последнюю фразу, он тотчас же сердито вскричал:
тона, который я принял по отношению к данному лицу, так вам бы следовало
гордиться тем, что я защищаю семейное достоинство.
достоинстве? Так я, стало быть, дожил до того, что мой сын учит меня - меня!
- что такое семейное достоинство!
из-за этого. Я пришел к заключению, что данное лицо поступило со мной так,
как с джентльменами не поступают, и больше тут говорить не о чем.
говорить. Ты пришел к заключению! Ты пришел к заключению!
приходить к такому чудовищному, такому - кхм - безнравственному, такому -
кха - отцеубийственному заключению. Нет, мистер Кленнэм, прошу вас, не
заступайтесь, сэр. Тут речь идет о - кхм, - о принципе, а принцип для меня
важней даже соображений - кха - гостеприимства. Я возражаю против
утверждения, высказанного моим сыном. Я - кха, - я отказываюсь его признать.
собственное - кхм - достоинство. Утверждая нечто подобное, вы, сэр (он снова
достал платок и вытер им лицо), оскорбляете мои лучшие чувства. Предположим,
что я сам бы обратился к какому-нибудь лицу или - кхм - лицам с просьбой - с
деликатной просьбой, с настоятельной просьбой, с вежливо изложенной просьбой
о небольшой временной ссуде. Предположим, что упомянутое лицо легко могло бы
удовлетворить эту просьбу, однако не пожелало удовлетворить и ответило
отказом. Значит ли это, что я должен выслушать из уст родного сына, что со
мной поступили не так, как принято поступать с джентльменами, и что я - кха
- допустил это?
Он твердил, что его достоинство задето и что он этого не потерпит.
Как, он должен терпеть унижения от собственной плоти и крови?
молодой человек недовольным тоном. - Мои заключения совершенно вас не
касаются. И мои слова тоже совершенно вас не касаются. Нечего принимать все
на свой счет.
отец. - И я с глубоким возмущением должен заметить вам, что, если бы у вас
была хоть капля, не скажу совести, но хотя бы - кхм, - хотя бы уважения -
кха - к щекотливым и деликатным обстоятельствам вашего отца, у вас язык бы
не повернулся высказывать такие - кха, - такие противоестественные взгляды.
Наконец если уж отец для вас - ничто, если вы пренебрегаете сыновним долгом,
то вы ведь все-таки - кхм - христианин. Надеюсь, вы не записались - в - кха,
- в атеисты. А в таком случае позвольте вас спросить, разве это
по-христиански - бесчестить и хулить некое лицо за то, что оно один раз
ответило вам отказом, когда это же лицо - кха - в другой раз может
удовлетворить вашу просьбу? Разве истинный христианин не должен - кхм -
повторить свою попытку? - Вдохновленный собственными словами, он пришел в
благочестивый раж.
Спокойной ночи, Эми. Не сердись на меня. Я сам не рад, что это все вышло при
тебе - ей-богу, не рад; но я не могу поступиться своим достоинством даже для
тебя, старушка.
не преминула на прощанье обдать Кленнэма уничтожающим взглядом, ясно
говорившим, что он давно разоблачен ею, как участник заговора против
семейного достоинства Дорритов.
впасть в уныние, но, по счастью, этому помешал один из пансионеров,
явившийся с вестью, что его ждут в Клубе. Это был тот самый джентльмен,
который в ночь, проведенную Кленнэмом в тюрьме, жаловался ему на смотрителя,
якобы присваивавшего его долю секретной субсидии. Сейчас на него была
возложена почетная миссия эскортировать Отца Маршалси к председательскому
месту, которое тот пообещал занять в сегодняшнем собрании тюремных любителей
музыки.
Такова оборотная сторона моего положения. Общественные обязанности, ничего
не поделаешь. Уверен, что вы лучше, чем кто-либо, поймете это и извините
меня.
не сомневаюсь, что ты с честью исполнить роль хозяйки нашего более чем
скромного дома и, может быть, сумеешь сгладить впечатление от - кха -
прискорбного случая, имевшего место после чая.
никакого впечатления, так что сглаживать ничего не требуется.
и выразительным пожатием руки Кленнэма подтверждая получение письма и
банкового билета. - Да благословит вас бог.
своего посещения и поговорить с Крошкой Доррит так, чтобы никто не слышал.
Мэгги, правда, слышала, но это было все равно что никто.
ГЛАВА XXXII - Снова предсказатель будущего
огромного белого чепца почти скрывала ее профиль (или то немногое, что
заслуживало такого названия). Благодаря этой оборке и незрячему глазу она
была как бы отделена завесой от своей маленькой маменьки, сидевшей за столом
напротив окна. Со двора теперь почти не доносилось шума и топота ног:
музыкальный вечер начался, и поток пансионеров отхлынул к Клубу. Только те,
кто не обладал музыкальным ухом или у кого было пусто в кармане, еще
слонялись по двору, да по углам - обычная картина! - шло затянувшееся
прощанье супругов, лишь недавно разлученных тюрьмой; так в углах прибранной
комнаты можно подчас разглядеть обрывки паутины и иные следы беспорядка. То
были самые тихие часы в тюрьме, уступавшие только ночи, когда и тюремные
обитатели забываются сном. Порой из Клуба слышались взрывы аплодисментов,
которые сопровождали успешное завершение очередного номера, или тост,
предложенный Отцом и дружно подхваченный детьми. Порой чей-нибудь могучий
бас, перекрывая прочие голоса, хвастливо уверял слушателей, что плывет по
волнам или скачет в чистом поле, или преследует оленя, или бродит в сердце
гор, или вдыхает аромат вереска; но смотритель Маршалси не смутился бы этими
уверениями, зная, как прочны тюремные замки.
так, что иголка едва не выпала у нее из рук. Кленнэм осторожно потянул за
край ее работы и сказал:
судорожно сцепила руки, но он разнял их и удержал одну маленькую ручку в
своей руке.
Кленнэм. - Я совершенно случайно узнал об этом. А почему было не зайти ко
мне заодно?
заняты делами.
эти глаза, пугливо прятавшиеся от его глаз, - и в его взгляде была не только
нежность, но и тревога.
и переплетя пальцы обеих рук, она сидела перед ним, опустив голову и вся
дрожа.
голосе.
минуту пристально смотрела на нее, но не сказала ни слова. Кленнэм выждал
немного, прежде чем снова заговорить.
принесут вам облегчение.
Мне очень жаль, что я невольно послужил причиной вашего волнения. Ну,
успокойтесь и забудьте об этой истории. Она вся не стоит одной вашей слезы.
Я бы охотно пятьдесят раз на дню выслушивал подобные глупости, если бы мог
избавить вас этим хоть от одной горькой минуты.
и стыдно за такую неблагодарность...
Уж не изменила ли вам память - вам, которая никогда не забывает ни о ком и
ни о чем? Неужели я должен напоминать вам, что вы обещали считать меня