выразительно проявляется эта вечная борьба
взаимопритяжения и взаимоотталкивания элементов? В известном числовом
взаимоотношении этих последних в каждой вещи. Следовательно, реально и
выразительно красота есть гармония, понимаемая как числовое
взаимосоответствие элементов, входящих в данную вещь. Гармония есть
симметрия элементов в живом теле. Но откуда же Любовь и Вражда, эти
главнейшие боги и принципы эмпедокловского мироздания, почерпают свой смысл;
откуда и почему каждый из этих принципов то берет перевес над другим, то,
наоборот, сам уступает ему свое место? Ниоткуда и нипочему! Ведь Любовь и
Вражда - только абстракции, выведенные из картины чувственного мира, а
чувственный мир, по основному воззрению античности, сам на себе обоснован,
сам для себя есть и является первоначальным творцом и конечным идеалом, т.е.
выше него нет вообще никакого разума и личности, он со всей своей слепотой и
хаотичностью и есть последний абсолют. Но это значит, что Любовь и Вражда
есть то же, что и судьба, рок, слепая необходимость, что вся эта блестящая
картина космического влечения направляется и окутывается темными, безликими,
слепыми силами божественно-мировой судьбы.
органически-жизненной мощью мира и вещей, а последняя - со всеобщей
гармонией; всеобщая гармония, в свою очередь, - со всеми физическими
элементами и с их абсолютизмом и вся физическая картина мира - с бездной
непознаваемой судьбы и рока.
1. Философский принцип
представителем греческой натурфилософии. Его основной принцип ничем
существенно не отличается от принципов других греческих натурфилософов
периода классики. Основа вещей здесь мыслится вещественно и материально, но
только это не вода, не огонь и не земля, а воздух (А 1.5.6.8.9.17.19 -
22.30.31; В 3.5.7). Однако, дело здесь не просто в воздухе, я скорее вообще
в чувственной материи определенного типа. Об этом можно заключить, в
частности, из тех источников, которые трактуют первовещество Диогена не как
воздух, а как нечто среднее между воздухом и огнем (А 4.5). Воздух
выдвигается в качестве первоосновы на вполне чувственном основании: он более
тонок, чем все прочие вещества, и всюду проникает (А 20, ср. С 4). Все тела
появляются из него путем сгущения и разрежения (А 5.6). Космос и все
метеорологические явления - также результат превращения воздуха (А
17.12.18.19).
антимифологическую направленность (А 8): Зевс есть не что иное, как ум, а ум
есть не что иное, как воздух, и поэтому воздушный ум является божественным
или самим богом, уже не в мифологическом смысле, а просто в смысле
наивысшего обобщения всего существующего. Душа - тоже воздух (А 20; В 4).
Ничем существенным не отличается Диоген и в своем учении о наличии в воздухе
и не отличимого от него сознания (А 19; В 8). Подобно многим натурфилософам
Диоген проповедует также бесконечность миров и тленность нашего мира (А 10).
Поскольку, наконец, все существующее появляется в результате непрерывных
превращений единого первовещества, постольку здесь также мыслится