закроются в скорби и сын мой сейчас же погибнет под тяжестью своей
судьбы, но я не буду уговаривать вас пожертвовать собой, не буду убеж-
дать Альберта принять от вас такую жертву! Я слишком хорошо знаю, что
значит насиловать природу, бороться с ненасытной потребностью души. Об-
думайте же все это не торопясь, дочь моя, - закончил со слезами старый
граф, прижимая ее к груди и с отеческой нежностью целуя ее благородный
лоб. - Так будет лучше. Если вы все-таки откажете ему, то, подготовлен-
ный беспокойством, он не будет до такой степени убит этой страшной
вестью, как был бы поражен ею сегодня.
ная волнениями и усталостью, стараясь не натолкнуться на Андзолето,
проскользнула по коридорам и заперлась в своей комнате.
разбитой, она бросилась на постель и вскоре впала в тяжелое забытье,
скорее изнуряющее, чем восстанавливающее силы. Ей хотелось уснуть, думая
об Альберте, чтобы эти мысли как бы созрели в тех таинственных проявле-
ниях сна, в которых мы надеемся порою найти пророческий ответ на волную-
щие нас вопросы. Но в ее отрывочных сновидениях в течение нескольких ча-
сов непрестанно появлялся не Альберт, а Андзолето. Она видела Венецию,
Корте-Минелли, свою первую любовь, безмятежную, радостную, поэтическую.
А каждый раз, когда она пробуждалась, воспоминание об Альберте связыва-
лось в ней с воспоминанием о зловещей пещере, где звуки скрипки, удеся-
теренные эхом пустых подземелий, вызывали тени мертвецов и плакали над
свежей могилой Зденко. Страх и печаль как бы закрывали ее сердце для
любви, когда она представляла себе эту картину. Будущее, которое ей су-
лили, рисовалось только среди мрачной тьмы и кровавых видений, тогда как
лучезарное, полное счастья прошлое заставляло дышать свободно ее грудь и
радостно биться сердце. Ей казалось, что в этих снах, говоривших о прош-
лом, она слышит свой собственный голос, - он растет, растет, наполняет
все вокруг и, могучий, уносится к небесам. А когда ей вспоминались фан-
тастические звуки скрипки в пещере, этот же голос становился резким,
глухим и терялся, подобно предсмертному хрипу, в подземных безднах.
чтобы от них избавиться. Услышав первый призыв колокола, возвещавший,
что обед будет подан через полчаса, она стала одеваться, продолжая ду-
мать все о том же. Но странная вещь: в первый раз в жизни она с интере-
сом смотрелась в зеркало, а своей прической и туалетом занялась гораздо
внимательнее, чем волновавшими ее серьезными вопросами. Она невольно
прихорашивалась, ей хотелось быть красивой. И это непреодолимое ко-
кетство проснулось в ней не для того, чтобы возбудить страсть и ревность
любящих ее соперников, - она думала и могла думать только об одном из
них. Альберт никогда ни единым словом не обмолвился об ее наружности.
Охваченный своей страстью, быть может, он считал ее даже красивее, чем
она была на самом деле. Но мысли его были так возвышенны, а любовь так
велика, что он побоялся бы осквернить ее, взглянув на нее восторженными
глазами влюбленного или испытующим оком артиста. Для него она была всег-
да окутана облаком, сквозь которое взор его не дерзал проникнуть и кото-
рое его воображение окружало ослепительным ореолом. На внешние перемены
он не обращал внимания: для него она всегда была одинаковой. Он видел ее
мертвенно бледною, иссохшею, увядшею, борющеюся со смертью и более похо-
жею на призрак, чем на женщину. Тогда внимательно и с тревогой он искал
в ее чертах лишь более или менее страшные симптомы болезни, не замечая,
что она подурнела, что, быть может, она способна внушить ужас или отвра-
щение. Когда же к ней вернулись блеск и живость молодости, он даже не
заметил, потеряла или выиграла от этого ее внешность. Для него она и в
жизни и в смерти была идеалом всего молодого, высокого, идеалом несрав-
ненной красоты. Вот почему Консуэло перед зеркалом никогда не думала об
Альберте.
он разглядывал, изучал ее в тот день, когда стремился и не мог решить,
красива она или нет. Как отмечал он малейшую черточку ее наружности, ма-
лейшее усилие понравиться ему. Как знал ее волосы, руки, ноги, ее поход-
ку, цвета, которые были ей к лицу, малейшую складку ее одежды. И с каким
пылким воодушевлением хвалил он ее наружность, с каким томным сладост-
растием смотрел на нее! Целомудренная девушка не понимала тогда трепета
своего сердца. Она не хотела понимать его и теперь, а между тем вновь
ощущала его, и почти с той же силой, при мысли, что сейчас появится пе-
ред Андзолето. Она сердилась на себя, краснела от стыда и досады, стара-
лась наряжаться для одного Альберта - и все-таки выбирала и прическу, и
ленты, и даже взгляды, которые нравились Андзолето. "Увы! Увы! - думала
она, кончив одеваться и отрываясь от зеркала. - Неужели я действительно
могу думать только о нем и былое счастье имеет надо мною больше власти,
чем презрение к этому человеку и обещания новой любви? Сколько я ни
всматриваюсь в будущее, без него оно сулит мне лишь ужас и отчаяние. Но
каково было бы это будущее с ним? Разве я не знаю, что чудесные дни Ве-
неции безвозвратно прошли, что невинность больше не будет обитать с на-
ми, что душа Андзолето развращена, ласки его способны только унизить ме-
ня, а моя жизнь была бы ежечасно отравлена стыдом, ревностью, страхом и
раскаянием?"
что она нисколько не заблуждается относительно Андзолето и что от
чувства к нему в ней не осталось и следа. Она уже не любила его в нас-
тоящем, боялась и почти ненавидела его, думая о будущем, жоторое могло
бы только еще больше развратить его, но В прошлом она так его обожала,
что была не в силах вырвать его ни из своей жизни, ни из своей души. Те-
перь он был для нее как бы портретом, напоминающим любимое существо и
сладостные дни, и подобно вдове, которая тайком от нового супруга любу-
ется изображением его предшественника, она чувствовала, что умерший за-
нимает в ее сердце больше места, чем живой.
понимала, что чувство Альберта - искреннее, благороднее и ценнее любви
Андзолето. Теперь, когда оба оказались перед нею, она было подумала, что
одержала победу над своим врагом. Проникновенный взгляд Альберта, долгое
и крепкое пожатие его честной руки красноречиво свидетельствовали о том,
что молодой граф знает, чем кончился ее разговор с графом Христианом, и
согласен с покорной признательностью ждать решения своей участи. На са-
мом деле, Альберт не надеялся получить так много, и даже самая неопреде-
ленность этого решения была ему сладка, ибо рассеяла опасения, связанные
с самонадеянной заносчивостью Андзолето. Последний, наоборот, действовал
чрезвычайно самоуверенно. Догадываясь приблизительно о том, что происхо-
дит вокруг, он решил идти напролом, рискуя даже быть выброшенным за
дверь. Его развязные манеры, иронический, дерзкий взгляд вызывали в Кон-
суэло глубочайшее отвращение, а когда он с наглым видом подошел, намере-
ваясь взять ее под руку, она отвернулась и пошла к столу с Альбертом,
предложившим ей руку.
усадил ее по левую руку от себя, на место, раньше занимаемое Амелией.
Вместо обычно сидевшего слева от Консуэло капеллана канонисса пригласила
сесть между девушкой и капелланом мнимого брата; таким образом, Андзоле-
то мог нашептывать на ухо Консуэло всякие колкости, а его грубые остро-
ты, как он и рассчитывал, вызывали негодование старого священника, кото-
рого он и раньше уже стал задирать.
ненависть, стать нестерпимым для тех членов семьи, которые, как он
чувствовал, были настроены враждебно к предполагаемому браку; своими
дурными манерами, фамильярным тоном, неуместными речами он рассчитывал
создать самое отвратительное представление о среде и родстве Консуэло.
"Посмотрим, - говорил он себе, - переварят ли они "братца", которого я
им преподнесу".
денным комиком. Он достаточно насмотрелся на светское общество и научил-
ся подражать хорошим манерам и приятным разговорам благовоспитанных лю-
дей; но это могло только примирить канониссу с низким происхождением не-
весты, а потому он прибег к противоположной линии поведения с тем
большей легкостью, что она была ему гораздо более свойственна. Убедив-
шись в том, что Венцеслава, умышленно говорившая только на немецком язы-
ке, принятом при дворе и среди благонамеренных подданных, тем не менее
не пропускает ни одного из сказанных им итальянских слов, Андзолето стал
без удержу болтать, то и дело прикладываясь к доброму венгерскому вину;
он не опасался, что вино подействует на него, ибо привык к самым крепким
напиткам, однако притворялся, будто всецело находится под влиянием жгу-
чих винных паров, желая выставить себя завзятым пьяницей. План его удал-
ся как нельзя лучше. Граф Христиан, сначала снисходительно смеявшийся
над его шутовскими выходками, вскоре стал только принужденно улыбаться,
и ему нужно было призвать на помощь всю свою светскую обходительность,
все свое отеческое чувство, чтобы не поставить на место несносного буду-
щего шурина своего благородного сына. Капеллан не раз в негодовании
подпрыгивал на стуле, бормоча по-немецки нечто, напоминающее заклинание
против бесов. Трапеза в результате получилась для него крайне неудачной,
- никогда в жизни его пищеварение так не страдало. Канонисса слушала все
непристойности гостя со сдержанным презрением и злобным удовольствием.
на брата, словно брала его в свидетели, а добродушный Христиан опускал
голову, силясь каким-нибудь, не всегда удачным, замечанием отвлечь вни-
мание слушателей. Тогда канонисса бросала взгляд на Альберта, но Альберт
был невозмутим, - казалось, он не видит и не слышит своего неугомонного,
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Махров Алексей
Соломатина Татьяна
Андреев Николай
Сертаков Виталий