возводил на трон куртизанок, - он возводит на него гризеток; в конце концов
если Людовик XV и хуже Клавдия, то г-жа Дюбарри лучше Мессалины. Сочетая
греческую ясность с еврейской уязвленностью и гасконским краснобайством,
Париж создает небывалый тип человека, который, однако, существовал и с
которым нам приходилось сталкиваться. Сделав месиво из Диогена, Иова и
Паяца, нарядив призрак в старые номера Конституционалиста, он производит на
свет божий Шодрюка Дюкло.
Домициане Рим был смирен и безропотно разбавлял вино водой. Тибр, если
верить несколько доктринерской похвале Вара Вибиска, играл в данном случае
роль Леты: Contra Gracchos Tiberim habemus. Bibere Tiberim, id est
seditionem cbliuisci {"Против Гракхов у нас есть Тибр. Пить из Тибра -
значит забывать о мятеже" (лат.).}, - говорит Вар. Париж выпивает ежедневно
миллион литров воды, что не мешает ему, однако, при случае бить в набат и
поднимать тревогу.
слишком щепетилен в любовных делах; его Венера - из готтентоток; он готов
все простить, только бы посмеяться; физическое уродство его веселит,
духовное забавляет, порок развлекает; ежели ты затейник - будь хоть
мошенник; его не возмущает даже лицемерие - эта последняя степень цинизма;
он достаточно начитан, чтобы не зажимать нос при появлении дона Базилио, а
молитва Тартюфа шокирует его не больше, чем Горация "икота" Приапа. Чело
Парижа повторяет все черты вселенского лика. Разумеется, бал в саду Мабиль -
не полимнийские пляски на Яникулейском холме, но торговка галантереей
вразнос выслеживает там лоретку, точь-в-точь как сводня Стафила -
девственницу Планесию. Разумеется, застава Боев не Колизей, но и там
проявляют кровожадность, как некогда в присутствии Цезаря. Надо думать, что
сирийские трактирщицы отличались большей миловидностью, чем тетушка Саге;
однако если Вергилий был завсегдатаем римских трактиров, то Давид д'Анже,
Бальзак и Шарле сиживали за столиками парижских кабачков. Париж царит. Здесь
блещут гении и процветают шуты. Здесь на своей колеснице о двенадцати
колесах в громах и молниях проносится Адонай, и сюда же въезжает на своей
ослице Силен. Силен - читай Рампоно.
Пантен. Здесь частично представлены все виды культур и все виды варварства.
Отнять у Парижа гильотину - значило бы сильно его раздосадовать.
праздник без подобной приправы быть в праздник? Наши законы мудро это
предусмотрели, и кровь с ножа гильотины капля по капле стекает на этот
нескончаемый карнавал.
Глава одиннадцатая. ГЛУМЯСЬ, ВЛАСТВОВАТЬ
утверждать господство над своими подъяремными, осмеивая их. "Понравиться
вам, о афиняне!" - воскликнул Александр. Париж не только создает законы, он
создает нечто большее - моду; и еще нечто большее, чем мода, - он создает
рутину. Вздумается ему, и он вдруг становится глупым; он разрешает себе
иногда такую роскошь, и тогда весь мир глупеет вместе с ним; а потом Париж
просыпается, протирает глаза, восклицает: "Ну не дурак ли я!" - и
разражается оглушительным смехом прямо в лицо человечеству. Что за
чудо-город! Самым непостижимым образом здесь грандиозное уживается с
шутовским, пародия с подлинным величием, одни и те же уста могут нынче
трубить в трубу Страшного суда, а завтра в детскую дудочку. У Парижа
царственно веселый характер. В его забавах - молнии, его проказы державны.
Здесь гримасе случается вызвать бурю. Гул его взрывов и битв докатывается до
края вселенной. Его шедевры, диковины, эпопеи, как, впрочем, и весь его
вздор, становятся достоянием мира. Его смех, вырываясь, как из жерла
вулкана, лавой заливает землю. Его буффонады сыплются искрами. Он навязывает
народам и свои нелепости и свои идеалы; высочайшие памятники человеческой
культуры покорно сносят его насмешки и отдают ему на забаву свое бессмертие.
Он великолепен; у него есть беспримерное 14 июля, принесшее освобождение
миру; он зовет все народы произнести клятву в Зале для игры в мяч; его ночь
на 4 августа в какие-нибудь три часа свергает тысячелетнюю власть
феодализма. Природное здравомыслие он умеет обратить в мускул согласованного
действия людской воли. Он множится, возникая во всех формах возвышенного;
отблеск его лежит на Вашингтоне, Костюшко, Боливаре, Боццарисе, Риего, Беме,
Манине, Лопеце, Джоне Брауне, Гарибальди. Он всюду, где загорается надежда
человечества: в 1779 году он в Бостоне, в 1820-на острове Леоне, в 1848-в
Пеште, в 1860-в Палермо. Он повелительно шепчет на ухо пароль Свобода и
американским аболиционистам, толпящимся на пароме в Харперс - Ферри, и
патриотам Анконы, собирающимся в сумерках в Арчи на берегу моря, перед
таверной Гоцци. Он родит Канариса, Кирогу, Пизакане; от него берет начало
все великое на земле; им вдохновленный Байрон умирает в Миссолонги, а Мазе в
Барселоне; под ногами Мирабо - он трибуна, под ногами Робеспьера - кратер
вулкана; его книги, его театр, искусство, наука, литература, философия
служат учебником, по которому учится все человечество; у него есть Паскаль,
Ренье, Корнель, Декарт, Жан - Жак, Вольтер для каждой минуты, а для веков -
Мольер; он заставляет говорить на своем языке все народы, и язык этот
становится глаголом; он закладывает во все умы идеи прогресса, а выкованные
им освободительные теории служат верным оружием для поколений; с 1789 года
дух его мыслителей и поэтов почиет на всех героях всех народов. Все это
нисколько не мешает ему повесничать; исполинский гений, именуемый Парижем,
видоизменяя своей мудростью мир, может в то же время рисовать углем нос
Бужинье на стене Тезеева храма и писать на пирамидах: "Кредевиль - вор".
и грязи, если угодно, но прежде всего и превыше всего - существо, богатое
духом. Он не только велик, он необъятен. Вы спросите, почему? Да потому, что
он смеет дерзать.
наградой за отвагу. Чтобы революция совершилась, недостаточно было Монтескье
ее предчувствовать, Дидро проповедовать, Бомарше провозгласить, Кондорсе
рассчитать, Аруэ подготовить, Руссо провидеть, - надо было, чтобы Дантон
дерзнул.
Человечеству для движения вперед необходимо постоянно иметь перед собой на
вершинах славные примеры мужества. Чудеса храбрости заливают историю
ослепительным блеском, и это одни из ярчайших светочей. Заря дерзает, когда
занимается. Пытаться, упорствовать, не покоряться, быть верным самому себе,
вступать в единоборство с судьбой, обезоруживать опасность бесстрашием, бить
по несправедливой власти, клеймить захмелевшую победу, крепко стоять, стойко
держаться - вот уроки, нужные народам, вот свет, их воодушевляющий. От
факела Прометея к носогрейке Камброна змеится все та же грозная молния.
Глава двенадцатая. БУДУЩЕЕ, ТАЯЩЕЕСЯ В НАРОДЕ
изображение ребенка - значит дать изображение города; вот почему для
изучения этого орла мы воспользовались обыкновенным воробышком.
можно получить в предместьях; тут самая чистая его порода, самое подлинное
его лицо; тут весь этот люд трудится и страдает; а в страданиях и в труде и
выявляются два истинных человеческих лика. Тут, в несметной толпе никому
неведомых людей, кишмя кишат самые необычайные типы, от грузчика с Винной
пристани и до живодера с монфоконской свалки. Fex urbis {Подонки столицы
(лат).}, - восклицает Цицерон; mob {Чернь (англ.).}, - добавляет негодующий
Берк; сброд, масса, чернь - эти слова произносятся с легким сердцем. Пусть
так! Что за важность? Что из того, что они ходят босые? Они неграмотны. Так
что же? Неужели вы бросите их за это на произвол судьбы? Неужели
воспользуетесь их несчастьем? Неужели просвещению не дано проникнуть в
народную гущу? Так повторим же наш призыв к просвещению? Не устанем
твердить: "Просвещения! Просвещения!" Как знать, быть может, эта тьма и
рассеется. Разве революции не несут преображения? Слушайте меня, философы:
обучайте, разъясняйте, просвещайте, мыслите вслух, говорите во всеуслышание;
бодрые духом, действуйте открыто, при блеске дня, братайтесь с площадями,
возвещайте благую весть, щедро оделяйте букварями, провозглашайте права
человека, пойте марсельезы, пробуждайте энтузиазм, срывайте зеленые ветки с
дубов. Обратите идеи в вихрь. Толпу можно возвысить. Сумеем же извлечь
пользу из той неукротимой бури, какою в иные минуты разражается, бушует и
шумит мысль и нравственное чувство людей. Босые ноги, голые руки, лохмотья,
невежество, униженность и темнота - все это может быть направлено на
завоевание великих идеалов. Вглядитесь поглубже в народ, и вы увидите
истину. Киньте грязный песок из-под ваших ног в горнило, дайте этому песку
плавиться и кипеть, и он превратится в дивный кристалл, благодаря которому
Галилей и Ньютон откроют небесные светила.
Глава тринадцатая. МАЛЕНЬКИЙ ГАВРОШ