Чтение 93–й страницы книги ~Триумфальная арка~

- А что у вас можно получить за один франк семьдесят пять сантимов? -
спросила Маргарита, по кличке "Кобыла".

Роланда подумала.

- Рюмку "дюбонне" и два "перно".

- А сколько стоит рюмка "амер пикон" и кружка пива?

- Семьдесят сантимов.

Касса зажужжала. Ноль франков семьдесят сантимов.

- Дешево, - сказала Кобыла.

- У нас все должно быть дешевле, чем В.Париже, - ответила Роланда.

Девушки сдвинули плетеные кресла вокруг мраморных столиков и осторожно
уселись. Оправив свои вечерние платья, они вдруг преобразились в будущих
посетительниц кафе Роланды.

- Мадам Роланда, дайте нам, пожалуйста, три чашки чаю с английским
бисквитом, - сказала Дэзи, хрупкая блондинка, пользовавшаяся особенным
успехом у женатых мужчин.

- Семь франков восемьдесят. - Роланда нажала на клавиши. Касса сработала.
- Сожалею, но английский бисквит очень дорог.

Кобыла сидела за другим столиком. После напряженного раздумья она
взглянула на Роланду.

- Две бутылки "поммери", - торжествующе произнесла она. Маргарита любила
Роланду и хотела сделать ей приятное.

- Девяносто франков. У нас очень хороший "поммери".

- И четыре рюмки коньяка! - фыркнула Кобыла. - Сегодня у меня день
рождения.

- Четыре франка сорок.

Касса снова затрещала.

- И четыре кофе с безе.

- Три франка шестьдесят.

Кобыла с восторгом посмотрела на Роланду. Больше она ничего не могла
придумать.

Девушки сгрудились вокруг кассы.

- На сколько же вы сейчас наторговали, мадам Роланда?

Роланда показала чеки.

- На сто пять франков восемьдесят сантимов.

- А чистый доход?

- Франков тридцать. Главным образом за счет шампанского. Только на нем и
можно заработать.

- Неплохо! - откликнулась Кобыла. - Даже очень хорошо! Пусть вам всегда
везет, как сегодня.

Роланда вернулась к Равику. Глаза ее сияли, как могут сиять лишь глаза
любовников и удачливых коммерсантов.

- Прощай, Равик. Не забудь, о чем я тебе говорила.

- Не забуду. Прощай, Роланда...

Она удалилась, сильная, статная, с ясной головой - будущее было для нее
просто, а жизнь хороша.

Равик сидел вместе с Морозовым перед рестораном "Фуке". Девять часов
вечера, все столики на террасе были заняты. Где-то вдали за Триумфальной
аркой белым, холодным светом горели два фонаря.

- Крысы бегут из Парижа, - сказал Морозов. - В "Энтернасьонале" пустуют
три номера. Такого не бывало с тридцать третьего года.

- Их скоро займут другие беженцы.

- Какие же?..

- Французы, - сказал Равик. - Из пограничных районов. Как в прошлую
войну.

Морозов поднял рюмку и увидел, что она пуста. Он подозвал кельнера.

- Еще графин "пуйи"... Что же будет с тобой, Равик?..

- Ты хочешь, чтобы и я на манер крысы?..

- Вот именно.

- Нынче и крысам нужны паспорта. И визы. Морозов укоризненно посмотрел на
него.

- А разве до сих пор они у тебя были? И все-таки ты жил в Вене, в Цюрихе,
в Испании и в Париже. Но теперь тебе пора исчезнуть.

- Куда? - спросил Равик, он взял графин, принесенный кельнером, и налил в
холодную, запотевшую рюмку легкого вина. - Может быть, в Италию? Там меня
поджидает гестапо. На самой границе... В Испанию? Там фалангисты.

- В Швейцарию.

- Швейцария слишком мала. В Швейцарии я был трижды. Всякий раз полиция
через неделю задерживала меня и высылала обратно во Францию.

- Ну, а если в Англию? Поедешь из Бельгии зайцем.

- Ничего не выйдет. Поймают в порту и отправят обратно в Бельгию. А
Бельгия - страна, противопоказанная эмигрантам.

- В Америку тебе не попасть. Как насчет Мексики?

- Беженцев там полным-полно. Да и пускают только тех, у кого есть хоть
какое-то подобие документа.

- А у тебя вообще ничего?

- В тюрьмах, где я сидел под различными фамилиями за нелегальный переход
границы, мне давали справки об освобождении. Сам понимаешь, это не лучшие
документы. Я их тут же уничтожал.

Морозов ничего не ответил.

- Больше бежать некуда, старина, - сказал Равик. - Возможность бежать
рано или поздно кончается.

- Ты, конечно, знаешь, что тебя ждет, если начнется война?

- Еще бы. Французский концлагерь. Он, безусловно, будет довольно скверным
- ведь ничего не подготовлено.

- А дальше что?

Равик пожал плечами.

- Стоит ли заглядывать так далеко вперед?

- Хорошо. А подумал ли ты, что случится, когда заварится вся эта каша, а
ты будешь сидеть в концлагере? Чего доброго, попадешь в лапы немцам!

- Как и многие другие. Это вполне вероятно. А может быть, нас успеют
вовремя выпустить. Кто знает?

- Ну, а дальше что?

Равик достал сигарету.

- К чему весь этот разговор, Борис? Я не могу покинуть Францию. Для меня
жить где-нибудь в другом месте либо опасно, либо невыносимо. Да я и сам
больше не хочу никуда бежать.

- Значит, ты никак не хочешь уезжать?

- Не хочу. Я уже все обдумал. Не могу тебе это объяснить, да этого и не
объяснишь. Просто не хочу уезжать.

Морозов помолчал, разглядывая людей, сидевших за соседними столиками.

- А вот Жоан, - вдруг сказал он.

Она сидела с каким-то мужчиной довольно далеко от них, на террасе,
выходившей на авеню Георга Пятого.

- Ты его знаешь? - спросил Морозов.

Равик всмотрелся.

- Нет.

- Похоже, она меняет их довольно часто.

- Торопится жить, - равнодушно заметил Равик. - Как большинство из нас.
Все задыхаются, боятся что-то упустить.

- Это можно назвать и по-другому.

- Да, конечно. Но суть дела не меняется. Беспокойство души, старина. Вот
уже двадцать пять лет как человечество поражено этой болезнью. У же никто не
верит, что можно спокойно состариться, живя на свои сбережения. Каждый чует
запах гари и старается урвать от жизни все, что только может. К тебе,
мудрому философу, это, конечно, не относится. Ты сторонник простых радостей.

Морозов промолчал.

- Жоан ничего не смыслит в шляпах, - сказал Равик. - Ты только посмотри,
что она нахлобучила себе на голову! У нее вообще мало вкуса. В этом ее сила.
Культура расслабляет человека. В конечном счете все сводится к
удовлетворению самых примитивных жизненных потребностей. Ты сам -
великолепное подтверждение этому.

Морозов ухмыльнулся.

- Оставь мне мои низменные утехи, ты - человек, витающий в облаках. Людям
простого вкуса нравится очень многое. Они никогда не сидят с пустыми руками.
В шестьдесят лет гоняться за любовью - значит быть идиотом и пытаться честно
выиграть там, где другие играют краплеными картами. А в хорошем борделе я
обретаю душевный покой. В доме, который я посещаю, есть шестнадцать
молоденьких женщин. За небольшие деньги я там чувствую себя пашой. Меня
осыпают ласками куда более искренними, чем те, по которым тоскует иной раб
любви. Подчеркиваю: раб любви.

- Я понял тебя, Борис.

- Вот и отлично. Тогда выпьем это холодное, легкое "пуйи" и вдоволь
надышимся серебристым парижским воздухом, пока он еще не отравлен.

- Что же, выпьем. Ты заметил - в этом году каштаны цветут второй раз?

Морозов кивнул и показал на небо: над темными крышами светилась крупная
красноватая планета - это был Марс.

- Заметил. Вон гляди-ка - Марс. Говорят, он давно уже не стоял так близко
к Земле, как в этом году. - Морозов рассмеялся. - Скоро прочтем в газетах,
что где-то родился ребенок с родинкой, похожей на меч. И еще о том, что
выпал кровавый дождь. Для полного комплекта знамений не хватает только
таинственной средневековой кометы.

- А вот она. - Равик указал на бегущие, точно подгоняющие друг друга
слова световой газеты над зданием редакции и на толпу людей, стоящих на
тротуаре с запрокинутыми вверх головами.

Некоторое время они сидели молча. К столикам подошел уличный аккордеонист
и сыграл "Голубку". Потом, неся на плече свой товар, появились торговцы
шелковыми коврами. Между столиками сновал мальчишка, предлагая пакетики с